Читать книгу 📗 "Аландская Звезда (СИ) - Оченков Иван Валерьевич"
Голенко, как автор первого тарана, получил золотую саблю с надписью «За храбрость» и Аландский крест второго класса на шею. Такой же орден получили проведшие рядом со мной все сражение Аркас и командир «Великого князя Константина» Беренс. Мофета наградили орденом «Белого орла», что на мой взгляд было немножечко перебором, ибо такую же награду получил Нахимов за Первое Синопское сражение. Впрочем, это было еще цветочками.
Представьте мое возмущение, когда в одном из наградных списков я увидел фамилию едва не сорвавшего мне всю операцию фон Платера! Не знаю, кто его представил, но в связи с выслугой и «беспорочной» службой ему причитался орден святого Александра Невского.
В другое время я, возможно, и не стал поднимать волну, тем более что престарелый адмирал был уже переведен на новую службу как можно дальше от флота в Межевой департамент Правительствующего сената, но после трагической смерти Санни во мне как будто что-то оборвалось. В ту же ночь Григорий Иванович был арестован и доставлен в Кронштадтскую гауптвахту, где ему предъявили обвинение в государственной измене.
Тот, разумеется, все отрицал и рвался подать жалобу государю императору, на что проводивший допрос Беклемишев ответил, что не намерен беспокоить его величество по пустякам, а курьер с сообщением о постигшей адмирала неприятности пойдет в Петербург пешком.
— Но ведь сейчас лето, — ошарашенно посмотрел на него фон Платер.
— Значит, подождем, пока станет лёд, — развел руками жандарм. — А вы, ваше высокопревосходительство, за это время попытайтесь вспомнить, кто надоумил вас игнорировать приказы его императорского высочества?
— Издеваетесь? — затравлено посмотрел на него размещенный против всех правил в предназначенном для штрафных матросов каземате адмирал.
— Ни боже мой, — устало покачал головой капитан. — У меня, извольте видеть, и без вас дел невпроворот. Но сейчас необходимо узнать, что явилось истинной причиной попытки задержать отряд Лихачева. Ваше собственное скудоумие или заговор?
— Не было никакого заговора! — закричал тот, после чего, схватившись за сердце, тяжело опустился на скамью.
Некоторое время спустя Александр, разумеется, узнал о случившемся и повелел отпустить адмирала, что и было немедленно исполнено. Однако указ о награждении все-таки отменил и тишком отправил вздорного старика в отставку, после которой тот быстро зачах и вскоре покинул земную юдоль.
Стоит ли говорить, что после этого никто больше не смел игнорировать мои приказы? Правда, несколько заслуженных адмиралов вскоре поспешили сменить место службы, но лично я об этом жалеть не стал. Другим следствием данного происшествия стала всеобщая ненависть морских офицеров к Беклемишеву, почему-то решивших, что именно он является инициатором этого дела.
Возглавивший объединенную союзную эскадру 10-й граф Дандональд сэр Томас Кокрейн всегда славился отвагой, граничащей с безрассудством. Получив новое назначение, он начал действовать со свойственной ему решительностью. Не прошло и двух дней после его прихода, как англо-французская эскадра оказалась у Аландских островов. Обменявшись несколькими залпами с береговыми батареями и убедившись, что нашего флота здесь нет, союзники отошли к Ледзунду.
На следующие сутки их корабли появились у Дагеррортского маяка, а еще через двое весь флот вышел на траверз острова Нарген и встал в виду Ревеля, вызвав тем самым изрядный переполох. На берегу разом поднялась тревога, мирных жителей отвели за пределы города, укрепления заняли прибывшие на усиление полки 2-й Гренадерской дивизии.
Несколько дней продолжалась эта война нервов. Враг не предпринимал решительных действий и словно размышлял, куда же направиться дальше. Кокрейн разослал к нашим главным базам в Финском заливе корабли-разведчики, которым, к слову, никто просто так действовать не позволил. Их встретили и после коротких стычек заставили отступить. Преследовать неприятеля я запретил, обоснованно опасаясь ловушек.
