Читать книгу 📗 "Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич"
Риббентроп прибыл в министерство прямо из рейхсканцелярии, где он присутствовал при том, как Гитлер отдавал последние распоряжения о вторжении в Польшу, которое должно было начаться на рассвете 1 сентября. Министр появился бледный, взвинченный, его буквально трясло от возбуждения. С плотно сжатыми губами и горящим взглядом, Риббентроп походил на обезумевшего фанатика. Война нервов, как называли последнюю неделю августа англичане, подходила к концу, и напряжение всех ее участников было на пределе. Встреча прошла в присутствии Пауля Шмидта, описавшего ее впоследствии во всех красках 106. Обменявшись холодными приветствиями, Риббентроп и Гендерсон уселись друг напротив друга за маленьким переговорным столиком в бывшем кабинете Бисмарка. Дальнейший разговор шел большей частью на немецком языке, которым английский посол владел далеко не свободно, но любил пользоваться, полагая, что это должно показывать его дружеское расположение к немцам. Гендерсон начал с того, что попытался объяснить Риббентропу — ожидать появления уполномоченного вести переговоры польского представителя в течение двадцати четырех часов было нереально. «Время вышло, — прервал его министр. — Где обещанный вашим правительством поляк?» Гендерсон объяснил, что британское правительство передало в Варшаву требование Гитлера и посоветовало полякам проявлять сдержанность. Того же Англия ожидает и от Германии. «Поляки являются агрессорами, а не мы, — с нарастающим раздражением возразил Риббентроп. — Вы пришли не по тому адресу!» Затем Гендерсон попытался объяснить, что Германии хорошо было бы использовать общепринятую дипломатическую практику и обратиться со своими предложениями напрямую в Варшаву. Это окончательно вывело Риббентропа из себя. «Об этом не может быть и речи, — перешел он на крик. — Мы требуем, чтобы полномочный представитель Польши явился в Берлин!» Гендерсон тоже начал закипать, но, стараясь успокоиться, он достал лист с переводом английского ответа на последнее послание фюрера и принялся зачитывать его. Волнение посла выдавали лишь дрожавшие руки. Риббентроп слушал до тех пор, пока посол не дошел до фразы, где говорилось о необходимости проявлять сдержанность и прекратить на время переговоров всякие передвижения войск. «Это неслыханное предложение! — вскричал Риббентроп, скрестив на груди руки. — У вас есть еще что сказать?» Гендерсон на мгновение прервал чтение заготовленного текста и сказал, что у британского правительства имеются доказательства актов саботажа со стороны представителей немецкого меньшинства в Польше. «Это чертово польское правительство лжет! — снова прервал посла Риббентроп. — Должен сказать вам, герр Гендерсон, что положение крайне серьезное!» Тут не выдержал уже и посол. Направив указательный палец на Риббентропа, Гендерсон заявил: «Вы только что назвали польское правительство чертовым. Ответственный политик не может употреблять подобные слова в столь напряженной обстановке!»
Это была та искра, которая окончательно взорвала беседу дипломатов. Сжав кулаки, Риббентроп вскочил с кресла. Проклятый англичанин вздумал учить его! «Что вы сказали?!» — заорал он. Гендерсон тоже поднялся со своего места. Переводчик Шмидт остался сидеть, не зная, как вести себя в подобной ситуации. Все шло к тому, что начнется банальный мордобой. Однако в последний момент оба вспомнили, что являются дипломатами, представляющими великие державы. Сначала Риббентроп, а за ним и Гендерсон сумели совладать со своими эмоциями и опустились в кресла. Разговор продолжился в относительно спокойном, хотя и холодном тоне. Гендерсон закончил чтение заготовленного перевода, а затем Риббентроп достал из кармана новые условия Гитлера. Гендерсон утверждал впоследствии, что министр зачитывал их нарочито быстро, так, чтобы посол не успел понять и запомнить весь текст 107. После того как Риббентроп закончил, Гендерсон попросил передать ему текст для лучшего ознакомления и отправки своему правительству. Обычно дипломаты так и делали, но на этот раз Риббентроп со зловещей ухмылкой отказался предоставить текст послу. «Он все равно устарел, поскольку польский представитель так и не явился», — издевательски пояснил министр. В этот момент Шмидт понял, что сюжет с германским ответом был тщательно обдуманным спектаклем. Если бы Риббентроп передал последние условия Гитлера Гендерсону, англичане могли быстро довести их до сведения поляков, а те, в свою очередь, полностью согласиться с выдвигаемыми Германией требованиями. Шмидт понял, что Гитлер желал войны 108. Понял это и Гендерсон, который «вернулся в посольство, убежденный в том, что исчезла последняя надежда на мир» 109. Скорее по инерции он пытался еще 31 августа организовать встречу Геринга с Рыдзь-Смиглы, а сам Геринг еще старался убедить Гитлера отступить. Дуче уговаривал фюрера пойти на мирную конференцию наподобие мюнхенской и добиться своих целей без применения силы 110. Но все было бесполезно. Гитлер принял решение. «За два месяца с Польшей будет покончено, — уверял он свое окружение, — и тогда мы проведем большую мирную конференцию с западными странами» 111. Фюрер все еще строил иллюзии, поддерживаемые Риббентропом, будто Англия и Франция ограничатся словесными протестами и не решатся выступить в защиту Польши. «Англия и Франция не выступят», — уверял он генерала фон Браухича вечером 31 августа, и война будет «локализована» 112.
