Читать книгу 📗 "Шайтан Иван 4 (СИ) - Тен Эдуард"

— Ефрейтор, больше не мажьте моей волшебной мазью голову подполковника. Её и так мало.

— Но позвольте, Пётр Алексеевич, как я понимаю, заживление только началось, почему вы отменяете повязки с мазью?

— Вы же недовольны запахом мази, а желание раненого для лекаря закон.

Подпоручик прыснул в кулак. Смутившись после взгляда подполковника.

— Простите, есаул, все никак не привыкну, что вы ещё и доктор. Ваша ночная атака проведена просто блестяще. Как такое возможно, просто не могу поверить. И без потерь, что меня удивило больше всего. Вы командир от бога. Казалось бы иррегулярное формирование, а какая дисциплина. Понимание своих действий у ваших казаков просто на высочайшем уровне. Как такое возможно. Вторая сотня прошла обучение три месяца, как и мой батальон, но их даже сравнивать нельзя.

— Всё просто, подполковник, я не вбиваю в них знания палкой или плетью, а убеждаю и показываю, что знания увеличивают шанс на выживание и победу. Сбалансированная система поощрения и наказания. Много других нюансов, которые влияют на процесс обучения. Ну и самое, главное, боец должен быть сыт, хорошо одет, обут и.- я постучал пальцем по виску — с пониманием, зачем он это делаешь. Я разговариваю с ними не как господин с холопами, а как отец с сыновьями или как наставник с учениками. Объясняю им почему надо делать так, а не иначе. Показываю, как знание и умения спасают жизнь.

За время перевязок я буквально пропитался приставучим запахом дёгтя. Но, как говориться, жить захочешь и не такое намажешь. Поздним вечером стали возвращаться егеря и солдаты, которые копали могилы, хоронили побитых башибузуков. Все шутили и весело переговаривались. Радость от того, что остался в живых и закапываешь трупы своих врагов. Два егерских фельдфебеля, как и все старшины, оказались толковыми тыловиками и выпросив позволения на сбор трофеев у моих старшин, буквально вымели все, что осталось после нас. Подполковник Мангер делал вид, что ни чего не видел. Во время наших бесед, я объяснил ему значение трофеев в снабжении своего подразделения всем необходимым. Конечно солдаты собирали трофеи, но делали это незаметно, опасались быть обвинёнными в мародёрстве. Для офицера, это считалось вообще низким и чем-то омерзительным. Поэтому чётко организованный сбор трофеев, моей сотней, удивил его не меньше, чем моя ночная атака.

— На войне, господин подполковник, выигрывает не тот, кто красиво марширует, а тот, кто может найти дополнительные ресурсы. Каждый трофей, это лишний патрон, лишняя порция еды, дополнительный шанс выжить.

— Вы переворачиваете все мои представления о войне, есаул.- Вздохнул Мангер. Старые предрассудки боролись в нём с новым пониманием сегодняшних реалий.

— Геннадий Карлович, я вам не советую забывать, что мы иррегулярное формирование, а вы регулярная часть. В этом большая разница и камень преткновения.

— Согласен. Я с большим удовольствием перешёл бы на службу к вам, в сотню. Мои егеря глядя на вашу устроенность не скрывая завидую вашим казакам. — очередной, печальный вздох Мангера.

— Генадий Карлович, — опустил я намеренно звание.- А кто мешает вам, не нарушая установленных регламентаций, улучшить питание и снаряжение своих егерей, сделать отношения в батальоне более товарищескими. Ведь в бою, ваша жизнь зависит от них. Я не призываю к панибратству и сюсюканью. Лишь только взаимное доверие и понимание.

Мангер глубоко задумался переваривая сказанное мною. Я попрощался и пошёл к себе, под навес фургона.

— Что с нашими конокрадами, не появились? — спросил я у Саввы.

— Нет, командир, появятся, куда денутся. А вон и Эркен с Асланом. Долго жить будут, — облегчённо вздохнул Савва, тоже волновавшийся, про себя, за своих друзей.

— Здрав будь, командир.

Я кивнул, приглашая сесть.

— Потерь нет. Отбили сто семьдесят пять голов. В пол версте от сюда, на выпасе. Сотник ещё десяток отправил на охранение.- Отчитался Эркен — Счас перекусим и обратно. Разреши телегу взять? Барахло перевезти.

