Читать книгу 📗 "Беглец (СИ) - Никонов Андрей"
Сначала Бейлин допрашивал Поземскую. Нужно было вывести её из себя, и Митя с этим отлично справился. К концу допроса учительница почти ни на что не реагировала, и даже в обморок упала, только ничего не вспомнила. После этого Анну Ильиничну заперли в келье, а у входа поставили охрану. Оставалось ждать, прав был Сергей или нет.
Сазонов-старший из дома не выходил и пил горькую, его жена приготовила еду, спать не легла, а собрала свёрток, и отправилась к церкви аккурат к концу собрания. Здесь Бейлин засомневался, стоит ли продолжать следственный эксперимент — старуха была немой и неграмотной, а Травин утверждал, что внушить что-то человеку можно лишь при помощи слов. Но тётя Сима не подвела, отдала свёрток Маше, а уже та потребовала у милиционера, чтобы тот накормил заключённую. Гриша сам не помнил, как согласился, только взял поднос, на который раньше прихожане клали пожертвования, еду, и спустился вместе с Машей в подвал. Когда Сазонова, выпроводив милиционера, передала учительнице склянку, Травин выстрелил холостым из нагана. Девушка, которую взяли, что называется, с поличным, поначалу отпиралась, но потом начала говорить, причём с гордостью.
В техникум, где она училась, приезжал с лекциями известный психиатр Гиляровский, после этого Маша загорелась опытами гипноза, сначала практиковалась на своих товарищах, а после того, как у неё ничего не получилась, начала изучать учебники. Оказалось, не хватало малого — ввести подопытного в нужное состояние, в этом помогли препараты, которых в медицинском техникуме было достаточно. Сазонова оказалась девушкой способной, да ещё с врождёнными талантами.
— Бабка ихняя по слухам была ворожеей, прикосновениями лечила, а если кто поперёк шёл, до смерти могла заговорить, хоронили, как мне рассказывали, в закрытом гробу, потому как очень страшно выглядела покойная, будто черти мучили, — поделился Гринченко, — а Маша, поскольку любимая внучка, ни на шаг не отходила. Касаемо внушения, уж извините, я знаю достаточно, в церкви служил и такого понаблюдал, что медиумы и прочие гипнотические специалисты нашим попам в подмётки не годятся. Человека введи в нужное состояние, а потом внуши что хочешь, сделает не задумываясь, а ещё уверен будет, что сам так решил, и поблагодарит. Да что уж там говорить, иногда сам этим грешу, буянов каких унять приходится, или на путь истинный наставить, но только в целях общественного блага и без перегибов, и уж точно опоить всякой гадостью не пытаюсь.
Тосе Звягиной не повезло. Её мужем был нэпман, или как их ещё называли, совбур, который спекулировал мануфактурой. Мужа поймали, осудили с конфискацией, Тосе удалось спасти только драгоценности — кулон с изумрудом, несколько колец и браслет с бриллиантами. Всё это она хранила в шкатулке, но не удержалась, похвасталась Маше. Сазоновой-младшей показалось несправедливым, что украденные ценности достались одному человеку, тут она впервые применила знания, как считала, для народного блага — убедила Звягину, чтобы та передала драгоценности ей на сохранение, а сама спряталась так, что милиция её никогда не найдёт. И ни с кем связь не поддерживала. Куда именно уехала Тося, Сазонова не знала, или не хотела открыть, драгоценности передала Каинскому обществу «Друзей детей», себе оставила только одно колечко, самое скромное.
А вот со второй учительницей не вышло, та действительно на себя руки наложила от несчастной любви, и утопилась, Маша в этом винила себя — не смогла переубедить, лекарство на бедняжку не подействовало. Зато на Будкина затаила обиду. И когда подвернулся случай, решила, что сможет отомстить и ему, и Поземской, которая держалась с Машей свысока, и Рапкиной, та была помощницей Петра Лаврентьевича, то есть, по убеждению Сазоновой, занимала в артели место, которое должна была занимать сама Маша. К тому же Рапкина подворовывала, продавала товар со склада в город через лавочника Ярошенко, а начальник артели этому не поверил, и посоветовал Сазоновой чушь не выдумывать.
— Вправду воровала? — уточнил Бейлин у Гринченко.
