Читать книгу 📗 "Императрица Мария. Восставшая из могилы - Барятинский Михаил Борисович"
Впрочем, Нюрка сама решила свою судьбу. Как это часто бывает у пьяных, переход из благодушного состояния в ярость был у нее очень быстрым.
– А может, она живая? А может, ты, вражина, сучку царскую спасти решил? А ну, отходь!
Николай даже не понял, как и откуда в руке Нюрки оказался наган, но среагировал моментально, вырвав у нее из руки револьвер, а затем, почти без размаха, ударив рукояткой в висок. Нюрка хрюкнула и осела на землю.
Сунув наган в карман, он подумал с минуту, а затем разорвал на Нюрке платье от горла до подола. Стащил с нее ботинки (кроме них на бабе не было больше ничего), поднял винтовку и сильным четким движением вогнал Нюрке штык под левый сосок. Взвалив бабу на плечи, пригибаясь, он оттащил ее к шахте и сбросил вниз.
«Было у вас одиннадцать тел, и будет одиннадцать. Пока опознаете, разберетесь, куча времени уйдет. А мы через болото в Коптяки! Я местный, я здесь все тропки знаю! Шиш найдете!»
Все, что надо было сделать здесь, было сделано, решение принято. Николай заторопился, освободил неподвижной девушке руки, стянул с себя гимнастерку и исподнее. Разорвал нижнюю рубаху на куски и, как мог, перевязал ей раны, а затем завернул в разорванное Нюркино платье.
«А ботинки – в болото!»
Натянул гимнастерку и подпоясался. Отомкнув штык, закинул винтовку за спину, чтобы не мешала, и взвалил безвольно обвисшее тело на плечо. Через несколько минут болотная жижа зачавкала под его ногами.
«Значит, вот зачем! Вот как все сошлось – и дедов крестик, и альбом мой! Все неспроста! Спасибо тебе, Господи!»
Он уже не сомневался, что любит эту висевшую у него на плече измученную и израненную девушку. Не сомневался, что должен спасти ее, а что будет потом – на то Божья воля!
Боясь постов, а потому обходя и дорогу к плотине, и Березовую стлань кружным путем, Николай Мезенцев уходил в глубь болота, все дальше и дальше унося от страшной Ганиной Ямы тело своей любимой. Маши, Машеньки, великой княжны Марии Николаевны Романовой.
III
Свою способность ориентироваться на болоте Николай явно переоценил. Все-таки сколько лет прошло с тех пор, когда он тут лазил в последний раз! Хорошо хоть, что всерьез нигде в топь не провалился, но с тропинки пару раз сбивался и кружил, ища ориентиры. Несколько раз падал, перемазавшись сам и перемазав свою ношу в болотной жиже. Несколько раз его охватывал страх, что княжна умерла, он останавливался и проверял пульс. Пульс бился, и даже, похоже, чаще, чем раньше.
Отмахав кругом едва ли не три версты по болоту и лесу, выйдя наконец к луговине, отделявшей лес от деревни, Николай понял, что и силы свои переоценил. А потому, опустив княжну на землю, сам рухнул в траву, чтобы отдышаться и оглядеться.
Когда-то здесь был лес, давно сведенный коптяковцами на уголь. Углежогство, равно как и рыболовство, было главным видом деятельности населения деревни Коптяки. Пахотных земель тут было мало, и с землепашества прожить было нельзя. Уголь же был постоянно востребован на небольших железоплавильных заводах, которых в округе было довольно много, а свежую рыбу охотно брали жители города и заводских поселков. И то и другое обеспечивало коптяковцам приличный уровень доходов, не зависевший от климата. Сильно зажиточной деревню назвать было нельзя, но и бедняков в ней не было. В последние годы дополнительную копеечку стали приносить дачники – город-то был рядом. В сезон, почитай, все избы сдавались, а хозяева жили в баньках и на сеновалах.
Луговина же, в которую всматривался Николай, представляла собой старую вырубку, ближе к деревне местами распаханную под огороды, местами выкошенную на корм скоту, а по большей части поросшую травой и подраставшими молодыми деревцами. На первый взгляд, на луговине никого не было. Во всяком случае, не было видно никаких воинских постов или оцепления. Наскочить на односельчан Николай не боялся. Деревня унаследовала традиции кержаков – своих не выдавали. Однако же поберечься стоило.
