Читать книгу 📗 "Воин-Врач II (СИ) - Дмитриев Олег"
— Седмицы четыре в пути были. Монах присоединился там, где речка тамошняя Сава в Дунай впадает, в Белиграде. Сразу сказал, что с посланием от папы римского на Русь пойдёт, деньги уплатил изрядные. И предупредил, что как пристанут к Киеву — будут их расспрашивать про него, велел не запираться и всю правду говорить. Они, вроде, и не врут.
Белиград — это Белград, наверное. По крайней мере, в «моей» школьной географии Сава впадала в Дунай именно там. Не бывал в том городе. А он, оказывается, вон какой древний.
— Значит, из Рима или окрестностей выбрался монах седмиц пять-семь назад. К тому времени, пожалуй, уже и Изяслав успел до Польши добраться-нажаловаться, да и до Рима вести могли дойти. У них там дороги круглый год хорошие, — задумчиво проговорил Всеслав. Я только кивнул внутри.
— Думаешь, и вправду посланник папский? — прищурившись, спросил Ставр.
— Кто угодно может быть, дедко. И от папы, и от противника его, и от Генриха, и даже от самого́ Романа Диогена. Они тоже уши да глаза имеют, тоже головой думать умеют. И любой из них может как за нас кости раскинуть, так и против нас, — ещё медленнее ответил князь. — То, что этот приехал после того, как мы со степняками замирились, вроде как, может ему всю картину испортить. И про болгар в Сигтуне он не знает. И не должен знать. Говорить с ним надо, думаю. И готовиться к тому, что этот — только первая ласточка. Засуетились, во́роны, заёрзали. Гнатка, проводи монаха в ту горенку на нижнем поверхе, где стол большой вощёный стоит, да оставь рядом Лютовых двоих-троих. Сюда не веди — нечего ему по терему шляться. Посидит малость, а мы пока подумаем. Полезное это дело…
Гнат вышел бесшумно, а Ставр только головой кивал, соглашаясь со всем, сказанным Всеславом.
Вошли в горницу сперва Гнат, следом Немой, за ним я и Вар. Последним согнувшись в три погибели влез Гарасим, снова перевесив короб со стариком на грудь. Если пришелец и удивился или напугался, то виду не подал. Только рассматривал каждого из вошедших внимательно, с живым интересом, но без страха. Ему было за со́рок, волосы и борода оттенка перца с солью, с перевесом в пользу соли — седины, особенно в бороде, было прилично. Верхушка правого уха была странно, на косую, срезана, на лбу кривой шрам от рваной, видимо, раны, уходивший под волосы. Голубые глаза изучали нас так, будто это мы к нему припёрлись домой с непонятными целями. А мне он чем-то напомнил именно этим оттенком глаз того английского актёра, что играл в последних, виденных мной, фильмах про Джеймса Бонда. И аналогия эта сперва насторожила. А потом ещё сильнее насторожила…
Мы с Рысью обошли незванного гостя, рассевшись напротив него на лавке, через широкий — руке с ножом не дотянуться — стол. Вар с Немым встали с торцов, а Гарасим замер в углу, возле окошка, где падавший свет, рассеянный натянутым в раме бычьим пузырём, как-то удивительно скрадывал габариты лесного великана. Лютовы ребята вышли, да снова так, что я и не заметил: только что стояли вдоль стен с равнодушными, будто деревянными лицами — и нет их. Мастера́.
— Здравствуй, гость из краёв далёких, брат Сильвестр. Меня зовут Всеславом, я — князь Полоцкий и великий князь Киевский, — начал Чародей спокойно.
— И тебе здравствовать во имя Господа Бога нашего, великий князь, — неожиданно высоким голосом отозвался монах. И говорил он чисто, почти без акцента. — Направил меня папа римский Александр Второй с тем, чтобы передать тебе его личные поздравления с восхождением на киевский трон, и пожелать…
Монах плёл словесные кружева, как раньше свидетели Иеговы или продавцы пылесосов, искренне, эмоционально, ярко и цветисто. Вот только взгляд его льдисто-голубых глаз давал понять, что он с тем же успехом мог говорить эти же слова на любом другом языке, любому другому человеку. Мог бы, наверное, петь и даже плясать. Яду подсы́пать тоже вполне мог, и по горлу железом полоснуть. Очень оригинальный священник. Хотя, памятуя о нашем тутошнем патриархе — пожалуй, что и не очень. Просто служба такая у человека. Бывает. Тут, за столом и вдоль стен, как раз такие же все подобрались. Ну, разве что Ставр вряд ли сплясал бы.