— Много хороший конь, только турка кормил плохо, не смотрел совсем, больной много. Лечить нада. Давай мазь вонючий, мазать, хорошо будет.

— Эркен, посмотри, что можно егерям отдать. У них лошадей обозных нет. — он молча кивнул. Подумайте, лишних лошадей продадим здесь, в Эриване. Себе оставим не больше пятидесяти. Паша позови старшин.

Уставшие, но довольные егеря сидели у костра и осоловевшие от сытого ужина лениво беседовали обсуждая прошедший день.

— Говорил с казаками, — хрипло пробасил артельный, потирая обветренное лицо. — У них несколько раненых, а сколько они побили, не счесть. Народ сурьёзный, одеты добротно и снаряжение хорошее. А мы…– Он мрачно оглядел своих, и его взгляд задержался на рваных сапогах, из которых торчали почерневшие от грязи пальцы. — Словно нищета на паперти. Уже не знаю, что с этой обувкой делать, совсем разваливается.

Помолчав, он добавил чуть веселее.

— Ничего, Аким, в этот раз хорошо припаслись.

Солдаты жили артелями, сбивались в небольшие товарищества, чтобы было легче выживать. Вместе запасали провиант, готовили еду, скидывались на нужные в быту мелочи. И, конечно, на приварок — лишний кусок в котле порой важнее лишней пули в подсумке. Всеми этими хлопотами заправлял артельный, бывалый солдат из старослужащих, знавший толк и в хозяйстве, и в войне.

— Эх, ма, — вздохнул молодой егерь, сжимая в руке потёртый ладанок. — Сколько наших погибло, почитай, половина роты. Земляк мой, Засим, тоже голову сложил. Надо бы родственникам в деревню отписать.

— А ты, Родю, попроси, — буркнул кто-то из темноты. — Он грамотный.

— Ага, — усмехнулся егерь. — Две копейки затребует, жадюг, да ещё и бумагу ему подавай, чернила.

Артельный хмыкнул, доставая из-за пазухи замызганный кисет, набивая трубку.

— А ты, Никита, вместо того чтобы ныть, взял бы да грамоте выучился. И не пришлось бы просить да кланяться.

— Вот бы, послужить в пластунах, — пропустил мимо ушей замечание молодой егерь. — Видали, сколько трофею набрали и никто не орет на них. А ещё говорят, сотник у них князь, всамделишней, али врут, дядька Аким?

— Может и не врут, только князь и в казаках, не верится что-то. Видать от беды какой сослали, не по чину это, князю в казачьих сотниках ходить.

— А прапорщик наш заплакал и мамку поминал — усмехнулся молодой егерь и тут же получил по затылку.

— Язык прикуси, когда тебя убиваю, кого хош поминать будешь. Не опустил рук, бился как мог, не трус значится. Тожа мне, херой нашелся. Сам то небось обмочился со страху.- проворчал пожилой ветеран сидящий рядом.- Чего уж говорить, я и сам молиться начал, к смерти готовиться. Ан нет, прошла мимо в энтот раз. Свезло нам, что казаки подоспели.

— Чего сразу драться — обиделся молодой.

— Думай прежде чем сказать, а то метешь языком, как метлой, через это и получаешь.

Лагерь потихоньку затихал. Костры догорали, оставляя лишь багровые угли, изредка вспыхивающие в ночи. Кто-то уже спал, свернувшись в шинели, кто-то вполголоса делился последними новостями перед сном.

И вдруг из темноты, со стороны казачьего бивака, донесся чистый, чуть хрипловатый голос.

— Выйду ночью в поле с конем…

Одинокий напев повис в воздухе, словно первый луч света в кромешной тьме. К нему постепенно присоединились другие голоса, сплетаясь в стройный, пронзительный хор. Гармошка тихо подхватила мелодию, наполняя её тоской и удалью одновременно.

Крепость замерла, прислушиваясь. Даже те, кто уже дремал, приподнялись на локтях. Солдаты застыли, не шелохнувшись, будто боясь спугнуть эту хрупкую, нежданную красоту.

Слова песни лились сквозь ночь, как живая вода, унимая боль, смывая страх, даря тот самый глоток надежды, без которого на войне не выжить.

Где-то в темноте тихо всхлипнули, не в силах сдержать нахлынувшие чувства. Кто-то перекрестился. А песня всё лилась и лилась, унося с собой и усталость, и горечь, и саму смерть, хоть на этот, коротки, спокойный миг.