Читать книгу 📗 "Телохранитель Генсека. Том 5 (СИ) - Алмазный Петр"
Колонна, пройдя Невский до Адмиралтейства, свернула к Троицкому мосту и ушла на Острова. Нас разместили на Каменном, в государственной резиденции К‑2 на набережной Малой Невки — том самом доме приемов Ленгорисполкома, низком белом «корабле» позднего модернизма с остекленным зимним садом и собственным причалом. Вечерний снег ложился на мрамор и стекло, и здание действительно казалось теплоходом, стоящим у кромки воды.
В вестибюле пахло мокрыми шинелями, хвойными ветками и чем‑то цитрусовым. Мы успели перекинуться несколькими словами с охраной, и почти сразу нас пригласили к ужину.
С ленинградской стороны нас встречали председатель исполкома Ленгорсовета Лев Николаевич Зайков и первый секретарь горкома Борис Аристов. Оба плотные, деловые, руки жали крепко, глядели прямо. Хотя по лицам было видно, что волновались.
Я мельком «просканировал» их мысли — на первом плане там мелькали беспокойство и тревога. Но это и понятно — градоначальники боялись сказать что-то не то, думали, как угодить и понравиться генсеку. А сам Леонид Ильич в тот момент думал: «Интересно, почему Романов лично не встретил? Неужели обижается за Машерова? Метил сам на мое место, а тут, откуда ни возьмись, появился белорусский выскочка, брежневский фаворит…».
Несмотря на недовольство в мыслях, вслух Брежнев ничего не спросил. Но буквально через минуту Зайков сам сообщил:
— Григорий Васильевич очень просил извинить. Он заболел и решил не рисковать, чтоб вас, Леонид Ильич, не заразить. Ленинградская погода, знаете ли… — шмыгнул носом Зайков, словно и сам был простужен.
— Закаляться надо, чтоб реже простужаться… — несколько саркастично посоветовал Брежнев.
Столы ленинградцы накрыли щедро. Малосольный лосось, сельдь, икра в хрустальных розетках, соленые белые грибы. На горячее — судак под сметанным соусом и нежная телятина с жареным картофелем. К столу подали «Столичную» и «Абрау‑Дюрсо».
«Куда вы столько нанесли… Это же ужин… — поморщившись, подумал Леонид Ильич, но снова не стал выражать свое недовольство вслух, не желая обижать ленинградцев, старавшихся ради него. — Если на ночь плотно наешься, потом как спать-то? Кошмары будут сниться…».
Генсек ел мало, хотя я знал, что пару раз он удержался от соблазна с большим трудом. Молодец, Леонид Ильич, проявляет силу воли даже в таких мелочах.
Ну, а я, признаться, наворачивал с превеликим удовольствием. Мне было не привыкать к трапезе в любое время суток, даже после полуночи.
Аристов произнес тост, явно заученный заранее. Но видя, что генсек не собирается поддерживать, смутился и больше никого не призывал выпить. Сославшись, что завтра рабочий день, оба чиновника вскоре нас покинули. Брежнев и не думал их задерживать, наоборот он устал с дороги и был рад, что все наконец-то разъехались.
Часам к десяти мы поднялись в гостевые комнаты. Леонид Ильич сел на край дивана, снял пиджак, помолчал, глядя в окно. По его мыслям я понял, что генсека снова потянуло на философско-политические размышления. А значит, наш разговор пока не закончен и отход ко сну на некоторое время откладывается.
— Знаешь, Володя, — сказал он негромко, — страна у нас как большой паровозный состав. Можно поддать угля — и поедем веселей. Но рельсы-то лежат старые. Их перестилать надо, а это не за один год делается.
— Мы и не торопим, Леонид Ильич, — ответил я и решил поддержать беседу в том же ключе, используя аллегории. — Однако если не открыть людям маленькие двери, они начнут выбивать большие.
Брежнев усмехнулся:
— Верно говоришь. Только открывать надо так, чтобы сквозняком не продуло. Партия должна остаться хозяином положения. Чтоб не барыга какой-то правил самолично, а государство.
— Безусловно. И партия, и госплан должны оставаться у руля. Но если хотим развития, то все равно придется корректировать классовую теорию и признавать право отдельного человека на личную инициативу, — сказал я.
