Читать книгу 📗 "Кондитер Ивана Грозного 2 (СИ) - Смолин Павел"
— Добро́, — явил я волю.
— Ежели ба на городок потешный силы не тратили, ужо бы вертелось колёсико, — не удержался от бурчания Сергей. — Прости уж холопа твоего за прямоту, — виновато поклонился.
— За правду виниться негоже, — отмахнулся я. — Но не единою лишь оптимизацией человеко-часов и максимизацией прибыли жить должно.
— Это я со всем пониманием — я же не итальянец, — почесал архитектор любимый комплекс. — У тех праздник-не праздник, а будь добр вкалывать. А у тебя по православному здесь устроено, с невиданною мною ранее заботою о ближних.
— Отчего же «у меня»? — улыбнулся я. — «У нас», Сергей Петрович, — напомнил о корпоративной солидарности. — Не твоими ли руками да головою премудрой дикое поле в дом теплый превратилось? Не ты ли ночами не спамши, заиндевевший весь, аки медведь-шатун в метели бродил, работников стращал?
Архитектор с заслуженной гордостью на лице хохотнул:
— Ох и веселое времечко было! Дело большое зачинать — радость великая, и трепещет сердце мое от того, что дом наш краше день ото дня становится.
Тоже не за страх, а за совесть и амбиции служит.
«Потешный городок» здесь недалеко, сразу за мостом через речушку в виде туго скрепленных стяжками бревен с набитыми перилами. Широк — паре телег разъехаться можно — а крепость перил проверял я лично: с завтрашнего дня сотни людей пропустить ему через себя придется, и очень не хочется, чтобы кто-то испортил праздник падением в ледяную водицу. Не потонет — там чуть выше колен в «фарватере», но метровой высоты хватит, чтобы переломать ноги о неровное дно.
Я здесь еще не был — так, издалека косился, чтобы сюрприза себе не портить, и теперь с удовольствием взирал на неплотно застроенную снежно-ледовым добром территорию размером с футбольное поле. За один лишь вчерашний день все это отгрохали коллективным трудовым рывком, с предварительными многодневными работами малыми силами правда, но результат получился по этим временам беспрецедентный.
— Изволь во Врата Белоснежные войти, Гелий Давлатович, — пригласил меня проследовать под выложенной из больших снежных кубов-плит аркой.
Банальное названьице, зато не поспоришь. Проходим и видим парочку привычных моему, но не местных, взгляду, каноничного виду снежных домиков-иглу.
— Сказывают, охотникам придумка твоя понравилась, — поведал Сергей. — Строить этакий дом долго, толку с него немногим чем с норы снежной более, но перед друг дружкою хвастать милое дело.
Хороший понт кто не любит? Охотники — у нас их трое «аборигенов», работают в спайке с монастырскими да посадскими — большие молодцы, без них нам бы сильно попортили кровь волки. Серое поголовье в окрестных лесах прореживается безжалостно, и я от себя «положил» мужикам дополнительную награду.
Далее мы посмотрели снежные избушки, грубовато исполненные статуи зверей — не ледяные, снежные, типа силуэты — на большую, из досок, звезду в центре площадки (не завелось покуда обычая ёлку наряжать), залитые водою горки и снежный лабиринт. Завтра на помостах на свободных пятачках встанут выписанные из Москвы скоморохи-«аниматоры» с конкурсами и призами, а дополнительно маленьких гостей будут поить горячими компотами с шиповником да одаривать порцией сдобренной сушеным мясом гречки с хлебом. Взрослых — нет, потому что закрома у меня не бесконечные.
Но это пришлых взрослых, а «большая тройка» из монастыря — игумен, келарь и благочинный — и все свои работники в честь Рождества подвергнутся пиру. Собрать всех под одною крышей не выйдет — уже сейчас достаточных площадей нет — поэтому я буду кушать с элитой в тереме, а остальных только забегу поздравить с мешочком премиальных да коллективно помолиться. Но это все, само собой, после положенных церковных и молитвенных служб.
— Добро постарались, — через Сергея хвалил я весь рабочий коллектив по пути в терем на обед в компании архитектора и ключника-Клима. — Тяжело зимою — солнышка мало, холодно, скучно, а особенно плохо деткам, коим на лавке днями сиживать приходится. Пущай хоть в гости к нам походят, с горки покатаются да покушают как следует. Большой праздник все-таки, светлый.
