Читать книгу 📗 "Беглец (СИ) - Никонов Андрей"
К трём часам ночи пожар в больнице потушили, команда огнеборцев вместе с милицией, общественниками и двумя насосами, поливая водой стены и крышу, сумела отстоять часть здания и не дала перекинуться огню на соседние дома. Правое крыло, где лежали больные, выгорело дотла, там и крыша обрушилась, оставив торчащую к небу печную трубу, левое крыло пострадало меньше.
Из спасшихся были две медсестрички и четверо больных. Внутри оставались сторож, задохнувшийся от дыма у себя в коморке, милиционер, агент Марочкин, один пациент, иностранный корреспондент и два покойника на леднике в подвале. Медсёстры утверждали, что их то ли заперли, то ли дверь заклинило, только когда из щели повалили струйки дыма, они сначала бросились спасать больных, но открыть кухню не смогли, вылезли в окно, а потом помогали снаружи пациентам выбраться. Обгоревшие трупы Марочкина и корреспондента лежали на кроватях, эти даже с места не сдвинулись.
— Задохлись, видать, прежде чем помереть, — сказал один из пожарных, — сестрички говорят, отсюда огонь начался по причине возгорания, а как занялось, уже не остановить.
Инспектор Лихой, которого подняли с кровати в половине первого, кивнул, подумал, что стреляться надо было вчера, а теперь уже поздно, придётся отвечать. Штатный состав барабинской милиции за ночь уменьшился на одного агента угро и одного милиционера, который то ли сбежал, то ли сгорел до такой степени, что даже костей не осталось. Погиб иностранец, тут тоже неприятностей жди, а к утру надо ещё послать в Дятлово с сотрудником окротдела ГПУ своих агентов и двух милиционеров. Из Ново-Николаевска днём должен прибыть полуэскадрон бойцов ОГПУ для розыска пособников бандитов, им тоже надо дать провожатых, эти начнут прочёсывать поселения неподалёку от Дятлово, особенно на заимках — там и беглец мог укрыться, и сообщники Луки Лукича Парамонова. Но сначала найдут извозчика, и уж тот точно скажет, где эти сволочи прячутся. Окружной следователь наверняка помянет Лихого добрым словом, потому что главный свидетель помер, прокурор тоже не останется в стороне. Короче говоря, лучше уж кочегаром на паровозе, чем эта работа. Или в кузнецы пойти, и зарплата больше раза в два, и волнений никаких, знай только молотом маши.
Лаури добирался до места, где прятался враг, окольным путём. Сначала он доехал на извозчике в Каинск, изображая пьяного, переночевал в кооперативной гостинице, обосновавшейся в бывшем особняке купца Волкова, а рано утром отправился искать фотографическое ателье. Таких в Каинске было два десятка, все они начинали работать в восемь утра, но только на одном в половине девятого не висел замок. Фотограф содрал с Лаури десятку за срочность, зато через час молодой человек получил три карточки с лицом Хийси. И ещё через пять минут он на извозчике ехал в Кандагуловку по упомянутому чекистами тракту. Повозку нещадно подбрасывало на каждом ухабе, которых оказалось множество, швед думал, что у него зубы выпадут, такой тряски он не испытывал даже на булыжной мостовой в Мальме. На одной из кочек из кармана Лаури выпал револьвер, хорошо что не выстрелил, но теперь молодой человек не только держался руками за сиденье, но ещё и локтем придерживал оружие. Получив пять рублей, извозчик покачал головой, плюнул, коротко и ёмко выругался, щёлкнул кнутом, и умчался, оставив Лаури одного на улице.
Кураж, пришедший ночью, улетучился, теперь швед жалел, что не изобразил спасшегося при пожаре, сейчас бы приобретал железнодорожную плацкарту и устраивался в купе вместо того, чтобы гоняться за Хийси. Но что сделано, то сделано, Лаури поправил наган, и отправился в ближайшую столовую — где, как не в злачном месте, найти нужных людей.
Со столовой Лаури ошибся — тут обедали работники советских учреждений, их приезжий иностранец не интересовал. Они быстро ели, почти не разговаривая, а без нескольких минут двенадцать вскочили и бросились бежать. Спиртное в столовой не продавали. Лаури с трудом дожевал кусок мяса в коричневой подливе, достал фотографию, показал девушке за прилавком и спросил, не заходил ли сюда этот человек. Та отрицательно покачала головой, и посоветовала обратиться в милицию. Лаури расплатился, вышел на улицу, задрал голову и прочитал:
«Столовая нарпита №2. Образцовое предприятие питания».
