Читать книгу 📗 "Князь Федор. Куликовская сеча (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич"

Не мог знать беклярбек только одного: казаки все для себя решили, не пожелав выступать татарским тараном против единоверцев и родичей по крови — сгинув под мечами русичей в самом же начале брани! Если уж погибать — так хотя бы за правое дело, со «своими»!

Очевидно, не последнюю роль в их выборе сыграло влияние самого великого князя, воздействующего на донцов через проповедников Сарайской и Подонской епархии. Епископ которой Матвей держит кафедру на Крутицком подворье в Москве, и также благословил Димитрия Иоанновича на брань с татарами… Не иначе как его слова о родстве и общем корне бродников и русичей, о единстве веры — и грехе служению магометанам в брани с христианами, несли казакам священники на проповедях!

Конечно, вряд ли бы одни лишь увещевания клира сподвигли бы казаков на измену Мамаю. Но огромное впечатление произвела на них победа московского войска на Воже — полный разгром Бегича доказал всем, что Димитрий готов, а главное, может громить сильные рати ордынцев, защищая свою землю! Наконец, ходят слухи, что и хан Тохтамыш отправил послов на Дон, призывая казаков выступить именно против Мамая…

Так что донцы ушли вперёд темника. А когда ордынцы благополучно миновали оставшиеся городки, то казаки, ускорясь, уже открыто двинулись на соединение с московским войском! И вскоре путь Елецкой дружины пересекся с донцами, также следующими к слиянию Дона и Непрядвы…

Собственно говоря, казаков прибыло всего несколько сотен — большая же часть ратников схоронилась от Мамая в донских городках и окружающих их плавнях. А как иначе? Если выиграет темник, то он со всей яростью обрушится на Дон — и кто же тогда уведет жен да деток в низовья Волги, где закрепился Тохтамыш⁈ И словно извиняясь за свою малочисленность, казаки привезли в дар Дмитрию Иоанновичу почитаемую ими чудотворной икону Божьей Матери из Сиротина городка… Сам же Федор Елецких отметил, что большинство казаков, особенно из числа молодых воев, рады своему участию в грядущей битве на стороне русичей. И что считают они их общее выступление против ордынцев делом правым и Богоугодным!

Значит, все же гложет их память невольного предательства Полоскини на Калке. Памятуют и сами казаки о родстве с русичами и своих истоках…

Вместе с донцами в сторожевом полку наберется примерно с тысячу умелых конных лучников. Хорошее подспорье, ничего не скажешь! Да только не удержать казачкам и ратникам московских да елецких сторож натиск многотысячного ополчения степняков; примут на себя первый удар — а после откатятся на крылья…

Кто уцелеет.

За всадниками сторожевого полка замерли пешие вои полка передового — лучники и немногочисленные вои с самострелами. Также городские ополченцы; у кого-то сильные составные луки, не уступающие татарским, у большинства же простые охотничьи однодревки. Впрочем, хоть у поганых луки сильнее, стрелковые «хороводы» они все одно крутят с сорока-семидесяти шагов! А на таком расстоянии для бездоспешных всадников и их ничем не прикрытых коней опасны и охотничьи срезни простых воев… Но если Невский выставил на Чудском озере относительно небольшой отряд лучников, позже отступивших с началом рыцарского разгона, то Дмитрий Иоаннович рисковать жизнями своих стрельцов не стал. Вдруг степняки решатся с ходу врубиться в их ряды — а последним просто не хватит выучки и согласованности укрыться за щитами воев большого полка⁈

А потому великий князь прикрыл их четырьмя рядами ратников с копьями или массивными рогатинами. Те служат и охотничьим оружием, коли добывать медведя — со своим-то толстым коротким древком и широким, длинным наконечником… Некоторые же вои и вовсе встали в строй с обструганными кольями, для верности обожженными на кострах. Но не имеющим брони татарским лошадям, коли поганые рискнут прорываться, хватит и этого нехитрого оружия… Впрочем, первый ряд ратников состоит из воев именно с рогатинами. И уперев свои короткие, прочные копья заостренным втоком в землю, да нацелив широкие наконечники на уровень груди вражеских коней, они подобно ромейским менавлитам примут удар ордынских всадников — и погасят его!

