Читать книгу 📗 ""Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Греттон Тесса"

– Буду делать растяжку, – поспешно объявила она, пока ей не приказали что-нибудь еще. Она подняла ноги, потянула носки на себя и, как ее учили, стала обводить ступнями пятна воды, видимые на штукатурке. Сырая зима уже закончилась, но огромное темное пятно в углу так и не высохло. Она говорила всем, что надо бы обратиться к хозяину дома, но ей отвечали, что тот, кому удалось хотя бы увидеть этого хозяина, уже заслужил золотую медаль.

Камилла не выразила ни одобрения, ни порицания, поэтому она сказала более решительно:

– Ноги прямо горят.

Она надеялась, что Кэм возьмет ее за лодыжки и потянет их вперед, пока ее колени не коснутся груди, а сухожилия не натянутся так, как будто сейчас лопнут со щелчком. Приятнее этого ничего в мире не было. Если бы ей по-настоящему повезло, Камилла помассировала бы ей икры, которые всегда болели от ходьбы, или даже спину, хотя это обычно случалось после тренировки. Но Камилла была занята своими записями и не обратила внимания на ее шевеления пальцами. Она даже повторила упражнение и сказала ей еще раз, погромче:

– Очень больно, господи.

– Надо ходить больше, – отозвалась Кэм не глядя.

– У меня судороги. Я не могу шевелиться.

– Значит, и в школу не пойдешь.

Она поняла, что проиграла.

– Да встаю я, встаю.

Чтобы подчеркнуть свои слова, она выгнула спину и вскочила, только чуть-чуть оттолкнувшись руками. Она много тренировалась и, когда смогла встать одним движением, была в совершенном восторге. Но Камилла сказала только:

– Не перенапрягайся. – И добавила совсем неприятное: – Посмотри, не надо Пирре помочь с завтраком?

– Хорошо. Хотя она, наверное, уже закончила, мы целую вечность возились. Может, еда уже остыла, – добавила она, измученная желанием.

Камилла на мгновение оторвалась от блокнота и критически посмотрела на ее голову – растяжка и прыжки прическу не улучшили – и добавила:

– Пусть она поможет тебе причесаться. У меня есть разговор.

– Отлично! Я найду время.

– У меня есть хронометр.

– Кэм, это звучит странно, никто здесь не называет это хронометром. Они говорят «часы».

– Приятно слышать. Не пытайся прогулять завтрак.

Она попыталась схитрить.

– Хотя бы напиши: «Я люблю тебя, Паламед» от меня? Пожалуйста? «Я люблю тебя, Паламед. Нона».

Камилла Гект сделала это не моргнув глазом, хотя Ноне пришлось принять ее слова на веру. Она присела на корточки, глядя на быстро бегущий по бумаге карандаш, но не смогла разобрать ни одного слова. Она не различала даже буквы, не могла узнать даже алфавит. Это интересовало всех, кроме нее самой. Но Кэм всегда можно было доверять. Когда карандаш замер и послание было, очевидно, закончено, Нона наклонилась и сказала:

– Спасибо. Я тебя тоже люблю, Камилла. А ты уже знаешь, кто я?

– Та, кто опоздал на завтрак, – ответила Камилла.

Но когда Нона встала, она повернулась к ней и улыбнулась редкой короткой улыбкой – так солнце вспыхивает на окнах автомобиля, несущегося по автостраде. Кэм теперь так редко улыбалась, что Нона сразу почувствовала, что день будет хороший.

На кухне было не светлее. Голубоватый свет пробивался сквозь щели в шторах, а старая плита мерцала тускло-оранжевым, но ее почти загораживал другой человек, с которым она делила квартиру. В какой-то из соседних квартир рыдал, возмущаясь утром, ребенок, поэтому Нона шла на цыпочках, чтобы не умножать шум. Соседей внизу бесили громкие звуки, а Пирра говорила, что они связаны с ополчением и что лучше их не злить, потому что у них похмелье девяносто процентов времени. Это было несправедливо, потому что сосед сверху никогда не снимал обувь в доме, а это, несомненно, значило, что они могли на него жаловаться. Но Пирра утверждала, что его тоже не стоит злить, потому что он полицейский. Всю ситуацию в целом Пирра именовала сэндвичем с дерьмом. Она всегда знала все обо всех.

– Все сделала? Отличное время, – сказала Пирра не оборачиваясь.

