Читать книгу 📗 "Защита Чижика (СИ) - Щепетнев Василий Павлович"
Я не то чтобы скучал, нет. Скука — чувство праздное, а здесь, среди блестящих умов на девятом этаже, праздности места не было. Я усердно, с видом знатока, клевал вилкой салат, именуемый «Весенним». Капуста белокочанная, нашинкованная тонко, но грубовато; колечки крымского лука, розоватого и едкого, вынужденно смягченные уксусом; греческие маслины — темные, маслянистые, как застывшие слезы ночи, — странные гости в этом прозаическом союзе. Каждую вилку я сопровождал кивком или краткой репликой в адрес соседей, поддерживая видимость участия в том море слов о космических далях и грядущих триумфах советской фантастики, что лилось через стол. Но саму фантастику я тщательно обходил стороной. Нет, нет и ещё раз нет. Разве не должен был здесь, среди знатоков и пророков жанра, найтись хоть один человек, честно признающий, что познания его в сем предмете скудны? Что находятся они где-то на уровне: «Кароши люблю… плохой нет». Простое, человеческое признание невежества среди всеобщего пафоса всезнайства — свежо и оригинально.
Соседка слева, молодая киноактриса М., известная больше трепетной красотой, чем ролями (хотя в «Лунном Звере» она была прелестна, как лунный же призрак), вдруг наклонилась ко мне, заслонив рукавом бледно-голубого платья остатки салата.
— Послушайте, — прошептала она, и в ее огромных, чуть испуганных глазах читался неподдельный интерес, далекий от Андромед и туманностей, — нет ли какого-нибудь… ну, совсем необременительного способа похудеть? Совсем чуть-чуть. К съемкам через месяц. Диеты эти… знаете, голод сводит с ума.
Я отложил вилку. Вопрос был конкретен, жизнен, лишен космического пафоса. Почти родной.
— Есть, — ответил я так же тихо, будто сообщал государственную тайну. Бразильская. Два куриных яйца всмятку — строго на завтрак. Два банана — строго на обед. Литр теплой кипяченой воды, и одна чайная ложечка меда — на ужин. Две недели. И всё. Минус пять килограммов. Как скальпелем.
— До еды… или после? — уточнила актриса, уже мысленно примеряя новый изящный костюм.
— Вместо, — сказал я твёрдо. Ее красивое лицо омрачилось на миг, будто она только что услышала о смерти близкого родственника. Потом задумалась, устремив взгляд в золотистую глубину коньяка в своем бокале. Видимо, взвешивала страдания голода против перспективы нового платья для роли.
Сосед справа, народный артист П., человек с лицом монументальным и голосом, способным сдвигать горы (на сцене), прервал мои размышления о судьбах актрисы М. Он наклонился, излучая аромат дорогого табака и «Ахтамара».
— Не посоветуете ли, Михаил, — заговорил он доверительно, хотя его бас мог бы заглушить и не такой гул. — Снимаюсь сейчас в фильме из жизнь американских миллионеров. Роскошь, яхты, особняки… Хочу спросить… Вы ведь были в Америке?
— Был, — не стал отпираться я.
— И знакомы с богатыми людьми? Встречались с миллионерами?
— И знаком, и встречался.
— А вот что они пьют? Вот в чем вопрос! Не шампанское же круглые сутки?
— «Кровавую Мэри,» — ответил я, автоматически, пододвигая к себе кувшин с томатным соком, случайно оказавшийся рядом.
— О! «Кровавая Мэри»!' — артист П. оживился, как будто вспомнил старого приятеля. — Как же, знаем! Водка да томатный сок! Просто и сердито!
— Не так уж и просто, — возразил я, чувствуя, как в меня вселяется дух просветителя. — Берем ёмкость. Да вот и шейкер в кустах. Сначала соль. Немножечко, чайная ложечка, и уже хорошо. Паприка — две щепотки. Кайенский перец — тоже две, для жара. Вустерский соус — в меру. Лимонный сок, для свежести. Лед — не жалея. Потом водка. Потом томатный сок, столько же, сколько и водки. Можно больше. Взболтать. Затем смешать. — Я не только говорил. Я показывал.
Как всякий экспромт, этот показ был подготовлен заранее. Официанту был вручен вустерский соус, не болгарский, а настоящий, британский, из «Березки». Пакетик кайенского перца — тоже оттуда же, из мира изобилия. На глазах у изумленного народного артиста и постепенно заинтересовавшихся соседей началось таинство.
