Читать книгу 📗 "Спасти СССР. Реализация (СИ) - Большаков Валерий Петрович"

Но взрыва не будет. Никто не погибнет, и ликвидаторы не станут чахнуть, подхватив дозу, как у нас на ЧАЭС…

Да и мне самому будет легче в близком будущем — упредить Чернобыль необходимо заранее, и авария на «Три-Майл-Айленд» станет отличным аргументом. А чего ради я буду рисковать, пособляя американцам избежать потерь — финансовых, технологических, репутационных? Чего для?

«Три-Майл-Айленд» станет точкой бифуркации, пройдя которую, Штаты обрекут свою атомную энергетику на застой и развал. Дойдет до того, что им нечем будет начинять ядерные боеголовки!

Вот и отлично. Не нам же одним вечно «догонять и перегонять!» Пускай и штатовцы испытают, каково быть в отстающих… Ну, а мы потихоньку выбьемся в лидеры.

Усмехнувшись, я одним глотком допил остывший кофе.

«Да будет так!»

Четверг, 22 марта. Вечер

Москва, Шереметьево

О моем вояже на Кубу в школе знали лишь трое — Тома с Кузей, умеющие молчать, какое бы страстное желание выдать секрет не мучало их, и Тыблоко. Татьяна Анатольевна меня даже поразила — на мою робкую просьбу «удлинить» каникулы на три дня, она ласково заворковала: «Лети, Андрей! Лети и ни о чем не думай! Загоришь хоть…» И мило улыбнулась.

А родители повели себя решительно — Ленинград мы покинули втроем. Вернее, вчетвером — на старой «Волге» майора Дугина, того самого мозгоправа, что успокоил папу: умом-де твой сын не скорбен. Иннокентию Палычу нужно было в Москву, а нам по дороге…

Выехали мы рано утром, восьми еще не натикало, а в пятом часу уже шагали гулкими залами терминала, в народе прозванного «Рюмкой». Успели! Вылет в восемь вечера…

Состояние мое лучше всего передало бы слово «растрепанность». Волосы растрепаны, мысли, чувства…

— Фруктов ешь побольше, — жалобно наставляла меня мама, гладя по голове, как маленького, — только мой обязательно! Слышишь?

— Буду мыть! — пообещал я с воодушевлением. — И фрукты, и руки перед едой! Мамулечка, не волнуйся, там же все свои!

Папа молча растягивал губы в улыбке, хотя иногда она чудилась натянутой, а глаза смотрели немного удивленно, немного печально: вот и вырос Дюха…

— Объявляется посадка на рейс номер триста тридцать один Москва — Франкфурт-на-Майне — Лиссабон — Гавана…

Мама с папой тотчас же засуетились, тиская свое чадо, а чадо не сопротивлялось судорожным прощальным ласкам. Росстани…

* * *

Молодой погранец с паспортного контроля даже не пытался напустить на себя суровость. Вернул мой паспорт и улыбнулся. На Кубу же товарищ улетает. На Остров Свободы.

Угомониться мне удалось лишь на борту «Ил-62». Место, как я люблю — с краю. Сижу, причесываю мысли. В иллюминатор посматриваю — и никаких страхов, никаких тревог, как тогда, перед вылетом в Лондон… Просто смиряюсь перед дальней дорогой.

Щебет стюардесс. Рёв двигунов. Взлёт…

…Первая посадка — в ФРГ. Франкфурт-на-Майне. И снова в небо…

В полчетвертого ночи — по Гринвичу — сели под Лиссабоном, в аэропорту «Портела». Здесь мужественная команда пилотов и стайка стюардесс сошли, а на борт поднялась «вторая смена».

«Всё выше, и выше, и выше…» Девять часов над Атлантикой.

Хотя океанских просторов я не видал — спал. Никогда бы не поверил, что смогу заснуть в самолете, но факт налицо. На левую щеку — я ее отлежал…

А белоснежный «Ил-62М» в элегантной синей ливрее описал круг над Гаваной и плавно, как опадающий лист, коснулся земной тверди, покатил с гулом, всё реже перебирая колесами стыки бетонных плит.

— Уважаемые пассажиры, наш самолет совершил посадку в аэропорту имени Хосе Марти…

И во мне разом всё всколыхнулось, занялось детским ликованием. Пальмы… Море… Venceremos!

Четверг, 29 марта. День

Куба, Матансас

— Амиго! — встревожился Мигель, задирая маску на лоб. — Медуза!

— Вижу, — откликнулся я, зорко отслеживая полупрозрачную живую бахрому, что вилась неподалеку. Стреканёт так, что взвоешь, а потом будешь долго-долго маяться с ожогами. — Я там лангустов присмотрел… Хватаем?