Сильвестр распинался долго, даже стал вызывать некоторое уважение — не всякий сможет так складно излагать, тем более на неродном языке. Хотя, за почти два месяца довольно скучного путешествия вполне можно было и не такое наизусть выучить.
— Я благодарю папу Александра за добрые слова и поздравления, за то, что так внимательно следит за происходящим так далеко от Святого Престола, — спокойно и даже как-то по-МИДовски весомо ответил Всеслав.
— Святая католическая церковь исполняет свой долг, приглядывая за паствой, где бы та ни находилась. Для Господа нет ни границ, ни времени, есть лишь воля Его. Потому и смотрят его верные слуги за теми, кто верует сейчас, и теми, кто уверует в перспективе, в возможном будущем, — смиренно отреагировал монах.
А я почувствовал, как у Чародея шевельнулась в груди ярость. Будто волк в логове, что заслышал да почуял далёкую стаю хортов — охотничьих псов — повёл носом, наморщил морду и поднял шерсть на холке. И ведь ни тени сомнения в правоте того, о чём говорил, в прямом смысле слова, на голубом глазу, у монаха-шпиона-дипломата не было. И стадом овец он считал людей, которых следовало пасти слугам Божьим. И в том, что кроме папы римского никто не имел полного и законного права пасти, наставлять, ухаживать, заботиться, а ещё стричь и доить, тоже не сомневался. И даже сложное слово «перспектива» на всякий случай перевёл более понятно для князя диких русов, падла!
— Есть и на моей земле ваши братья и сёстры во Христе, Сильвестр, — князь говорил, кажется, спокойно, но вот только Ставр стрельнул глазами, будто для того, чтобы убедиться, что Чародей не начал оборачиваться волком. «Легче бы, княже, спокойнее. Мы им всем так и так козью морду натянем» — подумал я. И на лице Всеслава мелькнула еле уловимая тень озорной улыбки.
— Строятся и освящаются во славу Господа храмы. Одних Софийских три штуки вон, самую последнюю как раз в моём родном Полоцке возвели. Закладывал-то ещё батюшка мой, светлая память покойнику, Брячислав Изяславич, а закончили уж при мне, многогрешном, — речь князя, ставшая напевной, как и постно-одухотворённое выражение лица, заставили монаха чуть поменять положение на лавке. Ёрзнуть, проще говоря. Думал, ты один, матрёшка римская, умеешь на разные голоса петь?
— Наслышаны о том в Риме и начинания эти благие всячески одобряют и поддерживают, — смиренно кивнул Сильвестр. А князь вспомнил, что на постройку от Святого Престола не прислали ни резаны. Ни копейки, по-нашему.
— Удивляется священство на западе: в Восточной империи ромеев две Софии, в Никоссии и в Константинополе, Царьграде по-вашему. На землях царства Болгарского тоже две, в Средеце* и в Охриде. А у вас, русов, что столь недавно истинного Бога познали да приняли, уже три, да богатых на диво!
* Средец — название Софии, столицы Болгарии, в XI веке.
Всеслав сделал вид, что не обратил внимания на взгляд Ставра, которым, пожалуй, монаха вполне можно было развалить надвое, как добрым отцовым мечом, и ответил с прежней напевностью:
— София, брат Сильвестр, как тебе, в языках да науках сведущему, наверняка известно, означает «Премудрость Божья». Вот и строим одну за другой, чтоб ума набираться. Народ-то тёмный у нас, ленивый. Веришь ли — в лесу пням всяким молятся некоторые по сию пору!
Чародей подбавил в конце праведного возмущения, которые сменило будто бы стыдливое смущение за тупых дикарей, которыми приходится руководить. Итальянец, кажется, принял сказанное всерьёз, кивая благостно. Безногого убийцу же, судя по нему, вот-вот должен был хватить родимчик или Кондратий.
— Повторю сказанное папой, Всеслав, — фамильярно пошёл на сближение монах, — тяготы твои Святой Престол понимает, разделяет и искренне сочувствует. Мы готовы прислать тебе нужное количество верных и знающих священников для вразумления и наставления паствы твоей.
