Читать книгу 📗 "Меченый. Том 4. Точка кипения (СИ) - Савинков Андрей Николаевич "Funt izuma""
Слева, на стене старой трёхэтажки, чуть дальше за Крымским мостом мелькнул первый в столице «полусвободный» — незаконченный ещё, правда — мурал. Провели конкурс эскизов на тематику, связанную с космосом, приурочив это к Дню космонавтики, выиграл какой-то художник-полулюбитель. Ну ему и дали возможность воплотить результат своего творчества прямо на стене дома. Должно было получиться красиво, всё лучше, чем серые глухие стены, местами советским городам и правда не хватает цветов…
— Кого вместо Соломенцева хочешь туда поставить? — Михаил Сергеевич оказался причастен к февральским событиям и закономерно уехал на временное проживание в «казённый дом».
— Не знаю. Вообще нет вариантов, хотя…
— Что?
— А если Романова вернуть? Поди политических амбиций за два года подрастерял, да и в Политбюро его вводить никто не будет. Григорий Васильевич — человек честный, жёсткий, нацменам опять же не близкий по духу. Если бы не раскидала нас судьба по разным сторонам «забора», могли бы мы вполне сработаться.
— Романов… — Егор Кузьмич сначала скривился, а потом пожал плечами, — ты знаешь, что мне Гришин рассказал?
— Ну?
— Говорит, что Романов был среди тех людей, которые по твоему призыву вышли к Останкинскому телецентру. И потом звонил всем своим бывшим коллегам, требовал выходить на защиту Союза от перерожденцев.
— Интересно… Помнится, это меня он перерожденцем называл. Как забавно жизнь-то поворачивается. Надо будет поговорить с Григорием Васильевичем. Силы у него ещё есть, поди лет пять ещё послужить стране вполне может, нечего на пенсии прохлаждаться, пока другие работают, — машина свернула на Косыгина и остановилась перед большим домом под 9 номером. — Ну и нахрена мне такой особняк одному? Что я тут делать буду?
— Положено так, Миша.
— Да я вас, блядь, знаю, — я повернулся к тоже вылезшему из ЗИЛа Лигачёву и ткнул в его сторону пальцем. — Совсем, думаешь, генеральный идиот? Просто и остальные товарищи хотят себе дворцы, а иметь недвижимость круче, чем у меня, вроде как не положено. Вот и пытаются всунуть мне дом побольше, чтобы оправдание иметь. Ладно, пошли внутрь посмотрим. А насчёт Романова я подумаю ещё. Может, и не совсем бредовая идея.
Зашли в дом. Ну что сказать, особой роскоши тут не было. Отделанная деревом обстановка, более-менее приличная — не советская, что характерно, — сантехника, полы не скрипучие. Вот только площадь общая под полтысячи квадратов… Ну вот что мне реально с ней делать? Конференции проводить? Или оргии с сотней баб. Королевский бордель, как у Калигулы в фильме Тинто Брасса, мать его.
— Разве плохо?
— Хорошо, — от мысли, что после работы я буду приезжать — на вертолёте прилетать, ага — в огромный пустой дом, где кроме охраны никто меня и не встретит, на душе становилось тошно. Превращать же дом в «центр управления», где постоянно будут «тусить» соратники по партии, тоже не хотелось, с тем же успехом можно оставаться в Кремле жить. — Знаешь что. Найди хорошую русскую семью многодетную. Так чтобы с десяток было малых, давай сюда их заселим. А мне квартиры на Кутузовском трёхкомнатной на одного хватит.
— Но…
— Точно! — Бредовая немного идея неожиданно пришлась по вкусу, — привезём телевизионщиков, сделаем всё по красоте, чтобы домохозяйки плакали и шушукались на кухнях, какой у нас генсек хороший человек. От этого пропагандистский эффект будет в сто раз лучше, чем от десятков репортажей про достижения советских колхозников.
— Хмм… — От такого поворота Лигачёв, кажется, потерял на время дар речи.
— А насчёт райкомов я планирую вынести на Съезд принцип максимальной ротации. Чтобы любые карьерные подвижки шли не вверх, а по диагонали.
— В каком смысле?