В принципе, дальнейшие действия Кокрейна не представляли для меня секрета. Ведь сколько по Финскому заливу не ходи, а достойных целей для такой мощной эскадры не так уж много. Ревель, Нарва и другие небольшие города на побережье Эстляндии не годились в силу своей ничтожности. Кронштадт был слишком хорошо укреплен, а простиравшееся между ним и Петербургом мелководье не оставляло шансов на успех, даже если бы им удалось подавить его батареи.
Оставался прикрывавший подходы к столице Финляндии Гельсингфорсу и прикрывающей его с моря крепости Свеаборг. Несмотря на более чем солидные укрепления последнего с ними броненосные батареи союзников могли справиться, после чего с легкостью овладеть Гельсингфорсом. Затем… а вот так далеко никто из них не заглядывал.
Наполеон III, судя по донесениям разведки, желал добиться хоть какого-нибудь успеха, после которого можно будет с чистой душой и чувством выполненного долга перейти к мирным переговорам. Что же касается англичан, то они почему-то считали, что стоит им занять столицу великого княжества, все финны немедленно восстанут против русского владычества и присоединятся к победоносной британской армии.
Особенно упорно проповедовал эту теорию хорошо известный всем, кто учился в советской школе, публицист по имени Карл Маркс. Будущему классику «единственно верного учения всех времен и народов» казалось, что жители Суоми спят и видят, как бы поскорее вернуться под власть королей Швеции. То, что у прагматичных финнов на этот счет может быть иное мнение, в расчет не принималось. Мысль же, что какому-то малому народу в составе России может быть лучше, чем под властью просвещенных европейцев, и вовсе казалась глашатаю революции ересью…
Глава 14
На первый взгляд, адмирал Кокрейн был типичным англичанином — наглым и уверенным в себе снобом, искренне презиравшим всех, кому не посчастливилось родиться на их острове (а если честно, то и большую часть своих соотечественников), и готовым на все, если в воздухе запахло прибылью. Подобная неразборчивость как-то едва не стоила ему политической карьеры, но сэр Томас всегда умел выходить сухим из воды. [1]
С другой стороны, этого престарелого джентльмена трудно было упрекнуть в свойственном его нации консерватизме и не только потому, что он был вигом. Всю жизнь Кокрейн был горячим сторонником прогресса, внимательно следил за техническими новинками и даже сделал несколько изобретений, за которые получил патент.
И первое, что он выдал, приняв новое назначение, это обратился к прессе с пространным или даже лучше сказать — программным заявлением. Причем относилось оно по большей части ко мне.
«Принц Константин, — писал он, — объявил на весь белый свет, что англичане виновны во всех бедах России, хотя всякому честному человеку хорошо известно, что Великобритания всегда была верным другом и надежным союзником, и только безрассудство покойного императора Николая привело к этой несчастной войне».
После чего предложил мне не отсиживаться в гавани под защитой береговых батарей, а выйти в море и принять бой, как это и подобает настоящим морякам. Судя по всему, старый лис пытался взять меня на слабо, но, разумеется, ничего не достиг. Ибо сражаться, имея два броненосца против шести, было, по моему мнению, вовсе не храбростью, а скорее идиотизмом.
Не получив ответа на эту провокацию, он предпринял новую и, уже будучи подле Ревеля, послал мне новое письмо, текст которого тут же перепечатали все ведущие европейские газеты.
«Ваше императорское высочество. С прискорбием узнав о трагической кончине вашей супруги, спешу выразить Вам свои глубочайшие соболезнования. Однако не могу не отметить, что очередное обвинение в адрес моей страны столь же нелепо, как и те, что были сделаны Вами ранее. Посему нижайше прошу, чтобы Вы взяли свои слова назад или вышли в море и сразились. Если, конечно, Вы не пустослов. За сим остаюсь преданнейшим слугой вашего императорского высочества, Томас Кокрейн граф Дандональд».