Рано утром 1 сентября 1939 года Германия без объявления войны напала на Польшу. Именно эту дату традиционно принято считать началом Второй мировой войны. Хотя на этот счет существуют разные точки зрения. Некоторые западные историки полагают, что Вторая мировая война началась в декабре 1941 года, после нападения Японии на Пёрл-Харбор и последующего объявления Германией войны Соединенным Штатам. Эти события, по их мнению, превратили «две отдельные войны на разных континентах в одно глобальное противоборство, колоссальный конфликт», ставший Второй мировой войной 113. Участие Америки, считают сторонники такой точки зрения, «связало два региональных кризиса в один глобальный конфликт» 114, получивший название Второй мировой войны. В пользу такого подхода говорит и тот факт, что президент Франклин Рузвельт одним из первых стал широко использовать сам термин «Вторая мировая война», тогда как до него о событиях 1939-1941 годов в Европе говорили как о «Европейской войне». Другие западные историки предлагают считать события сентября 1939 года своеобразной прелюдией ко Второй мировой войне. Свою точку зрения они объясняют следующим образом. 1 сентября началась германо-польская война, в которую чуть позже вмешались Англия, Франция и СССР. Конфликт был ограничен и по масштабу территории, и по количеству жертв. А затем последовал длительный период затишья, продлившийся до конца апреля 1940 года, после чего последовал захват Германией Дании и Норвегии. Эти исследователи предлагают относить войны Германии с Польшей, Данией и Норвегией к отдельным событиям, случившимся в преддверии Второй мировой войны 115.
В этом есть своя логика, особенно если учесть, что конфликт с Польшей после ее раздела мог завершиться мирным соглашением Германии с Англией и Францией, как предлагал Гитлер в октябре. В свою очередь, некоторые советские и постсоветские историки предлагали перенести дату начала Второй мировой войны на более ранние стадии — к периоду гражданской войны в Испании 116 или к Судетскому кризису 1938 года 117. В таких предложениях легко просматривалось стремление оправдаться перед историей. Ведь чем глубже в историю уходили бы корни Второй мировой войны, тем меньше прослеживалась бы связь между ее началом и пактом Молотова-Риббентропа.
Так или иначе, но общепризнанной датой начала Второй мировой войны в мире принято считать 1 сентября 1939 года. В 4:45 утра корабль германских ВМС «Шлезвиг-Гольштейн» с рейда Данцига обстрелял польские береговые укрепления, сделав первые залпы Второй мировой. Практически одновременно три армейские группы вермахта атаковали Польшу сразу на трех направлениях — из Померании, Восточной Пруссии и в районе Верхней Силезии. Поляки храбро сражались, но силы были слишком неравны. Польская кавалерия была не в состоянии противостоять танкам вермахта. Авиация Польши не только численно сильно уступала люфтваффе. Она была допотопной. Все это давало немцам неоспоримое преимущество, которое не могла компенсировать никакая храбрость польских войск. Сегодня совершенно непонятно, откуда в Польше накануне войны преобладала уверенность в том, что поляки одержат победу 118. Развитие событий уже в первые дни сентября полностью развеяло эту иллюзию.
