Читать книгу 📗 "Спасти СССР. Реализация (СИ) - Большаков Валерий Петрович"

Польша — точнее, провал идей Бжезинского, послужила бы определенным сигналом — тут Советский Союз проводит даже не пресловутую «красную линию», но четкий рубеж, сродни декларациям о границе СССР.

А надежды на крах соцсодружества должны парировать реформы — не только Союза, но и всего социалистического мира — с откликом в Китае…

…Лишь сейчас мои зрачки рассмотрели легкую тень, слившуюся с моей — я настолько глубоко нырнул в поток сознания, что не сразу заметил — нас стало двое.

Рядом со мною робко присела Афанасьева. Плотно сжав ноги в модных сапожках, Тома съежилась в своей шубке, деревенея в позе примерной девочки. Кудри, выбившиеся из-под задорно нахлобученной лыжной шапочки, обрамляли бледное лицо, оттеняя нервный румянец на скулах.

Вздрагивавшие ресницы, беспомощный взгляд, приоткрытые губки совпадали в выражении мучительной потерянности.

— Андрей… — тоненько вытолкнула девушка, и зелень глаз блеснула влажной мольбой. — Прости меня… Ну пожалуйста! Я… Я долго думала о тебе, о себе… Честное комсомольское! Только не хочу обманывать… Не знаю, поняла ли всё, или не поняла… Вот, правда! Но… Мне очень, очень плохо без тебя!

Она негодующе мотнула головой, избавляясь от блеснувших слезинок, но не выдержала — спрятала лицо в ладонях. Худенькие плечи мелко затряслись.

Тома даже не пыталась подсесть поближе — сгорбилась, горюя в одиночку, а я, словно вчуже, следил за собой. Не было у меня особого желания утешать зарёванных девиц, но встать и уйти — это слишком жестоко.

Вздохнув, я приобнял Тамару. Она резво придвинулась, и устроилась лить слезы на моем плече.

— Андрей… Андрюша… — потекло разрывистое бормотание. — Я не хочу… без тебя… В школе еще держусь, а домой приду — и реву, как дурочка… — Тома шмыгнула носом. — Тоска така-ая!

Мои пальцы рассеянно перебрали каштановые пряди, и слипшиеся девичьи ресницы прянули, распахиваясь — сквозь слезливую жалобу просвечивала сумасшедшая радость.

— Пошли, — усмехнулся я. — Провожу тебя.

— Ага! — несмелая улыбка двинула мокрые щеки.

Я встал, и подал однокласснице руку. Тома вскочила, быстренько стянула перчатку, и ее ладонь уютно устроилась в моей пятерне, греясь и благодарно скребясь.

«Встречное наведение мостов…» — взошла мысль, и рассеялась приятным нутряным теплом.

Глава 16

Среда, 31 января. Утро

Ленинград, Измайловский проспект

Два желтка вспухали влажными линзами, чуть подрагивая в нежном разливе белка. Ковырнешь вилкой — и потечет вкуснейший холестерин, густея оранжевым соком, замывая поджаристые розовые колечки сосисок и распаренную мякоть красных томатных долек… Поэма!

Правда, помидорчики были не свежие, а из банки «GLOBUS», зато выжаривать не надо! Венгры их собирают спелыми, впитавшими благоуханные соки земли. Не то что «стеклянные» с будущих теплиц, без запаха и вкуса.

И, вообще! Если потреблять «летние» овощи круглый год, то как тогда радоваться первым помидорам, пусть и цены́ немилосердной, но мясистым, ароматным, «сахарным»? А огурчикам с грядки? Колючим, пупырчатым… Разрежешь — пахнут!

Да и кому в голову придет крошить в новогодний «оливье» свежий огурец? Ясно же, что соленый — лучше!

Ага… Выловленный в круглобокой, в склизких потёках, бочке с мутным рассолом… Его серую пленку прокалывают скелетики укропа, из кислых глубин всплывают бурые, размякшие «желтяки»… И витает дух гнили и прели — неистребимая атмосфера «овощного».

Но, всё равно — продукт отменный, хрустит и услаждает вкусовые пупырышки.

«А ведь это особая примета социализма, — лениво подумалось мне. — Натуральность и качество при внешней неказистости. Капиталист предпочитает яркую упаковку, но фасует в нее откровенное… хм… откровенный эрзац и симулякр».

Отшлифовать чеканную формулировку помешал телефонный звонок, резкий и безоговорочный, как у будильника.

— Алло?

