Читать книгу 📗 "Господин следователь 9 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич"

— Петр Прокофьевич, опоздал я нынче, дела… — виновато сообщил я служителю, стоявшему у входа, словно обязан был отчитываться перед обслуживающим персоналом.

— Не особо и опоздали, Иван Александрович, всего-то на десять минут, — невозмутимо отозвался старый солдат. — Так и то, вы раньше других пришли.

— Как так? — удивился я.

— Так Его Превосходительства нет, а при его высокородии господине Остолопове, раньше десяти часов никто не придет, потому что сам товарищ председателя только на заседание явится, а оно на одиннадцать назначено.

Ясно. Кот из дома, мыши в пляс.

— Надеюсь, жалобщиков нынче нет? — поинтересовался я, опасаясь, что опять принесло какую-нибудь «швею-мотористку», пожелавшую наказать жену любовника за побои, а главное — за порванную блузку. Еще любопытно — как она там к Федышинскому сходила? Не явится ли господин эскулап меня убивать?

— Вон, Пашка Михайлов на той стороне околачивается, — кивнул служитель в сторону Крестовской площади, возле которой маячила фигура здоровенного мужика. — Уж не к вам ли?

Пашка Михайлов? А что за птица? А, так это муж утопленной Екатерины, а заодно и сын ее убийцы. Скорее всего, он и на самом деле ко мне, а иначе чего бы здесь ошиваться?

— Не в разведчиках ли служили, Петр Прокофьевич? — поинтересовался я у служителя, на что тот загадочно улыбнулся и туманно ответил:

— Так всяко бывало. И с пластунами как-то пришлось два месяца послужить. Не то, чтобы вместе, но рядышком.

— Петр Прокофьевич, вам бы воспоминания написать, — посоветовал я. Вздохнул. — Жаль, у меня времени свободного нет, сам бы за вами записывал.

— Нешто, — отмахнулся служитель. — А я и грамоте-то плохо обучен, а вам записывать — лишь время тратить. Таких как я, словно зерна в мешке, бумаги не напасешься.

— Ну, вам виднее, — не стал я спорить, хотя, по большому-то счету, стоило не о приключениях Шерлока Холмса плагиатить, а взять, да и записать историю жизни простого солдата. А может еще и напишу, как знать?

— Кликнуть Пашку-то? — спросил служитель.

А чего его кликать? Ему надо, сам и придет. Хотя…

— Петр Прокофьевич, а позовите, — решил я. — Сразу узнаем — что ему надо? Если заорет — мол, за что следователь мать посадил? в драку кинется, так вы за меня заступитесь.

— Шутник вы, ваше высокоблагородие, — усмехнулся ветеран. — Кто же с вами в драку решится лезть? Да и Пашка, парень хороший, я его сызмальства знаю.

В Череповце все и всех знают. Привык.

— Пашка! Поди сюды! — крикнул ветеран, да так зычно, что с меня чуть фуражка не слетела, а вороны, деловито копошившиеся неподалеку от нас, взлетели без разбега, как истребители палубной авиации, а теперь сердито каркали.

Михайлов, заслышав окрик, повернулся и подошел к нам.

А парень-то и на самом деле здоровый — ражий, да еще и рыжий. Жаль, что Илья Ефимович уже написал своих «Бурлаков».

— Паш, ты господина следователя хотел увидеть? — поинтересовался Петр Прокофьевич. — Или так просто тут прохлаждаешься? Если потолковать — так вот он, его высокоблагородие, господин следователь. А нет, лучше домой ступай, не отсвечивай. Или в трактир зайди, лафитничек пропусти, но не больше.

— Не, дядя Петя, я с господином следователем потолковать хотел, — сообщил Павел. Посмотрев на меня, робко спросил: — Можно, потолковать-то?

В принципе, толковать с сыном убийцы мне не о чем. Если бы во время расследования он был в городе, я бы его допросил, как свидетеля. Но коли он, со своей бурлацкой артелью где-то по Волге, или Шексне бродил, так и спроса нет [12]. На заседание суда парня обязательно вызовут, а что еще?

Впрочем, раз человек пришел, с кулаками на меня не бросается, поговорить с ним можно. К тому же — парню сейчас очень тяжело. В одночасье узнать, что потерял жену, а мать оказалась убийцей — совсем плохо.

— Пойдем ко мне, — кивнул я на дверь.

В кабинете я усадил парня на стул, уселся рядом и спросил:

— О жене с матерью кто тебе рассказал?