И ниже — «Трезвость — норма жизни».
— Скажи, товарищ, где здесь можно выпить водку? — спросил он у дворника.
— Так полдень на дворе, — удивился тот, — кто ж в обед нажирается. Вот если в ужин, понятно, желудок требует, оно же для сна и расслабления. Ты, товарищ, почему интересуешься?
— Надо, — твёрдо сказал иностранец, в его стране днём пили в основном те, кто не спал ночью, то есть воры и грабители.
— Так это тебе к лошадиному рынку, там, коли попросишь, нальют. Вон по той улице иди, не сворачивай, туда и упрёшься.
Фёдор Кулик по кличке «Краплёный» привык вставать поздно. Поначалу из-за того, что в деревне, наоборот, приходилось просыпаться затемно, потом, когда переехал в Москву, он вылезал из постели после обеда, и до поздней ночи прогуливал шальные деньги. В банде Краплёного всегда хватало людей, подельников он не обижал, долю выделял справедливую, даже марухами делился, когда надоедали. Потом их взяли, по-глупому, на малине, после ограбления мехового магазина на Моховой. Там, как всегда, без мокрого дела не обошлось, а перед этим ещё губернский банк обнесли, поэтому дали ему по максимуму, по десять лет, с учётом пролетарского происхождения, которое он сам сочинил. И ещё потому, что сам руки не марал, на подельников спихивал. Двоих к стенке поставили, их продавщица опознала, а Краплёного отправили на кичу, на юга. Только оттуда он сбежал год назад, вспомнил, откуда родом, да и добрался сюда. В Москве, в уголовном розыске, он проходил как Дмитрий Пантелеймонов, поэтому Фёдора Кулика никто пока что не разыскивал. Только проболтался он про кичу бабе своей, та — малому, а тот уже растрепал всему хороводу. С одной стороны, Фёдору почёт и уважение, а с другой, менты рано или поздно узнают, и тогда опять тикать по большой стране. Хотя невелика потеря, в мелком посёлке развернуться по-настоящему было негде, разве что нэпманов щипать да на станциях вагоны обносить. Большие деньги крутились в крупных городах, а туда Фёдор соваться боялся, легавые — они тоже не зря хлеб едят.
Краплёный вылез из-под тулупа, свесил ноги с кровати, нашаривая чуни, вышел во двор.
— Где Сенька с Клешнёй? — спросил он у своего помощника, Пятака, который сидел на крыльце, щурясь от солнца, и швырял кусочки хлеба курам.
— Не появлялись, Фёдор Мироныч, небось загуляли.
— Вот оглоеды, совсем в голове нет ничего, — Краплёный повернулся, чтобы зайти обратно в дом.
— Погоди, парнишка прибегал, ну соседский, говорит, в селе иностранец появился.
— И что?
— Приехал барином жирным, на руке подсолнух, флирт шерстяной, коша с бабками [3]. Час уже сидит у лошадиного базара, словно ждёт кого, червонцами трясёт. В кармане машинка.
— И что думаешь?
— Или менты на живца ловят, или кого из деловых найти хочет, фраер себе на уме, рожа длинная.
— Давай, сбегай к нему, спроси, может разговор есть. А если нет, пусть тюкнут где-нибудь, да барахлишко снимут.
Краплёный успел поцапаться до драки со своей марухой, которая сыночка своего не доглядела и теперь винила в этом любовника, и только уселся позавтракать, а заодно и пообедать, как привели иностранца. Фёдор кивнул на стул напротив себя. Лаури уселся, с сомнением посмотрел на главаря местных бандитов. Низенький, рябой, с узким лбом и толстыми щеками, в поношенной рубахе и кальсонах с оттянутыми коленками, тот зачёрпывал из миски квашенную капусту и громко чавкал.
— Ты кто будешь? — рябой вытер пальцы об рубашку, от него несло перегаром.
Лаури рассказал, что живёт в Швеции, сюда доехал на поезде, который пытались ограбить, а потом его отвезли в больницу, из которой он сбежал, а теперь здесь по делам очень важным, и ему нужна помощь.
