Читать книгу 📗 "Защита Чижика (СИ) - Щепетнев Василий Павлович"

— В воздухе Антарктиды, — произнес он вдруг тихо, но так, что слова прозвучали отчетливо в наступившей вдруг звенящей тишине, — мало кислорода. Там и без спирта голова кружится. Он повернулся к залу. В его глазах не было ни горя, ни страха. Была лишь бесконечная, ледяная пустота южной полярной ночи. Или понимание чего-то окончательного. Шум, смех, споры о коктейлях замерли, схлопнулись. Хрустальные люстры продолжали сверкать, но свет их стал вдруг мертвенным, как свет операционной. Вечерний Кремль за окном больше не был символом. Он был просто темной громадой на фоне ещё более темного неба. Фантастика кончилась. Началось нечто другое. Безымянное и тяжёлое.

Глава 12

19 мая 1980 года, понедельник

Доклад генерала

Наша гостиная — хоть в кино показывай, вот как живет советский труженик. Шестьдесят квадратов, модельная мебель, телевизор цветной, импортный, один, радиола «Симфония» с большими колонками, рояль, и пальма. Пальма — обновка, для оживления пейзажа. И ещё часы, большие, напольные, девятнадцатый век. Тоже… и ходят, и бьют.

На столе, покрытом камчатой скатертью в тонах восходящей луны, стоял графин с боржомом, пузырьки которого лениво поднимались к поверхности, словно крошечные воздушные шарики обреченности. Генерал Тритьяков Евгений Михайлович, сидел прямо, по-военному, но в его позе чувствовалась усталость, присущая человеку, вынужденному объяснять очевидное тем, кто упорно ищет тайные пружины там, где действует лишь тупая сила случая. Стакан с минеральной водой в его крупной, привыкшей к тяжести руке, казался игрушечным. Он походил на строгого, но терпеливого педагога, вызванного к директору из-за нерадивого ученика, коим в данном случае выступал сам нелепый и трагический ход событий.

Ольга сидела напротив, у окна. Строгое черное платье подчеркивало бледность её лица, ещё не оправившегося от недавних волнений. Глаза, обычно живые и насмешливые, были печальны, полны немого укора. После звонка о происшествии на Ленинградском шоссе — страшном, огненном столкновении, она обрушилась на отца с разносом на грани истерики:

— Что это такое происходит, дорогой папа? И на нас идет охота, и на наших друзей! Нужно что-то делать! Пора принять меры, а то ведь поздно будет, и вся королевская конница не поможет, когда нас убьют. Чижик не бронированный, мы и подавно.

В её системе координат мир сузился до зловещего заговора, где каждая случайность была звеном цепи, намеренно выкованной против нас. Андрей Николаевич, человек действия, отдал распоряжение — и вот, пожалуйста: генерал Тритьяков докладывает самолично.

— Иногда авария — это просто авария, — проговорил Тритьяков, отставляя стакан с легким стуком. Голос его был ровен, как шоссе в сторону Кунцево, лишенный эмоций, деловой. Попробуй, срежь. — Почти всегда, знаете ли.

Ольга недоверчиво хмыкнула. Короткий, резкий звук, полный скепсиса. Этот хмык был красноречивее любых слов:

— Вот как? Просто?

Евгений Михайлович не смутился. Он привык к недоверию, особенно когда факты противоречили привычным страхам. С достоинством человека, опирающегося на незыблемость протокола и экспертного заключения, продолжил:

— Водитель не справился с управлением. Обыкновенное дело. До этого он, Вячеслав Христофоров, три года управлял «Москвичом» 408-й модели — машинкой скромной, легкой, послушной, как старая болонка. А тут вдруг — «Мерседес». Совсем-совсем другая порода. Мощь, скорость, статус… И он, вероятно, решил проверить, каков он, этот зверь немецкий, на скорости. Понять его можно, молодость, азарт… — в голосе генерала мелькнуло что-то вроде снисходительного сожаления, тут же погасшее. — Находившиеся в ту пору на шоссе свидетели утверждают единогласно: он обгонял их, как стоячих. А они сами, надо сказать, двигались на самой грани дозволенного — под девяносто километров в час. По заключению же наших экспертов, основанному на всех данных, включая деформацию кузова, «Мерседес» несся со скоростью не менее ста шестидесяти километров в час. Представьте себе: сто шестьдесят! Летящий металл, рев мотора, ветер…

Он сделал паузу, дав цифрам осесть в сознании слушателей. Надежда внимательно слушала. Ольга стиснула руки на коленях, костяшки пальцев побелели. Я? Я пил боржом, изредка поглядывая в окно на башни Кремля.

