Читать книгу 📗 "Миллионщик (СИ) - Шимохин Дмитрий"

— Теперь быстрее ехать через Москву! — пояснил я. — Оттуда мы быстро доберемся железной дорогой. Рекунов с недовольным видом вынужден был подчиниться.

Чем ближе подплывали мы к Гороховцу, тем сильнее билось мое сердце. Где-то здесь, на этих высоких, поросших сосновым лесом берегах, должно быть поместье — усадьба Левицких.

Я стоял на палубе, напряженно всматриваясь в проплывающие мимо берега. Пароход неспешно шлепал колесами, оставляя за собой широкий пенистый след. Солнце припекало, и от воды тянуло прохладой и запахом тины. Согласно словам Владимира, нам нужно было сойти на берег, немного не доезжая до Гороховца, в районе небольшой, затерявшейся в лесах деревушки. Но как это сделать, я представлял себе смутно. Пристани там, конечно, не было.

И вот, когда на горизонте уже показались золотые маковки гороховецких церквей на высоком берегу, я увидел то, что было мне нужно. Недалеко от берега в тихой заводи покачивалась на воде небольшая рыбацкая лодка. Двое мужиков в выцветших рубахах неспешно перебирали сети.

— Капитан! — крикнул я, бросаясь к рубке. — Прошу вас, сбавьте ход на минуту!

Капитан, пожилой, усатый волгарь, высунулся из окошка, удивленно посмотрев на меня.

— Чего изволите, сударь?

— Вон, видите, лодка? — Я показал рукой. — Нужно с ними поговорить. Очень важное дело.

И присовокупил к просьбе синенькую.

Капитан пожал плечами, но команду дал. Пароход, пыхтя и отдуваясь, замедлил ход, и мы поравнялись с рыбаками.

— Эй, мужики! — крикнул я, сложив руки рупором. — На берег перевезете? Не обижу, заплачу!

Рыбаки оторвались от своих сетей, с любопытством посмотрели на наш пароход, потом на меня.

— А чего ж не перевезти, — лениво отозвался один из них, тот, что постарше. — Коли с оплатою не обманешь!

— Да вот те крест! — выкрикнул я и, повернувшись к Изе, который с недоумением наблюдал за моими маневрами, скомандовал: — Собирай вещи! Высаживаемся!

Изя только ахнул, но спорить не стал. Однако господин Рекунов не мог скрыть своего изумления.

— Простите, но почему мы тут сходим?

— Это важное дело, связанное с моими обязательствами перед партнерами, — пояснил я.

— Полагаю, превыше всего для вас, мосье Тарановский, должны стоять обязательства перед моей госпожой, мадам Верещагиной! — недобро прищурившись, произнес Рекунов.

— Про предыдущих партнеров я тоже не намерен забывать! Полагаю, мадам Верещагина должна правильно оценить мою верность взятым на себя обязательствам! — заявил я, намекая, что Верещагина — тоже мой партнер.

Рекунов нахмурился, но спорить не стал.

Через несколько минут мы, перекинув свои вещи в подошедшую к борту лодку, уже и сами спускались по веревочной лестнице. Рыбаки, получив свой серебряный полтинник, молча и сноровисто заработали веслами.

Пароход дал прощальный гудок и, шлепая колесами, двинулся дальше, оставляя нас одних на этой тихой, сонной реке.

Лодка мягко ткнулась носом в песчаный берег. Мы вышли на землю, пахнущую сосновой смолой и весенней прелью.

Вокруг стояла звенящая, напоенная ароматами леса тишина. Вдалеке куковала кукушка, отсчитывая кому-то отведенные годы.

— Ну и куда теперь, мосье? — спросил Изя, оглядываясь по сторонам и отмахиваясь от налетевших комаров. — Где это твое поместье? Ой-вэй, только не говори, что мы высадились не там!

— Искать надо! Должно быть где-то там, — ответил я, показывая рукой в сторону густого соснового бора, который начинался сразу за прибрежной полосой.

Мы взвалили на плечи наши дорожные сумки и пошли по узкой, едва заметной тропинке, углубляясь в лес.

Дорожка, петляв среди могучих сосен, вывела нас на проселочную дорогу, разбитую колесами телег. Вдалеке виднелись крыши той самой деревушки, которую мы видели с парохода.

— Ну что, Курила, пойдем у местных дорогу спрашивать? — предложил Изя. — Или так и будем по лесу плутать, пока на медведя не наткнемся?

