Читать книгу 📗 "Кондитер Ивана Грозного 2 (СИ) - Смолин Павел"
На груди, поверх ферязи — тяжелая панагия с изображением Богородицы, усыпанный сапфирами и изумруда. Из-под широких рукавов виднелась тонкая, белоснежная рубаха. Ноги Государя оберегали сапфирового цвета сапоги из мягкого сафьяна. В руке — богато украшенный посох черного дерева с набалдашником из горного хрусталя. Общий оттенок одеяния — темный, но темнота сие не мрачная, а торжественная. Не знаю, какой мощи «дизайнерская школа» стоит за облачениями Государя, но почему-то дорогущий «прикид» в первую очередь «пахнет» не роскошью, а всем видом излучает колоссальную, способную растоптать кого угодно, силу. Смотришь и сразу понимаешь: это — Царь, а не просто экстремально богатый средневековый русич.
— Не о добыче и не о славе суетной радели вы, но о душах своих и о святыне сей. И сие есть наивысшая служба, каковая может быть Царю Небесному и Нам, земному Его помазаннику. Вы, чада православные, явили не токмо мужество ратное, но и крепость духа, что есть превыше всякой стены каменной. Вы посрамили басурманскую гордыню, ибо их сила — в числе, а ваша — в Истине и Вере. И ныне не только Москва, но и все пределы Русской земли знают, что есть на Руси твердыня, где каждый инок — воин Христов, а каждый ратник — исповедник. За службу вашу верную, за кровь вашу, за стояние до конца — благодарность Наша царская на вас и на чада ваши.
И Государь Всея Руси низко, по русскому обычаю, поклонился нам, даровав высшую из возможных на нашей грешной земле наград. Высшую, но не единственную — ратники наши получили денег из казны и по пачке трофеев. Раненые — награду особую. Ополченцы из крестьян и мастеровых денег получили поменьше, но доставшейся им доли трофеев с лихвой хватит восстановить хозяйство и вывести его на качественно новый уровень. Монастырь, помимо исполинских репутационных плюшек «твердыни веры», сильно преумножил свои земельные владения и тоже получил немалое число трофеев. Батюшка игумен собирается обитель увеличить, ибо после такого эпичного замеса сюда попросту не могут не хлынуть страждущие духовного подвига люди и оккультного толка «туристы».
— Не забудет Русь подвиг ваш, и Ангелы на Небесах вписали ваши имена в книги жизни. Доблестно стояли. Верно служили. Царствие вам Небесное заживо стяжали! — закончил хвалебную речь Государь.
Третье большое дело — печальное: организация отпевания и похорон павших защитников, в число которых заслуженно внесли тех воинов, что пришли с Иваном Васильевичем и погибли во время операции по деблокаде монастыря и пленению Девлет Гирея.
Ежели прямо по уму, то хоронить мужиков нужно завтра, но во-первых многие покойные погребения уже заждались, а во-вторых время у Государя не резиновое. И вообще коллективный запрос: похороны как бы подведут черту под тяжелейшими деньками, позволив всем начать уже обустраивать новую жизнь.
Братская могила в радикальном религиозном обществе штука не сильно-то приятная: похороны служат «порталом» для души доброго Православного христианина в Царствие Небесное, где каждого новоприбывшего ждет Высший суд. Толпою на него пребывать дело такое себе, но здесь и сейчас братскую могилу посчитали уместной. На монастырском кладбище, у северной стены, вырыли большую могилу. Сто семьдесят два тела с высочайшим почтением под соответствующие песнопения братии обернули в чистые холстины и опустили в выстланную еловыми ветвями могилу головами на Запад, дабы в день Воскресения могли они восстать и узреть Христа, который придет с Востока.
Отпевание совершалось соборно, всеми монахами обители во главе с Его Высокопреосвященством. Пели не «Со святыми упокой», а победно-торжественный «Христос воскресе из мертвых» — смерть за веру приравнивается к мученичеству.
Горсть родной земли в могилу — последнее «прощай» мертвым от живых, и не было того, кто не захотел его сказать. В будущем, когда стены обители будут расширены, на могиле появятся часовня и каменный обелиск с именами всех похороненных здесь защитников.