— Так мне весточка еще в дороге пришла, когда в Вытегре стояли, — хмуро ответил Павел. — Я бы сразу вернулся, так куда? Артель-то не бросишь. Я ж за коренника нынче, а нас двое, коренников-то, хотя трое должно быть. Батя приболел, не может лямку тянуть. Дождался, когда баржу на буксир не взяли, тогда и вернулся. А тут соседи, потом я к господину приставу сходил, он все и рассказал. Ну, к мамке, в тюрьму сходил, сорочку чистую да хлеба с медом носил, она все и рассказала. Прощения просит.

— И что скажешь?

— Так что говорить-то? — вздохнул парень. — Поперву-то серчал — как же так, родная мать мою Катьку утопила? И в тюрьму идти не хотел, на свидание. К батюшке на исповедь пошел, а он мне — жену не вернуть, а мать, она мать и есть. И не судья ты ей. И матери, ей сейчас самой тяжело, но хужее будет, ежели сын от нее отвернется. Сходил, послушал, но легче-то все равно не стало. Я ведь и мамку любил, и жену любил. Как жить-то теперь?

Павел замолчал, а я мысленно похвалили того батюшку, который беседовал с сыном убийцы.

— Вот, скажите мне, господин следователь, а надо было мамку в тюрьму сажать? Утонула Катька, утопили ее, какая разница? Катьки-то уже нет, а теперь, почитай, что и мамки у меня нет.

— А сам-то ты, как считаешь? — ответил я вопросом на вопрос. Потом, не дожидаясь ответа, сказал: — Павел, могло бы и так случиться, что жену твою посчитали бы утопленницей. Ты бы вернулся, матушка твоя — Ангелина Никодимовна поохала бы — мол, не уберегла. Могло бы такое быть?

— Наверное, — пожал Павел плечами, а я подумал — не наверное, а точно, так бы оно и было. Утонула баба, бывает. Может, и не стоило мне в тот раз чрезмерную въедливость проявлять? Не дал бы задание Федышинскому сделать вскрытие, осмотреть желудок, положил бы дело в архив, как самоубийство.

— Как сам-то считаешь — открылось бы все потом?

— Может и открылось бы, а может и нет. Не открылось бы, жил бы я с матерью. А открылось бы…

Павел махнул рукой, давая понять, что неизвестно, как бы оно все было. Но все-таки, заметно, что мать Пашке жалко.

— Павел Михайлович, — заговорил я официальным тоном, — не стану я вам читать мораль — мол, ваша мать совершила преступление и должна быть наказана. Вы человек неглупый, сами знаете. Но я вам так скажу — то, что Ангелина Никаноровна утопила вашу супругу, все равно бы открылось. Скорее всего ваша матушка кому-нибудь бы да рассказала. Либо отцу вашему, либо вам.

А вот это далеко не факт. Если Ангелина не последняя дура — а она не дура, помалкивала бы до самого смертного одра. Если только бы на исповеди не открылась. Будем исходить из того, что священник тайну исповеди соблюдет — к исправнику не побежит, но правящему архиерею он обязан доложить. А еще — убедить преступника (преступницу) сделать явку с повинной.

— Я бы Павел, вам сейчас иное посоветовал, — сказал я, а когда Михайлов поднял голову и посмотрел на меня с некоторой надеждой, предложил: — Вам бы сейчас зайти в нашу канцелярию, взять список присяжных поверенных, которые при Санкт-Петербургской судебной палате служат и выбрать для своей матери защитника. Наша канцелярия запрос направит, потом сообщит — сколько вы поверенному заплатить готовы.

— Мамка мою жену убила, а мне ей защитника искать? — криво усмехнулся Павел.

— А кто ей защитника искать станет? Соседи, эти точно не станут. Только вы, да отец ваш. Еще лучше — если сами в Санкт-Петербург съездите. Адрес в канцелярии есть. Конечно, на заседании суда вашей матушке защитника предоставят, но кто это будет — неизвестно. Может, такой поверенный попадется, который сам подзащитную на каторжные работы отправит, без прокурора. А вы потом локти себе кусать станете. Дескать — мог бы мамке помочь, а не захотел. Кареты почтовые до Петербурга ходят, доедете, там с народом потолкуете. А заодно и сами встряхнетесь.

Глава 22

Соленая наука

Новая кухарка не вписывалась в привычные каноны. Вместо того, чтобы быть полной (даже толстой) теткой, острой на язычок, не боящейся вступить в спор с хозяином (это я не только по фильмам сужу, но и по Матрене, кухарке родителей, единственной из прислуги, кто отказался откатывать отпечатки пальцев), Татьяна оказалась маленькой и худенькой, а еще — испуганной и плаксивой. Когда попытался разговорить ее о прежнем барине, да о его камердинере, у нее только губы затряслись и потекли слезы. Решил, что допрошу попозже, под настроение.