— Пойдем, — согласился я, хотя можно было спросить у рыбаков, но я что-то совсем упустил этот момент.

Деревня оказалась небольшой, дворов на двадцать. Покосившиеся избы с соломенными крышами, заросшие лебедой огороды, сонные куры, копающиеся в пыли. На завалинке у одной из хат сидел древний, как сам этот лес, старик, смоливший самокрутку.

— Здорово, отец, — обратился я к нему. — Не подскажешь, где здесь усадьба господ Левицких?

Старик медленно поднял на нас выцветшие, слезящиеся глаза, оглядел с ног до головы.

— Левицких, говоришь? — прошамкал он беззубым ртом. — А на что они вам, господа хорошие? Нету здесь больше господ!

— Как это нету? А где же они? — нахмурился я.

— А кто ж их знает, — равнодушно пожал плечами старик. — Барина-то старого, Сергея Васильевича, почитай, два года как на погост снесли. А барышня молодая, Ольга Сергеевна, да братец ее, Мишенька, сказывают, уж и не хозяева тута. Усадьба-то под опекой казенной. Говорят, сосед наш, Мезенцев, на них в суд подал, землю отсудить хочет. Вот так-то.

Так-так!

— А где сама-то усадьба, отец? — настойчиво спросил я.

— А вон туда иди, по дороге, — махнул он костлявой рукой. — Версты три пройдешь, там и увидишь. Большой дом, беленый, с колоннами. Не промахнешьси!

Мы поблагодарили старика и двинулись дальше. Дорога шла через поле, на котором уже зеленели всходы озимых, потом снова нырнула в лес. И вот за очередным поворотом мы увидели усадьбу.

Она стояла на высоком берегу, над рекой, в окружении старого, заросшего парка. Большой, некогда красивый белый дом с колоннами и мезонином производил удручающее впечатление. Штукатурка облупилась, одна из колонн накренилась, окна на втором этаже были заколочены досками. Кругом чувствовалось запустение, упадок.

Мы подошли к кованым, заржавевшим воротам, вошли в скрипучую калитку. Во дворе было тихо, только ветер шелестел в ветвях старых лип. И вдруг стукнула дверь, и на крыльцо вышла она.

Ольга.

Она была в простом, темном платье, без всяких украшений, прекрасные темные волосы собраны в скромный узел на затылке. Она выглядела повзрослевшей, в глазах читались усталость, тревога и какая-то затаенная боль. Но она была все так же прекрасна.

И в тот миг, когда наши взгляды встретились, я понял, что пропал. Влюбился, как мальчишка, с первого взгляда, без памяти, безрассудно.

«Дожил!» — мелькнула в голове ехидная мысль, которую я тут же прогнал.

Девушка окинула нас взглядом, и в глазах ее мелькнул испуг.

— Вы кто такие, господа? — спросила она строго, и голос ее прозвучал холодно и настороженно. — Что вам здесь нужно?

О-о-о-о черт! Тут только я понял, как выглядит в ее глазах наше вторжение! Толпа незнакомых мужчин, с оружием, вдруг без спроса вошла в усадьбу! Тут кто угодно испугался бы…

Торопясь исправить ошибку, я шагнул вперед, сняв шляпу.

— Ольга Александровна? — спросил я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Бога ради, не пугайтесь. Покорнейше прошу извинить нас за вторжение, но мы к вам с добрыми вестями. От вашего брата, Владимира Александровича.

При упоминании брата лицо ее тотчас разительным образом переменилось. Строгость исчезла, сменившись изумлением, радостью, надеждой.

— От Вальдемара? — переспросила она. — Откуда вы… Вы его знаете? Где он? Что с ним?

— Он жив, здоров, — поспешил успокоить я ее. — И просил передать вам вот это.

Я достал из дорожной сумки то самое письмо, которое Владимир написал еще на Амуре, и протянул ей. Она взяла его дрожащими руками, узнала почерк брата, и по ее щеке скатилась слеза.

— Он жив… какое счастье! — вымолвила Ольга, прикрыв на мгновение глаза и прислоняясь спиною к двери. — Господа, извольте пройти в наше скромное жилище! — произнесла она тихо, будто бы все еще не веря своему счастью.

— Ступайте, мы подождем вас! — произнес Рекунов, критически оглядывая запущенный сад.

Мы с Изей вошли в дом. Внутри царил тот же упадок, что и снаружи. Мебель была накрыта чехлами, в воздухе стоял запах сырости и запустения.