Читать книгу 📗 "Карл VII. Жизнь и политика (ЛП) - Контамин Филипп"
Парижский Буржуа рассказывает о живодерах в 1440 году, когда те свирепствовали в Бургундии и отбирали у крестьян стада коров, овец и свиней, моря их голодом, "потому что жители не могли заплатить такой большой выкуп", какой с них требовали. Он упоминает людей, которых коннетабль Ришмон в декабре 1439 года осадил в городе Авранш, но, несмотря на численное превосходство, не смог заставить сдаться. Далее в том же источнике говорится о конфликте между королем и Дофином Людовиком (Прагерия). По словам Парижского Буржуа, в распоряжении обеих сторон были "самые отъявленные бандиты" в мире, которых снова называет живодерами. Если им в руки попадался кто-то со своей стороны, его просто грабили, если с другой — грабили и убивали или сажали в тюрьму, подвергая пыткам и серьезному риском умереть в застенках, если он не заплатит выкуп. Эти живодеры, которых во время Великого поста было не мало, смогли обосноваться в таких замках, как Венсен, Ботэ-сюр-Марн [372] и Корбей. Мысль Парижского Буржуа ясна: даже такие признанные полководцы, как Ришмон, бесстыдно использовали живодеров в своих интересах, когда их следовало, ради общественного блага, наказать или направить на борьбу с англичанами [373].
Ангерран де Монстреле повествует о живодерах еще более пространно. Он говорит об отряде из 2.000 всадников, который под предводительством Антуана де Шабанна и Жана де Бланшфора, после возвращения короля в Турень (в конце декабря 1437 года), покинул границы Нормандии из-за нехватки продовольствия. Эти люди добрались Виме, перешли через брод Бланштак Сомму, вторглись Понтье, а затем, продвигаясь на северо-восток, достигли Камбрези и Эно. Их называли живодерами, потому что, когда они встречали человека, к какой бы партии он ни принадлежал, они грабили его до нитки и отправляли домой голым. После этого они отправились в графство Гиз и Шампань. Те же люди под командованием тех же капитанов побывали в Барруа и Лотарингии. Некоторые из них затем отправились в Германию, а другие в Бургундию. Для борьбы с живодерами необходимо было собрать армию. Но и эти так называемые защитники вели себя не лучше, так что "болезнь только усугублялась лечением; и их называли мародерами, потому что они грабили то, чем не смогли поживиться первые" [374]. Об этом говорит Оливье де Ла Марш, который также недобрым словом поминает Ла Ира и Сентрая, добавляя при этом, что, к их чести, они, по крайней мере, удерживали границу против англичан [375]. В конце 1441 года Филипп Добрый жаловался королю, что живодеры вторглись в Бургундию, совершая "все то, что могут совершать смертельные враги в завоеванной стране" [376]. По мнению Монстреле, в народе живодеры ассоциировались с арманьяками, которых они заменили. В Мартинианской хронике описана сцена произошедшая в 1440 году между Карлом VII и Антуаном де Шабанном, которого король называл капитаном живодеров. На что Шабанн ответил: "Сир! Я только содрал кожу с Ваших врагов, и мне кажется, что это принесет больше пользы Вам, чем мне" [377].
По словам Оливье де Ла Марша, это бедствие, начавшееся на следующий день после заключения Аррасского мира, продолжалось до ордонанса Карла VII 1445 года, реформировавшего армию, "что было очень хорошо и ценно для королевства, и благодаря этому вольные компании прекратили свои налеты и грабежи" [378]. Таким образом, живодерня в широком смысле слова просуществовала десять лет, но худший ее период пришелся на 1437–1439 годы.
Безусловно, что французские хроники склонны приуменьшать этот прискорбный период, а у Герольда Берри и Гийома Грюэля, историографа коннетабля Ришмона, термин живодеры не встречается вовсе.
Вопрос же в том, мог ли Карл VII в 1438 и 1439 годах предпринять более активные действия против живодеров? Хватало ли ему для этого авторитета и финансовых средств? Оливье де Ла Марш приводит для короля смягчающие обстоятельства: он, конечно же, не знал, как их подавить, "но никогда не направлял и не поддерживал их, а всегда открещивался от них публичными заявлениями" [379].
Тем не менее, особенно в Париже, отсутствие короля, "прячущегося" где-то в Берри, так далеко, как если бы он был в плену у сарацин (как в прошлом Людовик Святой), воспринималось тяжело, поскольку считалось, что война с англичанами капитанами игнорируется в соответствии с известной пословицей: "Когда хозяина нет в доме, можно делать все что заблагорассудиться". При этом можно задаться вопросом, повлияло бы присутствие короля в Лувре или дворце Сите на поведение его капитанов и снижение уровня насилия или сделало бы бессилие королевской власти более очевидным. Не говоря уже о том, что покидать центральную Францию и удаляться от Лангедока было сопряжено с определенным политическим риском.
Что еще хуже, север королевства, от Иль-де-Франс до Фландрии, в 1438 году, из-за неурожая предыдущего года поразил голод . Месяцы с марта по июль были исключительно дождливыми и ужасными. "И когда наступил великий голод, все люди были так измучены уплатой налогов и грабежами, что никто из здравомыслящих не мог поверить, что без особой милости Божьей они перенесут эти тяготы" [380]. Повсюду рыскали волки. Казалось, что страна погрузилась в пропасть.
Поездка Карла VII из Лиможа в Лион через Риом с марта по июнь 1439 года дала ему возможность получить от нескольких провинциальных Штатов некоторые субсидии. Находясь в Риоме, 28 марта король написал письмо Теодоро ди Вальперга, сенешалю Лиона, в котором объяснил ситуацию: сначала он хотел созвать одновременно Штаты Лангедока и Лангедойль, чтобы "посоветоваться" о своих великих делах и попросить "помощи". Однако он был слишком занят, чтобы это сделать. Поэтому, "по совету нескольких сеньоров [его] крови и рода" и членов Большого Совета, он приказал обложить налогом в размере 300.000 турских ливров соответствующие провинции Лангедойля, расположенные к югу от Сены. Зачем ему понадобилась эта сумма? Для оплаты большой армии, которая в следующем сезоне должна была изгнать врагов и восстановить королевство; для охраны границ; для финансирования конференции, которая должна была состояться в мае следующего года в районе Кале, чтобы "добиться успеха в достижении всеобщего мира" между королевствами Франция и Англия; чтобы отвезти к герцогу Бургундскому свою дочь Екатерину, которая должна была выйти замуж за графа Шароле, единственного сына и наследника упомянутого герцога, что могло только укрепить мир в королевстве [381]; для оплаты расходов его двора, дворов королевы, Дофина и других его детей; и, наконец, для оплаты различных поездок и посольств, которые происходят почти каждый день. В связи с этим город Лион был обложен налогом в размере 7.000 турских ливров; и, поскольку дело было срочным, король попросил предоставить ему заем, даже если это означало, что кредиторы получат долг, только когда налоги будут собраны [382].
В военной сфере главным делом стало возвращение армией, под руководством коннетабля, города Мо и прилегающей к нему крепости, известной как Марка, которая сдалась 15 сентября, несмотря на упорство ее защитников. Но все равно это был большой успех, который обезопасил Париж [383].
