Читать книгу 📗 "Участковый (СИ) - Барчук Павел"
Утренний воздух города N-ска ударил в нос — неожиданно свежий, с примесью угольной пыли, недавно прошедшего дождя и далекого, но такого родного аромата свежего хлеба. Того самого хлебушка! С корочкой и необыкновенно вкусной мякушкой.
От этого «коктейля» у меня на мгновение перехватило дыхание и даже немного «пробило на слезу».
Я родился в 1971 году и о советской юности у меня имелись только приятные воспоминания. Пионерская дружба, булочки по три копейки, искренняя вера в светлое будущее. Потом, правда, пришли 90-е и вся эта романтическая история очень быстро выветрилась из моей головы, но вот именно сейчас, в момент, когда мы с Семёновым топали по городу N-ску, душа Маркова Артема Николаевича пела и плясала.
— Красота-то какая, а? — старлей широко улыбнулся, заметив, как я на секунду остановился и жадно глотнул воздух. — Наш город-сад! Дыши, Петров, пока есть чем. Через час тепловозы накоптят, вонь будет, как от трактора «Беларусь».
Я молча кивнул. Мой новый, молодой голос звучал совершенно чуждо для моего же слуха, требовалось время, чтоб привыкнуть к нему. Поэтому пока предпочитал отмалчиваться.
Я вертел головой, рассматривая окружающую реальность, и чувствовал странное ощущение, похожее на приятную ностальгию.
Город N-ск оказался небольшим городишком, которому, чисто по моему мнению, больше подошло бы определение «поселок городского типа». Большинство домов здесь были частными, а население, думаю, не превышало несколько десятков тысяч человек.
Правда центр, по которому мы в данный момент шли, выглядел более развитым, что ли. В наличие имелись двухэтажные дома, которые скорее всего после войны строили немцы, и даже пятиэтажки в виде родных и таких близких сердцу «хрущевок».
В N-ске было несколько основных «градообразующих» предприятий. Первое, самое главное, — железная дорога. N-ск оказался узловой станцией в южном направлении. Поэтому бо́льшая часть местных трудилась именно на «железке». Второе, третье и четвертое место занимали — ликероводочный завод, мясокомбинат и птицеферма.
В городе имелось два отделения милиции. Отделение номер один и, что совсем нелогично, отделение номер три. Куда делся номер два, Семенов затруднялся объяснить. А всю информацию о новом месте жительства рассказал мне именно он.
— Да черт его знает. — Развел Виктор руками в ответ на мой вопрос. — Сколько себя помню, всегда так было. И ты это… Имей в виду. Безрадостный, Попко они соревнуются между собой.
Я с умным видом кивнул, ну мало ли о чем идет речь, а потом все же поинтересовался:
— Безрадостный Попко это кто?
— Безрадостный И Попко, — Уточнил Семенов, сделав акцент на букве «и».– Безрадостный Василь Семеныч, полковник, начальник нашего отделения. А Попко Егор Кузьмич, подполковник, — начальник отделения номер три. Вот у них вечно борьба между собой идёт за звание лучшего отдела милиции города. Поэтому у нас раскрываемость… — Старлей замолчал, подумал немного, а потом весело хохотнув, продолжил, — Нет, не раскрываемость. У нас нарушаемость почти на нуле. Брехать не буду, бывает всякое, конечно. Кражи, например, куда без них. Через наш город народ дуром на юг прёт, особенно когда сезон. Гастролёры всякие залетают. Бытовуха, опять же. Да и так, по мелочи. Но, к примеру, зверские убийства или другие непотребства… Как в вашей этой Москве…Не дай боже́…– Семенов остановился, несколько раз поплевал через плечо, — Это очень редко. Идем, не отставай.
Старлей хлопнул меня по спине и снова двинулся вперед, в сторону, где по его заверению находился отдел милиции номер один. Я хотел было ответить, что вообще-то, он сам через каждые пять шагов тормозит на месте, то плюется, то курит, но не стал. В конце концов, как источник информации Семенов оказался весьма полезен в силу своей разговорчивости. Не надо портить с ним отношения.
Пока мы шли, я без конца крутил головой по сторонам, оценивая место, где оказался. Люди, загруженные своими проблемами, обгоняя нас с Семёновым, спешили на работу. Выражения лиц у них были сосредоточенные, но какие-то… спокойные, что ли. Не было в этих лицах удрученности, свойственной будущему. Когда вся жизнь — одна сплошная гонка.