Окинув взглядом луговину, Николай посмотрел на княжну. Девушка по-прежнему была без сознания, но щеки ее слегка порозовели, и стало слышно учащенное дыхание. Тело на ощупь стало теплее.
«Жар, что ли? – забеспокоился Николай. – Надо быстрее домой, к мамане!»
То, что его конечной целью был родной дом, Николай понимал с самого начала. Больше идти было некуда. Дома помогут, спрячут, а мать спасет княжну. В способности матери оказать помощь израненной девушке он не сомневался. Мать не была знахаркой, но хорошо разбиралась в травах, и рука у нее была легкая.
Еле заметная в траве тропинка вывела его к деревне, вон и родной дом – изба-пятистенка в три окна. Хорошо, что с краю, а то пришлось бы по улице идти. Улица, или, как говорили местные, улка, в деревне была одна, шла вдоль озера саженях в двухстах от воды, поскольку берег был заболоченный. Деревню же от озера отделял увал, защищавший ее от ветра.
Привалившись плечом к забору, Николай на мгновение задумался, обходить ли двор сзади или идти с улицы через калитку. Задние воротца могут быть на запоре, а кто там дома, он не знал. С улицы же днем открыто.
Откуда-то со стороны дороги в город раздались два негромких взрыва.
«Гранаты? Уже Юровский приехал? Сколько же сейчас? Полдень? Да, пора вроде…»
Боковым зрением он отметил две светлые детские фигурки на огородах за поскотиной.
«Девчонки! Чьи? Видели меня? А, какая разница!»
Николай свернул на улицу и быстро подошел к калитке, сразу земетив какое-то нездоровое оживление в деревне. Но задумываться о причинах этого явления у него не было времени.
Посредине двора стояла двенадцатилетняя сестра Настька с миской в руках и, открыв рот, смотрела на перемазанного кровью и грязью мужика с длинным свертком на плече, из которого торчали голые ноги.
– А-а-а! – заорала она в ужасе и бросилась в избу. – Мама!
Отец, сидевший на чурбаке возле конюшни, так и застыл с хомутом и дратвой в руках, тоже, по-видимому, не узнавая сына. Николай продолжал стоять посреди двора, не зная, что делать дальше. Из-за угла избы, на ходу вытирая руки о передник, выбежала мать. За ней – Анюта, вторая сестра по старшинству. Матери понадобилась всего пара секунд, чтобы оценить ситуацию.
– В баню, быстро! – скомандовала она и, обернувшись к девчонкам, добавила: – Катюху найдите! Анька, слышь, бегом! Она где-то на улице с девками шарашится!
В бане царили полумрак и прохлада.
– В мыльню. – Мать подтолкнула Николая в спину.
Опустившись на колени, он бережно положил девушку на доски пола.
– Ну, сынок, – вздохнула мать. – Че за беду в дом принес? Ох ты господи, – оглядела она его ношу. – Кто ее так? Ты ли?
– Нет. – Николай посмотрел в глаза матери. – Она жива, спасите ее, мама!
Скрипнули доски пола, стукнул протез. Заслонив свет, отец шагнул в дверь. Из-под его руки в мыльню проскочила семнадцатилетняя красавица Катюха, старшая из сестер.
– Звали, мама? Ой, Кольша! Где это ты так угваздался? А это че? О господи! – И девка быстро закрестилась, испуганно глядя на обнаженное девичье тело, лежащее на полу.
– Настасья Зыкова с сыном и снохой с ранья в город поехали, рыбу продать, а Кольша их в Красную армию призываться. Так завернули их у Четырех Братьев. Зыкова грит, матрос верх-исетский Ваганов из нагана в нее целил и кричал: «Тикайте отсюда! И не оглядывайтесь, застрелю!» Так он их гнал до Большого покоса. Зыкова грит, антиллерия идет, войско. Наши мужики поехали смотреть – нет ничего, а на обратке слышат, кони ржут у рудника, трава примята – повозки городские туда ехали. Они было туда, а оттуда вершник с винтовкой, грит, мол, пошли отсюда, счас бомбы рвать будем. Мужики и ушли. А потом посты появились. Красноармейцы, пешие и вершние, в город не попасть. А тут и грохало чой-то. Слышал?
– Слышал, батя, гранаты бросали.
– А стряслося че? И че ты здеся, ты ж в городе царя охранял? А что за девка? – Отец Николая недостатком ума не страдал, но был тугодумом, за что ему часто доставалось от матери.
