Читать книгу 📗 "Я выжгу в себе месть (СИ) - Чайковская Диана"
Она отставила ковш в сторону, схватила травяной веник и принялась бить себя, прогоняя остатки черноты. И правильно – прочь треклятую тьму, нечего ей хозяйствовать в душе молодицы, и не простой, а ведьмы. Василика вдохнула запах хвои, можжевельника и полыни. Чудный веник! Не зря провозилась, собирая травы.
– О, совсем другое дело, – усмехнулась Ягиня, когда Василика вышла из мыльни румяная, чистая и с улыбкой аж до ушей. – Теперь, молодица, поешь и берись за работу. Дел мно-ого.
– Благодарю.
Василика придвинула миску со щами и с удовольствием начала хлебать. Пустой живот требовал сытной пищи.
– Да ты вся светишься! – хохотнул Всполох. – Ну прям ярче меня!
Блаженство, окутавшее Василику с головы до ног, не уходило. Жар пульсировал в крови, тело сияло и искрилось силой. Она с аппетитом доела и принялась за работу. Ягиня с усмешкой наблюдала и подсказывала. Ведьма могла бы собой гордиться – ее ученица с довольным урчанием таскала полные ведра, а потом смешивала травы и делала это так ладно, что даже Всполох поневоле залюбовался.
Работа кипела. Отвары варились, настаивались, заговоры начитывались, а ведь надо было еще между делом озаботиться ужином и непременно угостить Домового и Всполоха. Все давалось Василике необычайно легко. Закончив подметать избу и убедившись, что пряные зелья стоят в углу, она прошмыгнула во двор, взяла заскучавшего Яшеня и повела коня за ворота.
Ягиня была не против. Ведьма позволяла Василике вольно кататься по перелеску, а если та привозила с собой травы или снедь, то и вовсе радовалась. Вот и девице вдруг захотелось промчаться на коне, посидеть на тихой поляне и взглянуть издалека на Радогощь.
В ведьминой избе дни пролетали незаметно. Очень быстро русальная седмица сменилась месяцем липнем, когда травы, ягоды, грибы и впрямь липли к рукам, сами просились в туес, а деревенские дети бегали почти голышом и боялись только одного – злой Полудницы с острым серпом в руках.
Василика проскакала по перелеску, сделала круг-другой, выехала к опушке и привязала поводья к толстой ветке дуба, а сама уселась на зеленой траве, расплетать косу и напевать:
– Ой-ли-лю, ой-ли-лю, я тебя, родной, люблю. – Молодица улыбнулась верному коню. – В гриву травы заплетаю, вечным другом нарекаю.
И в самом деле, не петь же ей о добрых молодцах из Радогощи? Василика видела в них побратимов, с которыми можно пить сбитень, рисовать похабщину на земле, обкидываться снегом, но никак не миловаться у костра. А между тем душа ее девичья жаждала чего-то подобного, но признаться в том Василика не могла. Что Ягиня, что Калина – обе смотрели на молодиц снисходительно. Первая и вовсе посоветовала пить мятные чаи, чтобы унять жар в груди.
Отчего-то вспомнился молодец, что снился ей едва ли не каждую седмицу. В нем не было ничего красивого, а от черных ладоней веяло кровью и пеплом, но глаза парня горели таким пламенем, что сопротивляться она не могла. Такие воины не приезжали в Радогощь. Они состояли на службе у князя, рубили головы, жгли деревни, насиловали девок, а в свободное время пили вино. Эти молодцы казались Василике хуже духов Нави, ведь последние губили людей от голода, заложенного природой, но никак не по собственной прихоти.
Служители Нави… Она улыбнулась, вспомнив их красоту. Статные, ясноликие, с пышными кудрями и недобрыми взглядами. Если не всматриваться, то легко обманешься. Однажды Василике удалось поплясать с ними совсем немного. Она ухватилась за нечеловеческую руку и запрыгала вокруг костра, всматриваясь в костяную маску. К живым людям так не тянуло, как к духам. То была жуткая тяга. Ягиня вместе со Всполохом оттаскивали ее чуть ли не за косы. Ведьма грозила ей страшной карой, обещая выпороть так, что она не встанет еще пару седмиц, а потом будет спать добрую часть лета на животе. Духи шипели, не желая отпускать добычу, но Костяная вырвала из их лап Василику и утащила в избу, сыпля проклятиями.