— Право — вещь хорошая, — Брежнев прищурился, — но без обязанностей и долга перед обществом куда оно приведет? Где провести границу, давая людям свободу? Чтоб сами не захлебнулись и страну не окунули в анархию.
Генсек здесь был безусловно прав. Если просто в один день объявишь людям: всё, с завтрашнего дня наступает гласность — говори, что хочешь, делай, как тебе нравится, сколько появится таких, окрыленных свободой, кто наплюет на закон? А не будет закона, то и право, о котором я только что так красиво разглагольствовал, станет пустым словом. Уж кому об этом не знать, как ни мне, видевшему беспредел начала 90-х.
— Да, Леонид Ильич, рубить с плеча, конечно, нельзя, — согласился я. — Но мы вроде как и не торопимся? Реформы воплощаются в жизнь постепенно, под контролем и без опасных ускорений.
Сказал про ускорение буквально, а сам в этот момент вспомнил горбачевский курс на «ускорение». И ведь тоже пример очень к месту — прекрасный образец бездумной и провальной экономической политики.
— Меня часто просят «ускорить», — отозвался Брежнев. — Хотя не меньше и таких, кто просит притормозить. Или даже развернуться назад. Не понимают они, что паровоз не может разворачиваться. А задний ход давать — это уже ни в какие ворота…
— Локомотив у нас впереди один — партия. Рельсы тоже одни — социалистическая советская идеология. Конечная цель пути — коммунизм, но это уже в более отдаленной перспективе…
— Но ведь построим же? Пусть не мы, но наши дети… Как думаешь, Володя?
— Конечно, построим, Леонид Ильич! — я не врал, а действительно верил в то, что говорил. Теперь, когда я уже убедился, что реальность можно изменять к лучшему, моя вера в успех этой затеи становилась только сильнее.
Мы поговорили еще минут двадцать, но когда я заметил, что Брежнев с трудом подавил зевок, я сам предложил расходиться. Леонид Ильич не возражал.
Ночь прошла тихо и спокойно. За завтраком генсек познакомился с последними новостями в стране и мире, еще раз уточнил план на сегодняшний день, потом мы оделись и спустились к машинам. Так как намечался «выход в народ», только лишь моего присутствия рядом с первым лицом государства было недостаточно. Вместе с нами были еще Миша Солдатов и Валера Жуков. Богатыря Жукова Рябенко дважды отстранял от работы, но Брежнев неизменно возвращал его, очень уж он любил этого парня, простого и веселого, обладающего прямо-таки фантастической силой.
Я помнил из прошлой реальности, что именно мощь Жукова спасла Генсека в 1982-м году на Ташкентском авиастроительном заводе имени Чкалова. Во время экскурсии по стройплощадкам завода строительные леса не выдержали веса рабочих, сбежавшихся посмотреть на Брежнева. Большая деревянная площадка рухнула, стоявшие на ней люди покатились вниз. Многих придавило, и Брежнева с сопровождающими в том числе. Началась паника, которую остановил Рябенко, открыв стрельбу в воздух. И лишь благодаря Жукову, который прикрыл собой генсека, Леониду Ильичу удалось отделаться только переломом ключицы и сотрясением мозга. Если бы не богатырь Валера, все могло кончиться гораздо хуже…
В нынешней реальности такой визит может вообще не состояться — события текут иначе, история уже меняется. Но если все-таки посещение Ташкентского авиастроительного будет планироваться, я постараюсь устранить возможную проблему заблаговременно.
Автомобили остановились у главных ворот, над которыми красовалась свежая вывеска «кооп. Балтика». Я скользнул взглядом по собравшимся у центрального входа людям. Несмотря на падавший легкий снег, почти все стояли без шапок и с расстегнутыми пальто.
Мельком глянул на Жукова и Солдатова — оба сосредоточенно осматривали толпу. Хоть сегодня мы не ждали провокаций, но профессионалы всегда должны быть настороже.
Брежнев, прежде чем выйти из машины, поправил галстук и пригладил волосы. С усмешкой обратился ко мне:
— Ну что, Володя, посмотрим, как тут живет наша реформа?
Я только улыбнулся в ответ и первым вышел наружу, придерживая дверь для Генсека. Леонид Ильич аккуратно ступил на расчищенную от снега дорожку, обвел взглядом встречающих. И широко, от всей души, им улыбнулся.
