Читать книгу 📗 "Шпионаж и любовь - Малли Клэр"
Вечера она обычно проводила с Анджеем, либо они сидели у печи в его домике-трулло и слушали радио в поисках известий о продвижении русских, либо обсуждали вклад, который могла бы сделать их миссия. Иногда они играли в карты и, вместе с польским летным экипажем, проклинали позорное поведение советских войск и их британских и американских союзников, избегая при этом комнаты, полной пустых стульев – из тринадцати польских экипажей, существовавших на базе в начале Варшавского восстания, сейчас осталось только два. Иногда они ездили на джипах и исследовали Неаполь или отправлялись в горы за вином. Зима подходила к концу. Оригинальный пароль Кристины для идентификации в польской приемной комиссии «У вас есть сливы на продажу?» явно потерял смысл, давно истек срок его использования, а миссия так и не была утверждена [70].
Не случайно Хадсона и его команду «Фрестон» освободили 12 февраля 1945 года, в день окончания Ялтинской конференции. К тому времени Черчилль и Рузвельт признали временное коммунистическое правительство Польской республики, фактически прекратив поддержку польского правительства в изгнании. Польша, как было решено там – заочно, должна уступить территории России, но эти потери будут компенсированы землями, аннексированными у Германии. Только Черчилль поднял голос за демократические выборы, просьбу, которая была повторена на Потсдамской конференции в следующем году, но в целом польский вопрос считался урегулированным. Кристина и 250 000 польских военнослужащих, все еще сражавшихся в составе подразделений союзников, считали Ялту предательством. Теперь они знали, что больше не борются за свободу Польши, и у них не будет свободной Польши, в которую они могли вернуться после войны. «Мы были ошеломлены и горько обижены, когда до нас дошли новости об урегулировании, – написал один из польских офицеров. – Некоторые просто смотрели в пустое пространство, неспособные говорить, другие плакали открыто, в то время как другие все еще поднимали свои голоса в гневе и взаимных обвинениях. Как могли наши британские союзники и друзья предать нас так постыдно?» [71]. Миссия Кристины была окончательно отменена ранней весной. «Конец войны наступил», – резко гласило сообщение УСО, и Кристина была опустошена своей неспособностью защитить собственную страну от немецкой или советской агрессии [72]. В конце концов, вопрос о миссии был закрыт, теплую польскую одежду, которую она получила в дорогу, Кристина запихнула в железную печь и некоторое время наблюдала, как горят вещи, потом сказала себе: «Это конец» [73].
Спорный вопрос, могла ли миссия УСО, начатая на шесть месяцев раньше, как-то всерьез повлиять на ход событий. Уилкинсон, заместитель Габбинса, так не думал, но Трелфолл, обладавший не меньшей квалификацией по оценке ситуаций, полагал, что такая операция имела бы «историческое значение», поскольку
«сомнительно, что Варшавское восстание вспыхнуло бы» вообще [74]. По крайней мере, в случае успеха, миссия могла бы обеспечить прямую связь между Армией Крайовой и британцами, в отсутствие которой способность Бур-Коморовского судить о намерениях и способности его западных союзников поддержать восстание была серьезно затруднена. Более того, простое присутствие британских наблюдателей могло ограничить репрессии со стороны Германии, когда восстание не удалось, и впоследствии позволило бы им выступать в качестве наблюдателей за соблюдением прав человека с приходом советских войск. Но, возможно, членов миссии просто арестовали бы раньше и убрали с глаз подальше, как это случилось с командой «Фрестон», до тех пор, пока собранная ими информация не устарела и не могла иметь никакого влияния.
На личном уровне Кристина чувствовала бы большую солидарность со своими соотечественниками, если бы ей удалось присоединиться к ним. Ее буквально поедали чувства бессилия, гнева и вины. Она не могла перестать думать о разрушении Варшавы – ее оперном театре и универмагах, кафе и кинотеатрах, которые она так хорошо знала, и отчаянных последних днях тех, кто жил в городе, в том числе ее многочисленных друзей. По словам из одного польского радиосообщения, посланного сразу после падения города, «абсолютно все потеряли абсолютно все» [75].