— Проверим, — нехотя сказал тот, — ну не могла она, я её столько лет знаю, всегда помогала, когда нужно. Нет, товарищ, уверен, ложное это обвинение, из зависти оговорили, если вправду чего не досчитаемся, у Ярошенко выбью, кто со склада таскал. Тут уж будьте спокойны, выведем на чистую воду.
Для Маши обработать обеих подруг не составило труда, Рапкина была натурой истерической, внушению поддалась быстро, к тому же хоть и воровала, но совесть её грызла, а Поземская чувствовала за собой вину в судьбе сестры и желание отомстить. На это у Маши ушёл почти месяц, она уже подумывала, как лучше поступить — заставить Поземскую броситься в колодец, а Рапкину — прийти с повинной, но тут Будкина придавило бревном, план созрел моментально, Сазонова едва успела убедить Поземскую, что та должна убить бывшего ухажёра сестры. В том, что именно она ткнула спицей молодого человека, Маша не созналась, валила всё на Рапкину, которая якобы до сих пор страдала от того, что Ваня Будкин её бросил. Но и Травин, и Бейлин были уверены — это сделала она, именно девушка последней видела Ивана, причём без свидетелей, а Ираида в это время находилась в другом месте. Ну а потом Поземская ткнула мёртвое тело ножом, проревела и уже хотела было идти вешаться от осознания вины, как появился Травин и всё испортил.
Как именно Сазонова убедила Ираиду Михайловну спрыгнуть, она отказалась объяснить. Сжала губы, улыбнулась, и гордо молчала, не отвечая на вопросы. Почерк в записке оказался не Рапкиной, но и не Маши. Не объяснила девушка, зачем принесла нож на склад, но по её виду стало понятно — тут она явно не всё продумала.
— Мы не с опытным преступником дело имеем, а с обычным фельдшером, не стоит от неё талантов криминальных ждать, хотя способности явно имеются, — сказал Травин. — Продумано всё в спешке, но если бы Поземская повесилась, никто бы ничего не узнал. А так, статья сто сорок один, максимум три года, с учётом смягчающих обстоятельств суд даст два года, а то и вовсе освободит, если посчитает, что совершалось всё это из идейных соображений.
— Откуда у вас такие познания, товарищ? — удивился Гринченко.
— Пришлось узнать, — туманно ответил Сергей. — И это в лучшем случае, сейчас у вас есть признания Анны Ильиничны в попытке убийства, думаю, она, когда память вернётся, это отрицать не сможет. И Ираида Рапкина в бессознательном состоянии, возможно — воровка, которая с собой пыталась покончить на наших глазах, в то время как Сазонова стояла двумя этажами ниже. Протокол допроса у вас имеется, передадите следователю, а дальше уж он пусть сам решает, что и как.
Бейлин отвернулся. Документ, лежавший в папке, был подписан помощником уполномоченного ТО ОГПУ по Транссибирской железной дороге Липшицем, который умер и подпись свою поставить по понятной причине не мог. Прокурор первым делом обратит на это внимание, и с Сазоновой никто возиться не станет, переключатся на проблему поважнее.
— Между собой решите, — посоветовал он Петру Лаврентьевичу, — народ вполне способен вынести справедливое наказание, сами так сказали. Готовы ехать, товарищ Добровольский?
Лошадь впрягли в открытую повозку без бортов, временно национализированную у лавочника Ярошенко, сельский транспорт скрипел и вот-вот готов был развалиться. Бейлин уселся сзади, вместе с доберманом, Травин неумело взмахнул вожжами. Через десять минут Камышинка скрылась за поворотом.
Начальник артели сидел у себя в алькове, перелистывая бумаги.
— Уехали, — в кабинет заглянул Гриша, — поворот прошли, вроде мирно сидят, болтают о чём-то, я близко не подходил, собачка чует, волнуется. Как думаете, Пётр Лаврентич, вернутся?
— Нет, — тот покачал головой, — по своим делам едут. И что-то между ними неладно, в контрах они. Тот, что пониже, чекист, он попроще, умным себя считает, только мысли его как открытая книга. Видел, как он всё сделал, чтобы мы в город не послали? И под конец тоже наказал, мол, сами разбирайтесь, без посторонних. А почему?
