Читать книгу 📗 "Подвиги Арехина. Пенталогия (СИ) - Щепетнёв Василий"

Догадка оказалась верной. Через минуту в комнату вошел товарищ Беленький и похвалил патрульных, мол, молодцы. Подозрительный – сюда, здесь и проверим. Если что – товарищ нас поймет. Нужно, чтобы стало бдительнее, много бдительнее!

– Товарищ вас понял, – ответил Беленькому Арехин.

– Они с вами культурно обращались?

– Да, – коротко ответил Арехин.

– А то у нас две беды: смущение, доходящее до ужаса перед начальством, и хамство ко всем остальным. Люди‑то новые. По рекомендациям из армии взяты, кто преданность делу революции доказал. Почти каждый ранен, некоторые и дважды, и больше. Кровью доказали преданность. Без сомнения. Но вот с культурой пока не очень. Культурных откуда ж взять? Культурные на фронте за белых воюют или вовсе к буржуям за границу уехали. А непролетарскому элементу из оставшихся в кремлевской охране места нет, не было и не будет.

– Меня, значит, вы бы не взяли? – сказал Арехин.

– Это не разговор. В рядовой состав вы и сами не пойдете, а в начальствующий – если назначат сверху, значит назначат, наше дело приказы исполнять.

– Не назначат. Но вот насчет остальных, не охранников. Горничных, прачек, дворников, конюхов, поваров, буфетчиков, официантов, слесарей, столяров, работающих здесь, в Кремле – их‑то откуда набрали?

– Слесари и столяры пролетарии. Да и остальные тоже из угнетенных.

– Я ведь не дискуссию предлагаю, кто угнетенный, кто нет. Я просто спрашиваю, откуда набрали обслуживающий персонал.

– Ну, частью прежний остался. Те же слесари. Посторонний Кремль три года изучать будет, прежде чем поймет, а тут свой брат пролетарий. Но многих и со стороны приняли. Иногда товарищи вожди, а чаще их жены рекомендовали. Я так думаю, не сами все они этих горничных‑буфетчиков знали, даже почти никого не знали, в тюрьме, на каторге да в эмиграции как‑то без буфетчиков обходились. Просто знакомые, знакомые знакомых, седьмая вода на киселе. Тут нам чутье классовое помогает. Иному откажешь, иного и на кафедру сводишь, поговоришь по душам. Всяко бывает. Но насчет оружия мы обыскиваем их на входе.

– Понятно, – подумал Арехин. Понятно, что если человек захочет убить вождя, то возможность такая у него будет. Обыскивают на входе? Да у поваров и буфетчиков ножи всех размеров, на любого вождя подойдут. Не говоря уж о том что и с времен достопрежних полно в Кремле укромных уголков. Нет‑нет, а и алебарду стрелецкую найдут, и фузею. Не исключено, что и маузеров да наганов ящик‑другой лежит в потаеном местечке. Халтурин в Зимний не один пуд динамита перетаскал. Проворонили.

А вождей, их, конечно, любовь народная охраняет. Любовь и страх, как же без страха. Каждому показывают железную бочку, в которой горела Фанни Каплан. Вид этой бочки напрочь выдувает мысли о геройствах.

И все же, и все же… Но ведь Дорошке не нужно ни револьвера, ни динамита. Он им во сне является и словесно наставляет. Во сне – значит ночью. И является не всем. Товарищу Коллонтай вот не является, хоть та об этом и просит. Чем отличается товарищ Коллонтай от остальных? Многим. В частности и тем, что живет она не в Кремле.

Если бы Дорошка являлся ночью не ментально, в нави, а в яви, можно было бы заключить, что он может перемещаться по ночному Кремлю. Так может, он и перемещается? В конце концов, ментальный контакт потребовал личного присутствия обеих сторон – его и Дорошки. За неимением гербовой, то есть других идей, можно предположить, что и с дамами Дорошке нужен если не контакт, то, по крайней мере, близкое соседство. Оттого‑то Коллонтай и оказалась вне круга, что вне Кремля она.

– Вы, наверное, устали? Хотите, я вас у себя на ночь устрою, а то разъездой машиной отвезем вас, куда скажете? – предложил Беленький, приняв Арехинскую сосредоточенность за сонливость.