— Секретарь первичной ячейки не может идти работать в «свой» райком. Из райкома нельзя будет подняться в свой же горком или обком. Только в соседнюю область. Из обкома нельзя уйти на повышение на свою республику — только с переездом. Тут, правда, для РСФСР придётся делать исключение, потому что математически не выйдет, но всё же. Чтобы не обрастали коррупционными связями на местах наши младшие товарищи по партии. И, кстати, запрет быть самозанятым для ответственных работников и членов их семей, я даже не знаю, почему сразу об этом не подумал.
Как водится в таких случаях, если государство создало минимальное послабление, туда, как в трещину плотины, мгновенно устремился поток сомнительных денег. Особенно это в Средней Азии проявилось, где ближайшие родственники достаточно видных партийных руководителей — не республиканского уровня, но областного очень даже — неожиданно открыли в себе спящие до того таланты и принялись демонстрировать воистину стахановские подвиги. А как иначе назвать ситуацию, когда никогда особо не работавшая до этого домохозяйка со средним образованием регистрируется самозанятой с целью оказывать репетиторские услуги и потом демонстрирует доход в десятки тысяч рублей. Платит с них, конечно же, налоги, всё честь по чести, но… Серьёзно?
Два года всю эту канитель мы не трогали — тем более что по букве закона там всё было честно, — просто не желая ещё сильнее усугублять конфликт с руководителями нацреспублик, но раз уж они первые открыли «боевые действия»… Последний месяц специально созданный Отдел по борьбе с легализацией незаконных доходов — ОБЛНД, аббревиатура получилась не слишком звучной, но это и не главное — активно трусил таких вот потерявших всякие берега «самозанятых». И суммы там, по поводу которых шли разбирательства, уже активно приближались к семи нолям.
В ином случае я, наверное, не решился бы на такое общее наступление на широком фронте, но раз уж представилась возможность… Режим ЧС-то никто не снимал, армия продолжала находиться в повышенной готовности, на дорогах столицы блокпосты, по городу ходили патрули с автоматами, кое-где стояла тяжёлая техника, всем видом демонстрируя, что шутки шутить тут никто не намерен.
Военные на улицах советских городов выглядели дико и непривычно, но зато, когда в Душанбе попытались организовать массовые демонстрации против снятия с должности Махкамова и назначения вместо него украинца Кучмы — а чего бы и не использовать перспективный кадр, в отрыве от родных мест, глядишь, и польза будет от него — вояки совместно с ОМОНом быстро это дело разогнали, смогли повязать часть зачинщиков и быстро раскрыть ещё один «национально-буржуазный заговор». Вроде бы после этого — а также после «решения эстонского вопроса», где Вайно тоже переместился из тёплого кресла в СИЗО, — остальные руководители республик поняли, что шутить никто не собирается, и смирились. Впрочем, я бы совсем не удивился прилетевшей откуда-то пуле, слишком уж много интересантов оказалось тут в проигрыше.
— У тебя нет ощущения, что наша партия где-то свернула не туда? — Мы сели обратно в машину, решение было принято, смысл дальше исследовать дом просто отсутствовал. — Что не про это коммунизм? Не про постоянную борьбу с байством на местах. Эти все товарищи, на всех собраниях вещающие о коммунистическом единстве, только дай им волю — разорвут страну на кусочки для обретения личной власти.
— Знаешь, ещё два месяца назад я бы тебе сказал, что ты устал, перетрудился и посоветовал бы махнуть в Крым на недельку.
— Но?
— Но теперь я готов пересмотреть свои взгляды, — в голосе Лигачёва послышался горький смешок. Для многих честных партийцев события последних двух месяцев стали настоящим потрясением. Дело даже не в попытке убийства лично меня или в каком-то националистическом выступлении в республике. Тут скорее вопрос в развале того хрустального домика спокойствия, который власти СССР выстраивали последние 25 лет. Мол, ничего не может произойти, завтра всё будет точно так же, как вчера. А тут вот какой кунштюк нарисовался.
— Партию нужно будет чистить.
— Куда уж сильнее…
— Я про низовой уровень, не только про ответственных работников. У нас слишком много примазавшихся. Огромное количество людей, которые вступают в партию просто потому что так положено. Ну и за привилегиями, конечно, а не для того, чтобы изменить мир к лучшему, — ЗИЛ налетел колесом на какую-то кочку, я дёрнулся, едва не прикусил язык, тихо выматерился и продолжил мысль. — Перед войной в партии состояло полтора миллиона человек. Сейчас у нас пятнадцать миллионов членов и кандидатов. Вот скажи мне, Егор, положа руку на сердце, когда партия была сильнее — тогда или сейчас?
