Читать книгу 📗 "Защита Чижика (СИ) - Щепетнев Василий Павлович"
Но все это было вчера, в день заезда, суетливый и утомительный. Сегодня же началась та самая, размеренная и предсказуемая, жизнь курортника. Утро открылось визитом курортологов. Явились врач Смирнова — женщина средних лет, с умными, чуть усталыми глазами и безупречно белым халатом. И две медсестры с ней: Анюта, румяная, пышущая здоровьем, и Верочка, хрупкая, тихая, большеглазая. Обследовали нас очень мило, с той профессиональной ласковостью, за которой скрывается привычка и лёгкая скука. Измерили давление, послушали стук наших молодых и не очень сердец, постучали молоточками по коленкам, заставили глубоко дышать и не дышать вовсе. Взяли всякое разное на анализы — кровь, прочее. Назначили режим: подъём в семь, отбой в десять. Мелким в девять. Диеты: стол номер пять для бабушки Ка, номер восемь для бабушки Ни, а остальным — пятнадцатый, как завещал великий Певзнер. И, конечно, процедуры. Море их. Ванны хвойные и жемчужные, душ Шарко и циркулярный, ингаляции, грязи, массаж. Целый ритуал. И непременное предупреждение, произнесенное с серьезностью пророчества: «Помните о вреде длительного пребывания на открытом солнце! Особенно с одиннадцати до четырёх!»
Бабушкам все это безумно понравилось. И вежливое, почтительное обращение врача Смирновой, и список назначенных процедур, длинный, как сказка про белого бычка, и сам факт заботы о их драгоценном здоровье. Они обожают лечиться, наши бабушки. Для них санаторий — не отдых, а священнодействие, возможность с новой силой ухватиться за бразды правления домашним хозяйством по возвращении. Каждая процедура — кирпичик в фундамент их неувядаемого долголетия и бодрости духа.
Утром же Лиса и Пантера взяли мелких и отправились гулять по пляжу. Пляж здесь особенный. Для чужих — категорически закрытый. Огорожен, охраняется. Да и неоткуда, в сущности, взяться этим самым чужим. Санаторий «Сочи» — место на отшибе, глубоко запрятанное. Приезжие обычные о его существовании и не ведают. А местные… местные знают. Знают очень даже хорошо. И потому — не суются. Никогда. Здесь с нарушителями спокойствия, границ или режима не церемонятся. Реагируют быстро, решительно и — по всей строгости закона. Так мне сегодня утром, в порядке ознакомления с правилами внутреннего распорядка, обстоятельно разъяснил начальник охраны. Мужественный мужчина с непроницаемым лицом и цепким взглядом. Ознакомился, да. Принял к сведению. Ощущение, будто отдыхаешь не на берегу ласкового моря, а на острове, окруженном невидимыми, но очень острыми скалами. И солнце, такое ярко, кажется чуть холоднее от этого знания. Здесь вообще не сказать, чтобы жарко.
Вчера вечером я просто сидел на веранде. В кресле-качалке. Сидел, но не качался. Потом, когда сил наберу. Воздух густой, сладкий от цветов, названия которых не знаю. Где-то недалеко, за лесом, шумит море. Слышен смех Ми и Фа с площадки — нашли-таки себе компанию. В домике бабушки мирно беседуют о достоинствах нарзана перед ессентуками. Лиса и Пантера читают. Тишина. Казалось бы, идиллия. Но эта тишина — особого свойства. Она не расслабляет, а скорее настораживает. Она — как пауза между актами в хорошо отрежиссированном спектакле. Спектакле под названием «Отдых по расписанию». Опытный зритель чувствует: за кулисами кипит своя, невидимая жизнь. И санитары с автоматами — лишь самые очевидные знаки в этой постановке. Если в первом акте у санитара автомат, то в третьем…
А погодим. Придёт время третьего акта, тогда и увидим.
Ночь прошла соответственно ожиданиям.