— Буэно! — ухмыльнулся кубинец. — А то обедать пора…

Набрав воздуху, мы разом нырнули в чистый разлив воды. Океан шумно дышал, нагоняя слабый прибой, но даже у неглубокого дна я всем телом ощущал колыхание волн.

Коралловые рифы у кубинского берега не впечатляли ярчайшей пестротой, как в водах Хургады, зато любопытные окуни толклись вокруг увесистые, мясистые, возбуждая очень даже гастрономический интерес. Не то что легкомысленной расцветки рыбы-бабочки и рыбы-попугаи, плоские, как картинка!

Вчера мы с Мигелем покрошили булку с борта лодки, так целая стая сплылась. Хапай обеими руками, хоть саргана, хоть тунца!

Я дрыгнул ногами, доныривая до округлых, ноздреватых камней. Рядом с ними, шевеля усами и перебирая кривыми конечностями, ползали лангусты — гигантские раки, только без клешней, как у омаров. Зато лангусты вкуснее!

Меня накрыла тень, и я вздрогнул. Нет, не акула… Это Мигель хищно спикировал, сцапал здоровенного лангуста — и на свежий воздух.

Я поначалу нацелился на самого упитанного, килограмм на десять, но быстро передумал. Жевать жесткое старческое мясцо? Нет уж! И всплыл, держа за панцирь лангуста помоложе.

— Хватит на обед! — выдохнул Мигель. — Уф-ф! Запыхался… Кидай, Андрес!

Я не без усилия вывалил свою добычу на дно резиновой лодчонки, и хлопнул по надувному борту, зазвеневшему как мяч.

— Догоняй!

Кубинец ухватился за весло, и погрёб, распевая во всё горло, а «русо» поплыл к берегу. Теплая вода обтекала меня, покачивая, только не бассейн плескался вокруг, а море-океан.

Ласты я снял, не выходя из шумливости бескрайней влаги, и содрал маску. Сощурившись, осмотрелся.

Берег в сторонке от Матансаса выглядел совсем не так, как на рекламных буклетах — никаких тебе широчайших пляжей, усыпанных мельчайшим белым песком. Я этих курортных красот навидался в Варадеро. Скучища.

Осторожно ступая босиком по нагретым камням, зализанным волнами, добрел до старенького «фордика», укрытого в тени единственной пальмы. Как назывались прочие деревья, чьи могучие корни впивались в кремнистую землю, охватывая, будто щупальцами, скалистые глыбы, я понятия не имею.

Смахнул песок с подошв, упираясь рукой в нагретое крыло перестарка, и нацепил шлепанцы, плетенные из тростника.

— Помочь? — крикнул в сторону океана.

— Сам как-нибудь! — донесся ответ.

Спрыгнув в мелкую воду, Мигель ловко вытащил нос лодки, хрустя галькой, и намотал разлохмаченный канат на воздушный корень, торчавший, как ручка у кружки.

Я мимолетно улыбнулся. Помню, всё помню…

В Гаване меня встретили двое нашенских лейтенантов, усатый и бритый, но равно загорелые до цвета шоколадок, и торжественно перепоручили хмурому, неулыбчивому парнишке-«милисиано». Темно-оливковая форма на нем выглядела новенькой, но мешковатой, не по росту. Впрочем, потертая кобура со «стечкиным», обвисавшая у парниши на ремне, не располагала к глупым шуткам.

— Передаем вас в хорошие руки компаньеро Круса! — с подъемом провозгласил усач. — Студент, в Москве учился… И, вообще — наш хомбре! Э-э… Человек, то есть. Между прочим, в том году отражал высадку «гусанос» на Кайо-Коко! Так-то вот. Ну, отдыхайте, товарищ Соколов, загорайте, кушайте витамины! Если что, сразу звоните — Америка тут под боком, могут быть «пре-цен-денты»!

С тем и убыли на служебных «Жигулях». А Мигель, вызнав, что «сеньор Андрес», оказывается, «русо» и, вообще, года на три младше, сразу повеселел…

— Доставай решетку! — велел Крус, подхватывая парочку лангустов, вяло поджимавших хвосты.

— Си, команданте! — бодро откликнулся я, и резво сбегал к пикапу. Кузовок «перестарка» был завален нужными вещами, вроде котелка или тента. Прихватив тяжеленькую решетку для гриля, я дружески шлепнул по чиненому борту «фордика».

Далеко не сразу мне удалось вникнуть в здешние реалии. На Кубе практически невозможно купить новую машину, поэтому хозяева тех антикварных авто, что остались на ходу с пятидесятых годов, числятся в состоятельных сеньорах.