Впереди показался универмаг. Очередь там выстроилась в аккуратную линию, народ терпеливо ждал открытия. По дороге, лениво урча двигателем, проплыл «Запорожец» цвета «яичко дрозда», а за ним, как особа дворянских кровей, не спеша, следовала черная «Волга».
— Смотри, — Семёнов ткнул пальцем в сторону проехавшей вслед за «Волгой», «копейки», за рулем которой сидел мужик лет пятидесяти. — Это наш, райисполкомовский. Борис Ефимыч Буреломов, председатель. Мужик, в принципе, ничего, но, между нами говоря, жулик тот еще. Дочь замуж за москвича выдал, так зять у него, слышь, в ГУМе работает. Теперь у Бориса Ефимыча и колбаса докторская бывает, и икра, которая вовсе не заморская. Ты не смотри, что он на «жигулях». У него денег-то на половину города хватит. Очень ушлый гражданин. Дом — оформлен на тестя. Машина — на жену. У тещи сберкнижка, он туда потихонечку денежки откладывает. Но изо всех сил старается делать вид, будто ничего у него нет. Сирота Казанская. Боится милицию, как огня. А уж от аббревиатуры БХСС у него вообще… прединсульное состояние. Потому что мы про него всё знаем. Всё-ё-ё!
Старлей сладко протянул последнюю букву и подмигнул мне.
Честно говоря, радость Семёнова по поводу осведомленности милиции о делах этого Буреломова показалась мне немного странной. Если знаете, чего не сажаете? Вот так хотелось спросить. Но я промолчал.
В моих воспоминаниях эпоха советского союза выглядела как достаточно счастливое время, в котором не было ни убийц, ни маньяков, ни жадных чиновников. Особенно чиновников. Эти граждане значительно позже, в период перемен, начали грести и ртом, и жопой. Старались «вытащить» из своей должности максимум пользы.
Но в 1980-м я был слишком юн. Союз развалился, когда мне исполнилось двадцать, только вернулся из армии. Поэтому мои воспоминания как достоверный источник — идея не очень.
Мы все шли и шли к отделению, которое оказалось вовсе не так близко, как обещал Семёнов. Но я не выкобенивался. Потому что Виктор без перерыва трындел, рассказывая все, что мог, о районе, о городе, о его жителях, о нюансах и деталях будущей работы. В представлении Виктора я был салагой, который только что прибыл из школы милиции. Ни опыта, ни практики. Он понятия не имел, сколько всего я уже успел повидать. В прошлой, конечно, жизни.
Я слушал Семёнова молча, периодически кивая в такт его словам. Мимоходом ловил на себе заинтересованные взгляды, особенно женские. Молодой лейтенант в новой форме — зрелище, видимо, привлекательное.
Тем более, чего уж скромничать, Петров и правда был достаточно фактурным товарищем. Высокий, широкоплечий, с открытым, располагающим лицом. Такое чувство, будто мне это тело подбирали не только исходя из биографии, но и с заделом на симпатию со стороны окружающих.
Какая-то девчонка, лет восемнадцати, с бантами, вплетенными в косы, в легком цветастом платье посмотрела в мою сторону, покраснела и ускорила шаг. А я отчего-то смутился сильнее, чем она.
Странное ощущение — быть молодым. Тело легкое, ноги сами несут, дыхание ровное, в голове — каша из воспоминаний о будущем и тревога перед настоящим. Кровь бурлит, сердце работает как часы. Я уже и забыл, что такое молодость.
— А вон, глянь, — Семёнов снизил голос до конспиративного шепота, затем кивнул на массивную женщину в телогрейке, подметающую улицу. Учитывая, что солнце жарило нещадно, присутствие телогрейки, конечно, вызывало вопросы. — Тётя Тома. Глаза и уши нашего района. Эта, если что, не только видит и слышит. Она может метлой огреть так, что искры из глаз посыпятся. Ей однажды мужик попался, пытался кошелек у студентки стащить. Тётя Тома его так отхреначила, что он сам в отделение приполз и слезно просил закрыть его в камере.
Я невольно улыбнулся. Да, таких тёть Том в моем прошлом было немало. Столпы общества, несущие свою нелегкую службу на благо государства. Только вот известные мне «Тети Томы» уже не метлами махали, а сидели на лавочках с телефонами и снимали на видео всякие нарушения. Прогресс.