— А есть и другой способ, — раздался голос слева. Писатель А. Н., известный своей нелюбовью к коронам и ливреям, наблюдал за моими манипуляциями с ироничной усмешкой. — Попроще. Пролетарский.
Он взял чистый коктейльный стакан, налил томатного сока до половины. Потом взял столовый нож, под углом опустил в стакан, и стал тонкой струйкой лить водку прямо на сталь. Водка, как масло по воде, растеклась по поверхности сока, не смешиваясь, создавая четкую, кроваво-красную снизу и кристально-прозрачную сверху, картину.
— Каково? — бросил он вызов, гордо оглядывая стол.
— Польский вариант, — кивнул я, признавая житейскую находчивость.
— Почему польский? — не понял народный артист П., разрываясь взглядом между моим сложным коктейлем и простой, но эффектной конструкцией писателя.
— Цвета флага, — мгновенно пояснил писатель А. Н. И, не медля ни секунды, поднес стакан к губам и выпил залпом прозрачный верх, лишь слегка зацепив красный низ. Лицо его на миг исказила гримаса, но он тут же овладел собой.
— Экономия! — хрипло пояснил он. — Можно снова подбавить водочки.
— Американские же миллионеры, — продолжил я терпеливо консультировать народного артиста, встряхивая свой почти готовый, мутновато-красный коктейль в шейкере, — пьют иначе. «Кровавую Мэри» пьют долго, смакуя. Иногда один стакан растягивают на целый вечер, как хорошую сигару. Потому такие коктейли и называют лонгдринками. Лонг — долго, дринк — пью. Искусство растягивания удовольствия среди избытка.
— Могу я… — с внезапной робостью спросил народный артист П., указывая взглядом на мой шейкер.
— Разумеется, — великодушно позволил я, разливая густую жидкость по бокалам, которые тут же материализовались в руках у ближайших соседей.
Артист взял свой бокал, задумчиво посмотрел куда-то вдаль, за пределы хрустального зала, за пределы Москвы, представив, видимо, панораму Манхэттена. Он неспешно отпил. И в этот миг мне показалось — нет, я увидел — как за громадными окнами, вместо силуэтов кремлевских башен, выросли небоскребы Нью-Йорка, озаренные неоновым закатом.
Не мне одному показалось. Волшебная сила искусства! В зале на мгновение воцарилась тишина, нарушаемая лишь смущенно-одобрительным покашливанием. И дальше участники дискуссии о будущем фантастики забыли про космос. Они с азартом включились в сравнительный анализ миллионерского и польского вариантов «Кровавой Мэри». Сравнивали цвет, консистенцию, аромат, степень жжения в горле. Спорили о точности пропорций кайенского перца. Требовали повторить опыт с лезвием ножа. Создавали гибридные версии. Дискуссия стала живой, шумной, почти домашней. Фантастика отступила перед магией простого коктейля. Они сравнивали, пробовали, спорили, пока не иссяк драгоценный, привозной вустерский соус.
Именно в разгар этого неожиданного, фантасмагорического кулинарного эксперимента дверь в зал тихо приоткрылась. Вошел капитан С., дополнительная охрана девочек. Человек в сером костюме, с лицом, лишенным выражения. Он нашел Ольгу, что-то ей сказал, и протянул сложенный листок бумаги.
Ольга прочитала. Ее оживленное, чуть раскрасневшееся от споров лицо вдруг стало абсолютно бесцветным, как бумага в ее руках. Она медленно подняла глаза, обвела зал растерянным взглядом, потом поманила меня.
Я подошел. Она молча протянула листок. Бумага была обычной, клочок из блокнота. На ней было написано карандашом, неровным, торопливым почерком:
«На 42 км Ленинградского шоссе. „Мерседес“ (гос. номер…) столкнулся лоб в лоб с бензовозом. Машины загорелись мгновенно. Водитель „Мерседеса“ и водитель бензовоза погибли. Пожарные тушат».
Подписи не было. Только холодные, голые факты, впившиеся в бумагу, как когти.
Я поднял глаза. Взгляд сам нашел Высоцкого. Он стоял чуть в стороне, у того же окна, где мы разговаривали час назад. В руках у него был бокал. Не с «Кровавой Мэри». Он держал странный коктейль желтовато-белого цвета — смесь лимонного сока, льда, соли и щедрой щепотки кайенского перца. Совсем без водки. Он называл его «Антарктида». Смотрел не на бокал, а в темноту за окном, туда, где должно было быть Ленинградское шоссе. Лицо его было спокойным. Только пальцы, сжимавшие хрусталь бокала, были белыми от напряжения. Он сделал маленький глоток. Глаза его сузились от остроты перца.