Пирра держала в руке распылитель с маслом, направленный прямо на сковородку, где она ворочала бледную пену лопаточкой. На ней были пижамные штаны и жилетка, а рубашки не было, поэтому оранжевое сияние конфорки освещало шрамы на ее жилистых руках. Потом она пошарила в шкафу рукой в поисках продуктов, и Нона подошла и начала отсчитывать тарелки.

– Это для оладьев? – спросила она.

– Возьми глубокие. Это яйца, – ответила Пирра.

Вблизи Нона почувствовала запах масла и увидела, как Пирра агрессивно болтает вилкой в стакане с ярко-оранжевой жидкостью, радиоактивно светящейся в темноте, а потом выплескивает ее на зашипевшую сковородку. Там, где жидкость коснулась горячего края, сразу образовалось желтое кружево. Нона заменила тарелки на две щербатые миски, и Пирра спросила:

– А считать в твоей школе не учат?

– Пирра, тут так жарко. Можно мне что-нибудь холодное?

– Конечно. Подожди, пока яйца остынут.

– Фу, я не это имела в виду.

– Выбора нет, малышка. Что тебе снилось?

– Все как обычно, – сказала Нона, неохотно беря еще одну миску, – хорошо бы хоть раз увидеть во сне что-то другое. Ты видишь сны, Пирра?

– Конечно. Буквально прошлой ночью мне приснилось, что мне нужно провести брифинг, но на мне не было штанов, и все видели мою задницу, – ответила Пирра, краем лопатки раздвигая ослепительно-рыжую жижу.

Нона захихикала, а Пирра торжественно добавила:

– Это не смешно, дитя мое. Я знала, что со мной все будет в порядке, пока я на трибуне, но не представляла, что буду делать, когда придется снова сесть. Думала, что умру.

– Ты серьезно или шутишь? – требовательно спросила Нона, отсмеявшись в очередной раз.

– Смертельно серьезно. Но все равно учти, что это тоже шутка про задницу, можешь галочку поставить.

Нона была настолько счастлива, что встала из-за стола и подошла к большому листу коричневой бумаги, пришпиленному к стене, и взяла карандаш. Подождала, пока Пирра скажет:

– Ряд выше, налево, стоп, – и поставила кривую галку.

Пересчитав их, она заметила:

– Седьмой за месяц. Но это несправедливо, ты ведь все время придумываешь новые. Паламед скажет, что ты искажаешь данные.

– Не могу отказать девушке, – пояснила Пирра.

Она выключила плиту и выложила часть содержимого сковородки в миску Ноны, а потом поставила сковородку обратно на плиту, накрыв ее полотенцем, чтобы не остыло. Вытерла руки и сказала:

– Ешь. Я помогу тебе причесаться.

– Спасибо, – сказала Нона, благодарная за понимание, – Кэм велела попросить тебя. А можно мне косички?

– Как изволит моя леди.

– Можно одну большую косу и две маленькие по сторонам от нее?

– Конечно, если времени хватит.

– Они не распускаются, в отличие от простых кос. – И в порыве искренности Нона добавила: – А еще я так не буду жевать концы. Я хочу держаться подальше от искушения.

– Как и все мы. Мне нужно перестать мучить себя, глядя на ящик для сигарет.

– Ой, только не надо снова о пассивном курении, – расстроилась Нона, но потом решила, что это было слишком резко, – в любом случае курить вредно, а я тебя люблю, Пирра.

– Докажи. – Это означало, что ей придется съесть яйца.

Нона ела, а Пирра короткими быстрыми движениями расчесывала ей волосы, которые падали Ноне на плечи тонким черным плащом. Они спадали почти до пояса, были мягкими и тонкими, как вода. Каждый четвертый день стрижки ее стригли, но не каждый день стрижки, потому что ей было больно и потому что длинные волосы растут медленнее, как сказала Камилла. Камилла и Пирра обе носили короткие стрижки, которым она завидовала. Темно-русая Кэм прямо обрезала волосы на уровне подбородка, и они мягко щекотали щеку, а если Пирра не успевала побрить голову, у нее вырастал коротенький ежик цвета темной терракоты, мокрой красной земли на строительной площадке. Пирра вся была цветов этой площадки: иссохший коричневый, пыльные комки глины, ржавый металл. Она была грубой, жилистой, с квадратными плечами, а Камилла – длинной, мрачной и худой. Нона полагала, что они обе прекрасны.