— Дело благое, Гелий Далматович, — не стал спорить Сергей.
А поместье и впрямь день ото дня хорошеет да ширится — нисколечко душой архитектор наш не покривил. К двум имевшимся баракам для рабочих добавилось еще столько же, к ним органично присоседилась баня, в которую всем жителям поместья предписано ходить минимум дважды в неделю (находились умельцы, которые ответственному за учет этого дела работнику взятки совали лишь бы и дальше грязнулей ходить), а неподалеку — еще один барак, из двух половин состоит: жилой и учебной, во второй заодно трое мастеров-педагогов живут. Здесь у нас два десятка беспризорников подросткового, от двенадцати до пятнадцати лет живут, учатся и работают под присмотром «воспитателя»-послушника монастырского.
Читать да считать педагоги-производственники наши не умеют, поэтому грамоте да счету ребят обучает приходящий из монастыря монах. У Силуана этим заниматься времени нету — у него теперь от рассвета до заката, на три группы разделившись, посадские детки учатся. Скажи кому в этом времени популярную во времена мои фразу о том, что учеба — бесполезная трата времени, даже не представляю насколько они изумятся. Это лично мне в русичах очень нравится, но и русичей из моих времен не осуждаю — когда чего-то дают всем и бесплатно, в виде базиса, это «что-то» не больно-то ценится.
Овладевают на базе первого нашего УПК ребята двумя профессиями: зачаткам плотницкого и швейного мастерства. Первое — всегда пригодится «по жизни», а второе нужно лично мне, потому что на текстильную промышленность у меня большие планы. Одежда нужна всем, а ежели она типовая, массово производимая и от этого дешевая, нужна и вовсе вдвойне, но уже не всем, а всем кроме аристократии и богатых купцов — эти на заказ себе шить и продолжат.
Когда пацаны подрастут, начнем привлекать их к более тяжелой да грязной работе (ежели «по профилю» в этот момент загружены не будут), а пока счастливчики вызывают у оставшихся в монастыре да посаде плюс-минус ровесников дикую зависть чистенькими шмотками, сытыми животами и безоблачным будущим. Не могу я помочь всем и сразу, но достаточно помочь хотя бы тем, кому можешь, и мир уже от этого станет чуть лучше для нас всех.
Неплохо пообедав с ближниками, мы втроем — «потешный городок» Климу смотреть было неинтересно — отправились проведать новый производственный объект, расположенный в новой, просторной рабочей избушке. С ним связан недавно потрясший окрестности случай — чудной грек объявил акцию невиданной щедрости, выдавая за самые грязные, драные и сгнившие до ветхости лохмотья либо новую ткань, по весу, либо тупо денег. Мало очень, и все выбрали ткань, но иначе как актом «бессребреничества» это никто не воспринимал. Зря — мне просто было нужно сырье.
Тряпки были тщательно расфасованы, и очень хорошо, что большая часть лохмотьев была серенького цвета. Далее состоялась серия экспериментов, позволившая нащупать рабочую технологию: лохмотья очень мелко нарезаются, затем замачиваются на несколько дней, далее — долго разваривается с добавлением золы, затем перетирается в ступках (это самый долгий и трудозатратный этап), полученная бумажная пульпа заливается в формочку — деревянную рамку с сеткою — вода с нее сливается, и «отлитые» листы собираются в переложенную войлоком стопку. После отжима и сушки получаем уже почти бумагу приближенного к А4 формата, но чернилами писать по ней проблематично — этакая «промокашка» получается, пропитывается. Здесь на помощь приходит «проклейка» — готовые листы «промокашки» погружаются в чан с раствором животного клея, а затем снова сушатся и давятся нашим деревянным прессом.
Оценив процесс и полюбовавшись стопками готовой, грязно-серенькой продукцией, мы с мужиками решили с марта переводить всю внутреннюю документацию на собственную бумагу, а Афанасию при следующем его возвращении в поместье велеть везти образцы в Москву — качество похуже импортного, но за такую стоимость с руками оторвут!
