Читать книгу 📗 ""Фантастика 2025-102". Компиляция. Книги 1-29 (СИ) - Ковтунов Алексей"
— А кто обиду затаит? — испытующе глядя на меня, спросил царь.
— Тот быстро из опричной службы вылетит, — сказал я.
Иоанн погладил бородку, задумчиво глядя в распахнутое окно.
— А ведь ябеда на тебя пришла, из Пскова, — сказал вдруг Иоанн. — Ты, дескать, князя Курбского оговорил, обманул. Да и зарубил подло, не в честном поединке.
— Я, может, и письма Жигимонтовы подделал? — засмеялся я, но царь остался предельно серьёзен.
— Нет, — сказал он.
— Курбский тебя предал, государь. И получил по заслугам, — сказал я.
— Словом предал, не делом, — возразил царь.
— Разве? А зачем тогда выход полков русских откладывал? По Жигимонтову приказу, не иначе, — сказал я. — Мыслю, немало ещё таких среди бояр и князей, кто двум господам служит.
Царь тихо вздохнул, прикрыл окно. Его, похоже, пугал этот шаг, означающий не просто создание новой структуры, а негласную войну со своими же людьми, со старой знатью и прочими любителями вольности. Этого Иоанна ещё не побили в Ливонской войне, ему не отравили нескольких жён, никто из его приближённых ещё не сбежал в Литву. Жизнь его ещё не успела побить так сильно, как того, который и создал опричнину в другом варианте истории.
— Нельзя измену прощать, государь, — сказал я.
— Господь простил, — возразил мне Иоанн, донельзя набожный.
Он и книгу-то читал сейчас не абы какую, а Часослов, который наверняка уже знал наизусть.
— Господь наш Иисус Христос — царь небесный, а не земной, — сказал я. — А изменники, хоть и в аду гореть будут, в жизни земной почему-то живут припеваючи. В Литве, али в монастырях, али даже дома у себя. А другие на них смотрят и думают, если государь им простил, то, значит, и мне простит, и тоже к измене склоняются.
Иоанн смотрел на меня, сверкая глазами. То, что я ему сейчас говорил, никак не вязалось с его привычной картиной мира, но и отрицать мою правоту он никак не мог.
— Ежели греха боишься, я тот грех на себя возьму, — продолжил я. — Но измену выжигать надо, как язву. Да, больно будет, неприятно. Но и доктор, чтобы больному жизнь спасти, порой ему вынужден руку отнять.
— Искуситель… — прошелестел Иоанн.
— Пока слишком поздно не стало, государь, — сказал я.
— А, бес с тобой! По своему разумению людей набирай, кого нужным посчитаешь! — выдохнул царь. — Хоть и кровожаден ты… Я же никого ещё из врагов своих не казнил, и не собираюсь!
— И Сильвестра? — спросил я.
Царь скрежетнул зубами.
— Постриг он принял. Соловецкий монастырь его ждёт, — с каменным лицом произнёс он.
Я вздохнул, едва не ударив себя ладонью по лбу.
— А следовало его из сана извергнуть, от церкви отлучить и судить публично, уже не как священника, а как расстригу! Он же государыню отравить пытался! И детей твоих! Детей! — сорвался я на крик.
— Покаялся он, — холодно произнёс царь.
Мне почувствовал, как во мне закипает гнев. В покаяние Иоанн действительно верил, и врагов своих прощал, порой даже не единожды.
— На словах он что угодно сказать мог, — вздохнул я после того, как мысленно досчитал до десяти и обратно, чтобы немного успокоиться. — Измену прощать нельзя, государь. А покушение на супругу твою и наследников — тем более. Прикажи вернуть его. Осудить. Покарать. Покуда кара преступлению несоразмерна, так и будут вокруг тебя заговоры плести. И рано или поздно изведут. Или государыню, или наследников, или тебя. Одного наследника уже извели.
Царь молча стоял, сжимая и разжимая кулаки. Я всерьёз начал опасаться, что он кликнет рынд и прикажет меня схватить, а то и сам кинется, но он вдохнул глубоко, выдохнул, как перед погружением под воду.
— Поезжай за ним, — глухо произнёс он. — Сейчас же.
Глава 4
Приказ был понятен даже без всяких пояснений и подробностей, так что я прямо из Кремля отправился его выполнять. Вместе с дядькой заехали в слободу, забрали заводных коней, вещи, а потом отправились по ярославской дороге в погоню за опальным священником.
