Читать книгу 📗 "Спасти СССР. Реализация (СИ) - Большаков Валерий Петрович"

* * *

Я бродил бездумно и бесцельно, ступая по узким улочкам, мощенным камнем, мимо старинных аркад и замшелых особняков, крытых черепицей, но не веселенького кирпичного цвета, а бурой, ведь ей триста лет…

Все эти дома с толстыми стенами и маленькими окнами помнили жестокие времена испанских галеонов, груженых крадеными сокровищами, и пиратских фрегатов. Вон тот двуглавый собор был совсем новым, когда кардинал Ришелье в далекой Франции перетягивал власть на сторону короля. А вот на этой круглой площади вполне могли торговать невольниками из Африки, полуголыми и полудикими, проданными в рабство их же вождями за охапку стеклянных бус.

И нынешние негритята, делившие велосипед на углу, или заезженный «Москвич» с парой штыревых антенн, похожих на гибкие удилища, нисколько не сбивали настрой, не рушили атмосферу надменного колониального прошлого.

Мои губы повело в кривоватую усмешку. Что-то мне частенько попадается этот голубой «москвичонок»… Такие в ходу у тутошнего Управления разведки, Direccion de Inteligencia.

Небось, обеспокоился родимый КГБ — приглядите, мол, за «руссо туристо», чтобы не баловался, не портил «облико морале»…

«Ай, и ладно!», как Кузя говорит.

Удивительно, но прогулка по старинным кварталам действительно привела в равновесие мысли и чувства.

Спасибо Мигелю, именно ему удалось усмирить ноющего интеллигентика в моей «загадочной русской душе».

Крус не испытывал ненависти к американцам. Просто он знал, четко и твердо: янки — враги. И тут не было никакого надрыва, терзаний и мук. Да что Мигель! У моего деда-фронтовика в сорок первом выкристаллизовалось очень похожее осознание: немец — враг. Значит, что?

«Убей немца! Не промахнись. Не пропусти. Убей!»

Интеллигентик в твоей трусливой душонке будет лепетать о жестокости и ценности жизни? Заткни его. Убить врага — свято!

А не поймешь этого, не впитаешь в кору и подкорку — жди чудовищных мерзостей военного лихолетья, жди изнасилованных и замученных!

Можно, конечно, лепетать в оправданье, что, мол, немецкий или американский народ не виноват, и за Гитлера или Картера не отвечает. Так ведь и фюрера, и президента избирал тот самый народ!

Это простые Фрицы и Гансы обращали в рабство выносливых русских пленных, чтоб те батрачили на «белых господ». Кормили «восточных варваров» помоями и секли плетьми нерадивых, «которые тайком пожрали снятое молоко, предназначенное для свиных маток».

Это простые, простейшие Джоны и Гарри мирно бомбили с безопасных высот города — немецкие, японские, вьетнамские… Жгли напалмом, травили химозой. Во имя свободы и демократии.

«Оправдываешься?» — дернул я губами. Да нет…

Напоминаю себе, что прав…

…Мой самолет будет набирать высоту в ночном небе, так что я никуда не спешил. Миновал тесную и темную «калье» — «Запорожец» еле проедет — выбрался на «авениду» пошире…

— Андрей?

Я сразу узнал этот голос, хотя встретить его обладательницу здесь, в Гаване, казалось совершенно невозможным. И резко обернулся.

— Оля?

Да, это была она, Оля Арсентьева, моя нечаянная подружка, моя отчаянная потеря. В простеньком белом платье девушка выглядела стройной и воздушной, хотя что-то в ней изменилось… Покрасила волосы? Да, заметно… Наложила дорогой макияж? Пожалуй…

На меня смотрела не Оля. Ольга. Прелесть юности — вот что стерлось с ее лица, всё еще нежного и красивого, но слишком взрослого.

— Вот не ожидал… — промямлил я, и выдохнул: — Оль, прости! Я действительно не смог тогда… Да не то что свидеться, просто попрощаться! Ни адреса твоего не взял, ничего… Вс ё так закрутилось… Обязательства… Долг…

— Долг? — серые Олины глаза зло блеснули…

Или померещилось?

Девушка неожиданно легко подскочила ко мне, прижалась вся, жадно целуя и бормоча:

— Я тут рядом живу… Целый год без тебя… Пошли скорей!

Отрывисто смеясь, она схватила меня за руку, и мы побежали через улицу наискосок, сходу нырнув за кованые ворота — во внутренний дворик-патио… в тень колоннады… в полутемную комнату в мавританском стиле…

Меня охватило какое-то томительное безмыслие. Я опростился, скатываясь по спирали эволюции, ведомый горячкой желания. Сладко постанывая, Оля стащила с меня джинсы вместе с плавками, и бросила на резное деревянное кресло, а мои неловкие пальцы расстегнули рубашку-гуайяберу, швыряя ее туда же.

Голый и босый, я ухватился за подол Олиного платья, но девушка, смеясь, отпрянула.

— Ах, извини! — воскликнула она, дурачась. — Совсем забыла! Я же замужем!

Оля демонстративно достала из сумочки золотое колечко, надела его на палец и полюбовалась, отведя руку.

— Я его сняла, — доверительно сказала она. — Как тебя увидела, так сразу и сняла! Скоро полгода, как я Лепнина, а не Арсентьева. Игнат — офицер, служит недалеко отсюда, в Лурдесе…

А я стоял, коченея от стыда, от унижения, и злясь на хорошую эрекцию — телу были безразличны мои душевные корчи.

— Отомстила? — выцедил я, расцепив стиснутые зубы.

— Ага! — с удовольствием ответила Оля Лепнина. — А то — долг! — фыркнула она. — Долг превыше всего, да? Превыше меня? Ох, и натерпелась я из-за тебя тем летом! И осенью… Всё, уходи!

Я, будто оттягивая момент разлуки, неспешно натянул плавки и влез в джинсы. Накинул гуайяберу. Именно в этот момент, в самом конце неудачного «свидания», что-то сместилось во мне, срослось, до кончиков пальцев наполняя спокойной уверенностью.

— Спасибо, Оля, — мягко сказал я, застегивая рубашку.

Девушка недоуменно пожала плечиком.

— Не за что. Прощай, любовничек!

Я усмехнулся, оглядываясь с порога. Всегда хотел небрежно обронить эту фразочку, да повода не было…

— Аста ла виста, бэби!