– А бывает ли любовь вообще? – Василика грустно взглянула на Яшеня. – Калина отца не особо жаловала, да и девки наши миловались с молодцами только для того, чтобы потом друг перед дружкой хвастать.
Молодицы выли от горя, уходя в дом мужа, и это тоже казалось странным. Разве могла девка, идя за милого, заливаться слезами и обнимать порог родительского дома? Да, всем было велено выплакивать слезы до замужества, но, судя по всему, и после приходилось горько. И зачем тогда идти, если можно остаться?
Василика усмехнулась. Калина побагровела бы и назвала ее глупой. Ягиня на подобные вопросы лишь качала головой и повторяла, что люди слишком просты и не видят дальше собственных карманов. В чем-то ведьма была права. Василика вплела в густую косу еловые веточки. Мягкие волосы плохо смотрелись вместе с колючей хвоей, но переплетать не хотелось.
– Ладно, дружочек. – Она спрятала гребень в карман. – Надо возвращаться, а то дел еще много.
Не зря ведьма взбодрила Василику, придала ей целую гору сил. Ягиня надеялась, что она будет трудиться до глубокой ночи. Костяная была справедлива: сперва позволяла ученице отдохнуть, очиститься, впустить в тело силу и напитаться ею, подкрепиться, а лишь потом велела браться за дела и работать до тех пор, пока луна не начнет клониться к земле и пока силы не покинут Василику.
Ведьма не позволяла ей ни подолгу лежать на полатях, ни ходить усталой, с потухшим взглядом. Ягиня твердила, что им, ведающим, надо в первую очередь думать о себе, а после – обо всем остальном. И у Василики каждый день начинался с умывания, прогулки и вкусного завтрака. Конечно, не купеческая жизнь, но лучше, чем в избе любого доброго молодца, пусть и приходилось таскать ведрами воду из колодца, покупать еду, а иной раз охотиться, ставить силки. Все же – свобода, не неволя, которой пугали с младенчества.
Яшень сделал круг-другой по поляне, а после прошел через знакомые ворота. Ягиня уже поджидала ученицу у порога.
– Все никак не нагуляешься, – покачала она головой. – Лучше набери ведро воды и вычисти предбанник, а то там скоро все зарастет паутиной.
– Да, – кивнула Василика. – Что-нибудь еще?
– Потом поможешь мне со снадобьями. – Ведьма зевнула. – Надо девкам из твоей деревни отваров изготовить. Просили, представляешь, – она хохотнула, – чтоб кожа белее была! Вечно им в родительском доме не сидится, беспокойные.
Василика кивнула и пошла к колодцу. Повезло, что он находился прямо во дворе, не надо было бегать к речке через овраг, слушать дивные песни русалок и завидовать их красоте. Что неживые девки, что неживые парни – все отличались ладным станом, чудными лицами. Жаль, внутри у них чернела пустота. Василика видела и ощущала ее точно так же, как летнее тепло, и сама о том жалела. Было бы славно восхищаться неживыми, а не ужасаться мраку.
– Тоскует наша молодица, – вздохнул Всполох. – Некому сгубить ее молодость, вот и тоскует.
– А тебе бы все зубоскалить и слухи разносить, – покачала головой Ягиня. – Лучше девке помоги, раз заняться нечем.
– Не переживай, Василика, – подлетел дух к девке. – Вдруг я молодцем обернусь, и мы вместе как запляшем, как замилуемся!
– Тьфу на тебя трижды, – послышался ворчливый голос ведьмы. – Кому сказала, не смущай девку зря!
Василика улыбнулась. Она даже пожалела, что видела в нем брата, но никак не молодца и уж тем более не доброго. Впрочем, духом он был полезнее, особенно когда помогал подогреть воду и убрать грязь.
За наведением порядка время пролетело быстро, и они не заметили, когда во дворе потемнело и солнце спряталось, уступив место луне. За воротами послышался топот копыт. Всполох быстро затолкнул Василику в баню и приказал не высовываться.
– Хозяйка сказала, – прошипел дух. – Нельзя тебе в избе быть, пока Мрак там.
– Она же его отвадила. – Василика уселась на лавку. – А чем он опасен-то, Мрак этот?
Она слышала, что Мрак, Светоч и Месяц иногда останавливались у Ягини, но не понимала, почему ведьма прятала ее от них. Неужели гости были хуже духов Нави?