Я не переставал дивиться тому, как извратила образ богобоязненного и осторожного царя зарубежная пропаганда и домыслы историков девятнадцатого века. Иоанна здесь даже Грозным никто не называл, так звали его деда. Царя называли просто по имени-отчеству, хотя изредка можно было услышать, как его зовут Благочестивым за его набожность и любовь к паломничеству по монастырям.
Мы с Леонтием сейчас, можно сказать, тоже совершали паломничество, рысью двигаясь к Соловецкому монастырю, хотя я намеревался перехватить обоз Сильвестра гораздо раньше. Главное, чтобы царь не передумал, когда мы доставим попа обратно под его светлые очи. Сильвестр всё-таки был его духовников долгие годы, знал царя, как облупленного, да и заболтать мог кого угодно.
С одной стороны, конечно, можно было бы «случайно» прирезать его во время задержания. Но для моего дела нужен был громкий процесс, такой, чтобы на всю страну гремело. Чтобы все знали, что сотворил этот оборзевший поп, и не сделали его мучеником, извратив всю правду о его преступлении.
А для этого его надо доставить живым. И, желательно, целым и невредимым, но этого я никому не обещал.
Пока мы ехали, я размышлял над тем, кого всё-таки позвать в ряды опричников, и так и не мог найти ответа.
— Скажи-ка, дядька… Кого мне на государеву службу позвать? — совсем отчаявшись, спросил я.
— Как это кого? — удивился Леонтий. — Отца зови. Федьку зови. Родню всю зови.
Воистину, самое простое и очевидное решение. Абсолютно в рамках здешнего менталитета, понятное всем. Кумовство? Возможно, но другие варианты казались мне ещё хуже. Вот только с призывом родственников возникала ещё одна проблемка, и немалая.
— А станут ли они у меня под рукой ходить? Я же младше, — сказал я.
Леонтий почесал в затылке, серьёзно задумавшись.
— Так не тебе же служба, — сказал он. — Царю.
— Так я на ней старшим, — сказал я.
— Всё одно позвать надобно. Не то обидятся, — сказал дядька.
— На обиженных воду возят, — буркнул я.
Но правоту Леонтия я всё же признавал. Да и местные просто меня не поймут, если я откажусь брать родичей на службу, всё-таки родоплеменные отношения тут ещё очень и очень сильны.
— Весточку им отправлю, позову, сами пусть решают, соглашаться или нет, — сказал я.
— Вот это правильно, — оценил дядька.
Путь до Соловков неблизкий, ещё и приходилось делать изрядный крюк через Ярославль и Вологду до Холмогор, а оттуда уже до острова. Оставалось только надеяться, что два всадника легко догонят длинный обоз опального батюшки. Государь в своей милости разрешил Сильвестру забрать целую подводу самого разного барахла, да и сам протопоп вряд ли спешил добраться к Соловецкому монастырю. Скорее наоборот, перспектива провести остаток жизни фактически в арестантах СЛОНа его пугала и он не спешил.
И мы на каждом яме и постоялом дворе спрашивали, не проезжал ли здесь отец Сильвестр, и неизменно получали один и тот же ответ, мол, да, проезжал. Так что ошибиться и потеряться мы с Леонтием не могли. Тем более, что Сильвестр в день проезжал аккурат двадцать вёрст, засветло останавливался на яме, ночевал там, завтракал, долго молился, и только потом выезжал дальше.
Само собой, он ехал не один. С ним была небольшая свита из его самых приближённых слуг, пара монахов-пламенников, охраняющих его и от опасностей пути, и от попыток к бегству, а так же подьячий Разбойного приказа и его люди, которым приказано было доставить Сильвестра в монастырь.
Догонять, однако, пришлось не один день. Мы проехали Переяславль, Ростов, Ярославль, за которым начинались бескрайние леса, тянущиеся до самой Вологды, места глухие и дикие. Больше всего я опасался, что они съедут с тракта и пойдут по рекам. Но нет, подъезжая к первому же яму после Ярославля, мы увидели там настоящее столпотворение, какое бывает при путешествии важной персоны. Куча саней, лошадей, людей, спешка, злые окрики, лающие приказы. Сильвестр останавливался на ночлег.