— Забыла тебе вчера позвонить, — решительно раздался из трубки голос Зорьки, властный, но и чуточку напряженный. — Пашка сказал, что сегодня не получится в клубе собраться. Вот же ж балбес — ногу себе растянул, да сильно так! — «скорую» вызывали…

— Может, вывих заработал? — выразил я озабоченность.

— Может! — охотно поддержала Света. — Этот может.

Я досадливо поморщился. Зорька в последние месяцы как бы выпала из моего круга зрения, но прежние надежды в ней еще не остыли. Тлели уголёчки под тонким слоем пепла… Как бы не разворошить.

— Да и кому там собираться? — с деланной унылостью продолжила одноклассница на том конце провода. — Яська приболела, горло у нее… Ирка пойдет Пашу проведывать, а Сёму позвали на день рождения… И, знаешь, кто?

— Марина Пухначёва? — коварно улыбнулся я, не оставляя Светке шанса изводить меня, мучимого нестерпимым любопытством.

— Всё-то ты знаешь…

— Догадываюсь. Логикой дохожу. Ну, ладно… — мне оставалось вежливо закруглиться. — Не соберемся, и не надо. Тут… я как раз на сегодня одно… хм… мероприятие наметил…

— Какое? — выпалили на том конце.

— Культурное, — буркнул я, ругая себя за несдержанность, и заторопился: — Ой, Свет, пока! А то опоздаю еще!

— Пока… — разочарованно вздохнула трубка.

Рычажки коротко клацнули, прерывая мимолетную связь.

«Да это мне вздыхать впору! — подумал я на излете раздражения. — Натворил добра…»

И Мелкую пожалел, и Софи, и Кузю. Еще Зорька эта…

Нет, со Светой всё ясно — влюблена по собственному желанию. За что ее жалеть? За любовь?

А Тому за что? Афанасьевы — семья не бедная, а очень даже обеспеченная. Папа — доцент, дядя — секретарь райкома КПСС… Томке не привелось испытать ни потерь, ни бед; она ни в чем не нуждается, даже в жалости. Дефицит любви? Разберемся…

А вот Мелкая насмотрелась на жизнь с изнанки. Прошла по самому краю — и оступилась бы, не подвернись вовремя Дюха Соколов…

Нет, ну, а как еще-то? Мне что, бросить надо было фройляйн Гессау-Эберлейн? И пусть себе канет в ледяную воду? Только шуга разойдется на секундочку — и затянет черный всплеск… Так, что ли?

А Софи? Тоже, да? Пройти мимо — и не заметить? Больная… Паспорт потеряла… Жить негде… «А! Сама виновата! Вот, и пускай теперь, как хочет, так и выкручивается!» Э́то нормально? Э́то правильно?

Или неприятная, в буквальном смысле смердящая история с Кузей. Как тогда следовало поступить? Скромно отойти в сторонку — и пусть девчонка огребет по полной? Ну, нельзя же так!

Нет, я всё понимаю.

«Мы в ответе за тех, кого приручили…»

«Из всех решений выбирай самое доброе…»

А как⁈ Хорошо тому Гамлету! «Быть или не быть?» Тоже мне, бином Ньютона! Вот ты, а вот враг. Борись или отступи! Сразишься если — победишь (как вариант — погибнешь…). Отступишь — будешь жить долго-долго, пока стыд и совесть не замучают.

Так то враг! А как выбрать между подругами? На ромашке гадать? «Люблю — не люблю, плюну — поцелую…»?

Частенько вспоминаю мимолетный разговор с отцом.

«Решил уже, — криво усмехается он, — с кем и на ком?..»

Во-от! С кем быть, вот в чем вопрос! А память с готовностью выуживала из прошлого еще одну картинку: «Боже, какой же ты у меня еще дурачо-ок…» — стонуще причитает мама.

Боюсь, она что-то понимала во мне — и вовне. Понимала гораздо лучше своего бестолкового сына. Ох, недаром посещает мою дурную голову одна и та же морозящая мысль:

«Ты давно уже сделал свой выбор, и знаешь ответ. Вот только боишься признаться в этом даже самому себе!»

— Ну, так разберись с самим собой! — с чувством сказал я отражению в трюмо и реально озлился на слабака, что трусливо выглядывал из зазеркалья. — А еще лучше будет, если разберешься… ну, хотя бы с Томой. Не с той, с другой Томой, которую ты не спасал! Выясни, почему снова зовешь по фамилии девушку, которой признавался в любви! Или… «никакого романтизьму» даже близко не было? Просто хотел Томочку, а она всё не готова, да не готова… А тут Олечка подвернулась, готовая на всё, вот ты и охладел к рыженькой! Да? Что, «завяли всходы страсти нежной», как помидоры без полива?