Главное же, что плотно вставшие за спинами копейщиков стрельцы могут поражать врага едиными, кучными залпами, накрывая значительные площади разом — и тем самым выигрывая перестрелку у бьющих вразнобой конных лучников. А копейщики защитят стрельцов от прорыва татар и ближнего боя…

Таким вот своеобразным щитом служит ратникам большого полка полк передовой. Свыше тысячи пешцев со щитами (как ростовыми червленными, так и круглыми или треугольной формы), поставленные плотно, плечом к плечу. И подобно ежу ощетинившиеся кольями, копьями и рогатинами… Да две тысячи стрельцов — из которых наберется всего пара сотен воев с дальнобойными самострелами.

Большой же полк… Это целых семь тысяч воев городского ополчения со всей земли Русской! Вооружены вои как топорами и засапожными ножами, или кистенями, так и ослопами — простыми деревянными палицами с окованным железом или утыканным гвоздями навершием. Из брони — хорошо, если стеганка на рубаху, хотя изредка попадаются и вои в кольчугах да шеломах. Но у значительной части ополченцев нет даже щитов…

Дмитрий Иоаннович и рад бы оставить эту рать дома — и оставил бы, коли не вести о том, что сам Мамай ведет не только конницу, но и пехоту. Пехоту, нанятую на деньги торговцев-фрязей среди горцев-черкесов, и всякий пеший сброд из городов фряжских в Крыму и Лукоморье. Среди которых, правда, значатся и опытные вои с самострелами… Кроме того, ведь и предки так воевали, ставя в середине именно пешцев: те за счет своей многочисленности гасят самый тяжелый удар врага по центру, в то время как полки обеих «рук», собранные из опытных конных дружинников, наносят встречные удары на крыльях!

Нет, не зря великий князь ждал пешие полки — без них не сдюжить с многотысячной ордой Мамая…

— Жаль все же, что великий князь повел рать через Дон. Встретили бы Мамая на том берегу, как мурзу Бегича на реке Воже! Всех бы и положили в землю аль в воду…

Вновь заговорил Алексей, с тоской обернувшись за спину, обратив свой взор в сторону обеих рек, сливающихся позади русского войска. На этот раз Михаил промолчал, безмолвно согласившись с побратимом; действительно, два года тому назад на Воже русские ратники похоронили множество татарских батыров! Ведь не просто так Мамай ныне залез в долги к фрязям, да искал наемников среди черкесов и буртасов — множество его верных нукеров вместе с удалым мурзой порубили русские дружинники… Но на Вожу Дмитрий Иоаннович привел лишь опытные конные рати Москвы и Серпухова, к коим присоединился с дружиной Даниил Пронский, сегодня также явившийся на Куликово поле. Тогда великий князь перекрыл броды через реку, ожидая встретить на них вдвое большее ордынское войско — если у Дмитрия собралось пять тысяч воев, то мурза Бегич привел десять тысяч татар — целую «тьму», тумен. Но пробиться сквозь броды мурза не сумел, замер в нерешительности — и вот тогда русское войско отступило от реки в притворном бегстве… Татары рискнули начать переправу — но когда чуть более пяти тысяч их оказалось на северном берегу, русичи обратились на поганых, и протаранили его сразу с трех сторон, тремя конными полками! Столь тяжелого удара татарские всадники, прижатые к реке, не пережили, были смяты и обращены в бегство, давя друг друга на бродах, да во множестве потонув… Славная был бой, славная была победа!

Правда, Мамай-то как раз и явился за нее мстить…

— Останься мы на том берегу, и аккурат во время боя с татарвой на переправе получили бы удар в спину от Ягайло! Ты прежде думай, что говоришь, Алешка! А не говори, что думаешь…

Сам князь одернул своего ближника — и правильно одернул. Никак не встретить на северном берегу Дона втрое большую, чем у Бегича, орду Мамая, приведшего с собой три тумена. Ведь на соединение с темником следует литовский князь Ягайло, подлый враг Дмитрия Иоанновича — и заходит он с семитысячной ратью в тыл московского войска! Потому великий князь и перешел Дон, защитившись рекой от удара в спину…