— Второе, — продолжил Тритьяков, уже без тени сожаления, сухо, по пунктам. — По свидетельству очевидцев, работавших в тот вечер в буфете, непосредственно перед отъездом Вячеслав Христофоров заказал пятьдесят граммов виски «Советское». Заказал и выпил. Причем, как отмечают свидетели, похвалялся: «Меня никто проверять не станет!» Пятьдесят граммов — доза невелика для крепкого мужчины. Но! На скорости в сто шестьдесят километров, на непривычной, мощной машине, в ночной темноте… Он просто не справился. Вынесло на встречку… — генерал заглянул в лежащую перед ним строгую папку с гербом, будто сверяясь с неумолимой правдой бумаги. — И допустил лобовое столкновение с бензовозом, двигавшимся навстречу со скоростью пятьдесят километров в час. Сила удара…- он махнул рукой, не желая вдаваться в жуткие физические подробности, и так всем ясные.

— Как видите, о какой-либо злонамеренности со стороны водителя бензовоза, гражданина Сидорова, речи нет и быть не может. Он шел строго по своей полосе, с разрешенной скоростью. Уклониться от машины, внезапно, как привидение из ночи, возникшей перед ним — физически невозможно. Да и мысли такой — атаковать «Мерседес» — у него, разумеется, быть не могло. Обычный водитель, характеристика с места работы положительная.

Молчание повисло в комнате, тяжелое, как наша мебель. Часы невозмутимо шли себе и шли. Три секунды. Пять. Десять. Тритьяков медленно, с каким-то даже ритуальным спокойствием, поднес стакан к губам и отпил боржома. Пузырьки шипели тихо, как шепот.

Надежда посмотрела на генерала прямым, цепким взглядом ревизора, привыкшего видеть неочевидные связи в хозяйственных делах.

— Евгений Михайлович, — начала она ровно, но в голосе её чувствовалась сталь. — А что, собственно, ночью делал бензовоз на трассе? Ночь — это же сверхурочные, ночные коэффициенты, дополнительные расходы. Странно. Не по-хозяйски. Объяснимо ли это спецификой работы организации, которой принадлежит бензовоз? «Топливоснаб № 14», кажется? Или… что-то иное?

Тритьяков с нескрываемым уважением, даже с легким удивлением, посмотрел на нее. Вот оно, молодое поколение. Никакой романтики, зрит в корень, в материальную основу. Он достал из внутреннего кармана кителя небольшой блокнот в кожаном переплете и что-то записал.

— Верное замечание, Надежда Алексеевна. Очень верное. ОБХСС, — он произнес аббревиатуру органов по борьбе с хищениями социалистической собственности с особым весом, — уже получил задание проверить графики, наряды, экономическую целесообразность ночного рейса. Будет установлено, санкционирован ли он был, или это самовольство водителя, или… иные схемы. Но, — генерал поднял палец, подчеркивая главное, — в любом случае, даже если там будет выявлена халатность или злоупотребление, это не может иметь прямого и непосредственного отношения к факту самой аварии. Водитель Сидоров ехал по правилам, в своей полосе. Его вины нет.

— Всё взаимосвязано, Евгений Михайлович, — возразила Надежда с неожиданной твердостью. Голос её не повышался, но каждое слово било точно в цель. — Если бы этот бензовоз не находился в этот час на этом километре шоссе по неким сомнительным или незаконным причинам, то и столкновения, по всей логике вещей, не произошло бы, не так ли? Случайность наложилась на случайность, порожденную, возможно, беспорядком. И второе: откуда, собственно говоря, у молодого работника ТЮЗа, не так давно выпустившегося из ГИТИСа, взялись деньги на целый «Мерседес»? В кино он снялся, кажется, один раз. В театре — ну, мы все знаем, какие там заработки у начинающих артистов. Смешные. Так откуда же «дровишки»?'