Кристина сказала Анджею, что ей нужно отдохнуть, и он тайно забронировал номер в живописном отеле на соседнем греческом острове. Он надеялся, что перемены отвлекут ее, помогут восстановить энергию и вернут ей прежнюю отважную уверенность. Разделив с ней последние травматичные месяцы, он также знал, как глубоко любит ее и как тесно они связаны друг с другом, словно сироты и изгнанники. Он снова планировал сделать предложение, надеясь, что они смогут вместе встретить неопределенное будущее. Но Кристина все еще была одержима «почти яростной независимостью», как однажды заметил Фрэнсис, и она чувствовала отчаянную необходимость продолжать сражаться в одиночестве [76]. Дело не в том, что она не любила Анджея: она любила. Но брак никогда не был для нее ответом, и выйти за него замуж сейчас было все равно что сдаться. Когда Анджей удивил ее своим предложением и несвоевременными планами романтического отдыха, Кристина вздрогнула и встала на дыбы. Ей предложили работу в Секции перемещения Генерального штаба Многосторонних сил по работе с перемещенными лицами, и она вылетела через Неаполь в Каир, где у нее все еще было много друзей из УСО, таких как Гарольд Перкинс, которые, возможно, еще могли бы найти для нее оперативную работу. Анджей попрощался с ней, она снова покинула его, и он почувствовал: «Что-то сломалось между нами – безвозвратно» [77]. Через два дня он вернулся в Лондон один.
Кристина чувствовала себя лучше, просто находясь в пути. Она провела несколько дней в Неаполе в ожидании связи, УСО выслало сотрудника из Рима, Питера Ли, составить ей компанию на вилле на холмах с видом на Везувий. Ли увидел в ней «стройную темноволосую девушку с овальным лицом и довольно темной кожей, с красивыми чертами лица», которая не давала ему скучать в течение двух последовательных ужинов, развлекая приключенческими историями из полевой практики [78]. «Она держалась очень свободно», – позже вспоминал Ли эту «удивительную» и «необычайную» девушку [79].
Кристина застала Каир в праздничном настроении. Победа была здесь простой формальностью, чем-то далеким и не трудным, в ее честь устроили серию коктейльных вечеринок и приемов и даже официальных балов. Кристина была окружена друзьями. Ксан Филдинг, который быстро одолжил ей 150 фунтов стерлингов, огромную сумму, и Зофья Тарновская, и Билл Стэнли Мосс, ныне герой миссии, которую он провел с Пэдди Ли Фермором на Крите, возглавляли приветственный комитет. Майкл Данфорд мягко, немного застенчиво подхватил ее под руку. Вернувшаяся героиня внезапно придавала гламур и престиж каждому событию – роль, к которой Кристину не слишком тянуло, но она согласилась порадовать своих друзей, погладила лучшую блузку, расправила складки юбки из Веркора и встала на новую пару каблуков. Майкл отступил, а Кристина развлекала военными историями восхищенных офицеров. Наблюдая за ней со стороны, он подумал, что ее разговор можно расшифровать как последовательность сигналов Морзе, прерывистых вспышек, а потом сигнал был прерван, когда он потерял ее из виду. Однажды ночью она сбежала с очередного мероприятия, и сердитый Майкл поехал домой через арабский квартал, и вдруг заметил «сигналы Морзе»: «она пробежала, постукивая каблуками» [80]. Когда он отчитал ее за поведение этакой Золушки, Кристина просто посмеялась над ним и обвинила во всем скуку на вечеринке и боль от высоких каблуков. Верная себе, она отказывалась подчиняться дисциплине, слушать выговоры или подвергаться каким-либо ограничениям. Вскоре после этого Майкл познакомил ее с Георгием Михайловым, сербским летчиком, который, как говорили, угнал немецкий «мессершмитт» в Загребе, и она упорхнула с героем, оставив Майкла одного в баре отеля «Шепард» питать в душе «убийственные инстинкты». «Я бы убил Михайлова как собаку», – признался он позже [81].
Но пока каирское общество праздновало, для Кристины война была далеко не выиграна. Несмотря на общий скверный настрой, она всегда была рада романтическому отвлечению и начала маневры во имя получения активной службы, как только приехала. Она уже подала заявление в Королевские ВВС, а в середине марта еще и прошение о работе «Дорогому Перки» (Perks Kochany). «Я боюсь, что перспектива использования вас в оперативном качестве, сейчас или в ближайшем будущем, стала крайне маловероятной, – признался