Ближе к полудню собрались в город. Автобусы, разумеется, не ходят. Сюда, в это заповедное место, общественный транспорт не допускают. Да и зачем? За нами закрепили «Чайку». Вместе с водителем, Петровичем. Петрович — мужчина лет сорока, рыжий, коренастый украинец с заспанными, но необычайно зоркими глазами и руками, которые, кажется, срослись с баранкой. Мы было скромно запротестовали: зачем нам «Чайка»? Слишком заметно! Нам бы и «Волги» хватило, или даже «Жигулей», да без водителя — сами управимся! Но получили в ответ разъяснение, мягкое, но авторитетное: Сочи, видите ли, это некоторым образом Кавказ. Здесь свои обычаи, свои представления о рангах и почестях. Отказываться от положенного «Чайки» — значит, нанести урон не только себе, но и самой системе распределения благ и уважения. Это как отказаться от ордена — неприлично, да и обидно тем, кто его дарит. Здесь все просто: если человек едет на «Чайке» — значит, он очень, очень достойный человек. Ему — почёт, уважение и зелёная улица на всех перекрестках жизни. Конечно, у нас все равны, это аксиома. Но те, кто на «Чайке»… они как бы равнее других. Народная мудрость, проверенная годами и километрами кавказских серпантинов. Что ж, против народной мудрости, да ещё подкрепленной инструкцией, не попрёшь. Зачем?
И вот мы уселись в салон «Чайки». Кожа мягкая, чуть пахнет дорогим табаком. Петрович плавно тронул. Едем неспешно. Торопиться? Куда? Да и дорога не позволяет — горная, извилистая, то взмывающая вверх, откуда открывается вдруг безбрежная синева моря, то ныряющая в тенистые ущелья, где пахнет сыростью и цветущим гранатом. Впереди нас, как и вчера, едет милицейская «Волга». Без мигалки, но само её присутствие — уже маяк, расчищающий путь. Андрей Николаевич приказал — всё должно быть по высшему разряду. Ну, не по самому-самому высшему, который полагается лишь единицам, но уж точно — впечатляюще. Петрович, между прочим, обронил:
— Вот генерал, немецкий, из нашей Германии, непростой генерал, недавно здесь отдыхал. Так ему тоже «Чайку» полагалась. И сопровождение. Как положено.
В его голосе звучало тихое удовлетворение от сопричастности к этому строгому ранжиру, к этому вечному круговороту почестей и автомобилей.
К «Жемчужине» — гостинице, что сверкала белизной на самом берегу, как оправленная в бетон вафля, — мы прикатили в назначенное время. За полтора часа до начала мероприятия. Я взял этот запас сознательно, памятуя берлинские злоключения с вечно опаздывающими машинами и чекпойнтом «Чарли». Здесь, слава Всевышнему, чекпойнта не было, но привычка — вторая натура, особенно у человека, вынужденного постоянно сверять часы с расписанием жизни.
Нас встретили. Встретили дружно, тепло, с той подчеркнутой, чуть суетливой радушностью, которая бывает у людей, знающих, кого они встречают, и слегка побаивающихся ответственности. Встретили организаторы фестиваля — люди с озабоченными, но сияющими лицами. Встретил комсомол — пара стройных юношей и девушек в белых рубашках, с искренними, чуть восторженными улыбками. Встретил горисполком — солидные мужчины в добротных костюмах, с крепкими рукопожатиями. Да что там горисполком! Нас встретил, почтительно расчищая путь в вестибюле, сияющем мрамором и хрусталем люстр, сам товарищ Карбышев! Директор «Жемчужины»! Человек-легенда местного масштаба, обладатель множества почетных грамот и, как поговаривают, личного расположения высоких чинов из Москвы. И не просто встретил, а почтительно проводил — или, вернее, сопроводил — к лифту, затем сам поднялся с нами на двенадцатый этаж и лично распахнул дверь моего номера. Суперлюкс! Слово какое-то заграничное, вычурное, но в устах Карбышева оно звучало естественно и гордо.
Номер… Номер оказался замечательным. Просторным, светлым, с огромными окнами, залитыми морским солнцем. Лучший в гостинице, сообщил с достоинством Карбышев, мягко ступая по толстому ковру. Да и во всем Сочи, пожалуй, не сыщете лучше! И я ему поверил. Не потому, что он льстил мне — чемпионство мое, конечно, почётно, но «Жемчужину» чемпионами не удивишь, они здесь не редкость. Нет, я поверил потому, что понимал: номер этот дали не столько мне, сколько Ольге. Ольге Андреевне. Карбышев обращался к ней исключительно по имени-отчеству, с почтительным наклоном головы. И в этом обращении сквозило не столько уважение к её персоне, сколько здоровый административный страх. Ольга Андреевна запросто могла наслать на «Жемчужину» проверку. Да не простую, а такую — с пристрастием, с комиссией из недремлющих столичных глаз, после которой директору оставалось бы только сухари сушить. И лучше начать сушить их перед проверкой, а то можно и не успеть. Такой вот незримый каркас власти, на котором держится весь этот блеск суперлюксов и вежливых улыбок.