В этот раз голос государя был тих и полон светлой тоски:
— Не плачьте, братья, о павших сих. Не смерть прияли они, но бессмертие. Не в сырую землю легли, но в Царство Небесное вознеслись. Сие — жертва богоугодная. Сие — семя Руси будущей, что взойдет из костей их, ибо нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя. Ныне предстоят они пред Престолом Всевышнего в лике мучеников и воинов Христовых. И мы, оставшиеся на земле грешной, будем просить их о заступничестве, ибо молитва праведного много может, — дав нам с полминуты на осознание, Государь продолжил, и голос его с каждым словом набирал торжественную мощь, соколом взлетая к небесам. — Вечная память вам, страдальцы земли Русской, щитом и мечом Веры Православной явленные! Вечная память! Вечный покой! Да не убоимся и мы, оставшиеся, смерти, ибо видели мы её и познали! Она побеждена вашею кровью и вашею верою! Простите нас, и молите Бога о нас!
Четвертое большое дело — организация поминок, в которых так или иначе придется принимать участие всем нам и пришедшему с Иваном Васильевичем воинством. Хотя бы формально, придав молитвою обыкновенному ужину из «чем Бог послал» соответствующий посыл. Кутьи старого и «моего» образца на всех не хватит, как и блинов с хлебами и монастырским квасом, но тут уж ничего не поделаешь — не предназначены запасы наши армии кормить.
Хотя какие теперь «наши»? Все, прощаться пора — вместе с Иваном Васильевичем из этих мест уеду, и роскоши жить «наособицу» мне более не светит: всё понимает Государь, но и мне его желание держать ценнейшего, Богом поцелованного, лояльного и вообще со всех сторон уникального кадра рядом с собой понять придется. Понять и принять.
Иван Васильевич уже и начал сие понимание реализовывать — с момента его прибытия в монастырь и обращенных ко мне глубокомысленных слов «так вот ты какой, Гелий», мы с Государем по сути и не разлучались. Иван Васильевич засыпал меня тысячами вопросов — в том числе на такие темы, которые просто не мог прежде не обсуждать с Данилой, тем самым заодно проверяя боярина — и демонстрировал свое расположение. Реально боялся не успеть, и на Девлет Гирея со всей Степью в придачу зол не на шутку. В голову невольно пришло сравнение с родителем, который чуть не потерял ребенка, перепугался и от этого утроил заботу.
Но каким бы ни был Государь умницей, он — один, а забот и людей вокруг него много, поэтому он не сразу понял о чем его спрашивает дружинный сотник:
— Поп до Гелия Далматовича просится, и с немцем решить нужно, кормить его али нет.
«Попом» оказался успешно просидевший весь кипеш во Владимире Силуан, который плакал от благодарности и целовал нам с батюшкой игуменом руки за то, что сберегли его семью. А мы всех посадских сберегли, и радость батюшки от этого только сильнее. Целовать руку Государю он не дерзнул, да и не за что было.
Ну а «немцем» оказался никто иной как уже почти мною забытый из-за всей этой суеты ворюга Иоганн фон Грахен, которого в районе того же Владимира взяли за задницу тамошние «боевые монахи»: быстро по церковным каналам словесные портреты преступников расходятся, как оказалось. Будем Иоганна судить, а Девлет Гирея пока не станем — его Государь с собой повозить в качестве трофея хочет, поговорить о сущности предательства и вообще «за жизнь». Ну и показать, чем аукнется хану его авантюра — слишком много сил о нас и войско русское сточилось.
— Победа ваша — не конец войны, — с хорошо считываемым удовольствием объяснял нам с Данилой и приехавшим с ним «ближникам» Иван Васильевич. — Не только из-за того, что Девлетка всю Степь с собой привел — за что тебе спасибо, мой старый враг, — отвесил хану издевательский поклон. — Но и потому, что победа ваша стала ключом. Ключом к Волге от моря до моря. Ключом к Каспию. Ключом к новой Руси, друзья!
— Цвет конницы своей Девлетка положил, — продолжал Государь аж лоснясь лицом от предвкушения огромного приза, который скоро почти без усилий свалится к нему в руки. — Крым и степи прикаспийские опустели нынче. Рука, что Астрахань держала, ослабела. Огня твоего добро сварили, еще одним ключиком она послужит, — повернулся ко мне. — Приглашаю тебя разделить с нами славный поход.