– Благодарю, но не стоит беспокоиться. Скажите, у вас в Кремле есть какой‑нибудь ночной буфет, где можно чаю попить или еще чего‑нибудь?

– Безусловно! Многие ночами работают, и чай, бутерброды, закуску им обеспечивает как раз ночной буфет. Некоторым на дом носят, остальные и сами придут, если нужно. Кремль, конечно, большой, но не такой уж, чтобы очень. Десять минут, пятнадцать по свежему – некоторые даже любят ночами ходить, напряжение снимать. После сибирских‑то ссылок… У нас безопасно, кругом патрули. А патрульные всех постоянных полуночников в лицо знают, и даже по походке узнают. Не беспокоят. В крайнем случае, удостоверение спросят или сюда приведут. Но это редко. Одного в неделю, двух.

– Будем надеяться, что я своим появлением беспокойства на эту неделю исчерпал, и впредь их не будет.

– Будем надеяться, – подтвердил Беленький, но видно было – не надеется он на это, напротив: Арехин и есть главное беспокойство, а остальное – рутина.

– Я тогда в ночной буфет и пойду. Чайку попью, если дадут, и вообще… – он не стал уточнять, что таится за неопределенным «вообще». И так ясно – ночная прислуга разных людей видит меньше, и потому помнит о них дольше. А поскольку Дорошка – волхв преимущественно ночной, то…

– Вас патруль проводит, в буфет‑то. А то в темноте искать долго, да и другие патрульные могут не понять, за злоумышленника примут…

О тот, что, приняв Арехина за злоумышленника, другие патрульные могут и пристрелить, Беленький не добавил – умному и так достаточно.

– Буду признателен, – сказал Арехин.

Спустя минуту они уже шагали по ночному Кремлю. Вероятно, все действующие электростанции энергию в первую очередь отдавали в Кремль, а уж что останется, поскребыши – остальной Москве. Да, не скоро озарится электрическим светом провинция. Подождет. Была б жива, с нее и довольно.

11

Ночной буфет оказался и правда неподалеку. Двое патрульных довели Арехина и один из них, верно, старший, посоветовал там до утра и пересидеть – хорошее, мол, место, и не только чаем в нем потчуют.

Арехин ответил, что крепко на это надеется и они расстались, довольные друг другом.

То ли Беленький за эти минуты переговорил с буфетом по телефону, то ли популярность Арехина среди кремлевской обслуги была много больше, чем он считал, но встретили его в буфете радушно. Пожилая женщина усадила его за столик в углу, где уже ждала холодная закуска – селедка с луком (разумеется, разделанная, очищенная, в селедочнице, приправленная уксусом и растительным маслом) и графинчик с водочкой, запотевший, только со льда.

– Есть жаркое, картошка жареная, щи суточные – перечисляла женщина, и перечисляла с душой, как долгожданному гостю, а не докучливому посетителю.

– Спасибо, может быть, позже. Я ведь до утра тут собираюсь пробыть, если не прогоните.

Женщина просто вспыхнула от радости. Видно, Беленький очень крепко внушил, что они должны удержать Арехина в буфете как можно дольше. Разумеется, от греха подальше. Чтобы не простыл. И под ногами не болтался.

Арехин налил рюмку, пригубил. Оно самое, хлебное вино Смирнова, очищенное. Старые запасы. Или работает заводик? Не весь, конечно, а маленький цех, только для Кремля. Все ж не электростанции, водочному цеху удержаться на плаву легче.

И селедка оказалась недурна. Женщина ушла – вы только кликните, и я приду, или другой кто, – ушла за стойку, куда наведывались один за другим кремлевские полуночники невысокого разряда. Шумно ввалился человек в распахнутой шубе. Запахнутая уже и не по сезону, жарко, а распахнутая и греет, все‑таки холодно ночью, и демократично получается, и барственно одновременно. Точно Шаляпин.

Только это был не Шаляпин а поэт.

Поэт подошел к буфету.

– Эй, буфетчик! Мое обычное!

Женщина, что встречала Арехина, ответила:

– Кузьмы Ефимовича нет, обслуживают лично, но я вам мигом приготовлю ваше обычное.

Поэт кивнул, оглянулся.

– Позвольте с вами посидеть, или вы как – одиночество предпочитаете больше компании?

– Это не вопрос предпочтений. Скорее – обстоятельств.

Приняв ответ Арехина за согласие, поэт уселся напротив.