Читать книгу 📗 "Ларь (СИ) - Билик Дмитрий Александрович"
— Гриша! — повторил я с напором.
По виду беса стало понятно, что он был готов практически на все — бросить пить, признать целибат государственной религией, стать домохозяйкой на полную ставку — лишь бы не прыгать в импровизированный унитаз. Единственное, чему он не мог противиться — моему тяжелому взгляду. А как еще, если Царь царей поднялся от бездыханного тела Рехона и двинулся в мою сторону.
И Гриша прыгнул. Жаль, что только улетел недалеко. Продавец в магазине говорил, что это самая большая крышка с не менее внушительным ободком. Однако бес застрял ровно посередине, упершись намертво боками в пластик и закупорив проход в другой мир. Совсем как всем известный медведь, сходивший в гости.
— Хозяин! — жалобно пискнул он.
Нет, была бы под рукой бутылка подсолнечного масла, все оказалось бы проще. Но вот как-то так получилось, что именно ее и не оказалось. А Царь царей уже набирал разбег по направлению ко мне. Поэтому инстинкт выживания сработал быстрее.
Я бросил меч на Слово и вытащил оттуда портсигар, поднеся к бесу. Когда-то считалось, что этот артефакт бесполезен при путешествии в дальние миры. Но, как выяснилось, все меняется. Как только Гриша коснулся портсигара, он тут же исчез. А я бросил волшебный предмет внутрь. И уже после, схватившись рукой за ручку, а в другой руке держа Трубку с грифонихой, прыгнул сам.
Первым, кто меня встретил, оказался ветер. И не просто ветер, а именно Ветер. Пронизывающее до костей ледяное поддувало. Я утер слезящиеся глаза и осмотрел местность — пустынные заснеженные холмы, а под ними безжизненная степь.
— Это мы где, хозяин? — выбрался из портсигара бес.
— На Скугге, — ответил я. — В гостях у того, кто нас точно не приглашал.
Глава 22
От мороза сразу защипало щеки и нос, а нижняя губа прилипла к зубам, отчего мои слова стали совершенно неразборчивыми. Впрочем, сейчас совсем не до болтовни. Надо было торопиться спасать грифониху. А Стынь… Его я решил оставить на потом. К тому же, на горизонте невозможно было хоть что-то рассмотреть за непроглядной метелью. Вдруг пронесет…
Я не торопился поднять крышку-дверь с земли, чтобы сделать еще один прыжок. На этот раз куда-нибудь в сторону Мальдив или Кубы. Сюда мы, видимо, переместились потому, что подсознательно я хотел убраться из своего мира и заодно думал о месте, где будет не так жарко — ключ слишком жег мне руку. Вот только кое-что изменилось.
Теперь реликвия не подавала признаков жизни. Точнее, я чувствовал слабое течение хиста внутри артефакта. Что интереснее всего, когда я первый раз взял ключ, он сразу же будто активировался, значит, накачать его своим промыслом не вариант. Видимо, у реликвии есть определенное время для восстановления. И теперь мне придется его ждать.
Не скажу, что меня это порадовало. Потому что локация, в который мы оказались, была максимальна далека от комфортного времепрепровождения. Если не сказать большего. Хотелось забиться в какую-нибудь сухую пещеру, развести пионерский костер и накрыться кучей одеял, а не вот это вот все.
Пока же я, стараясь не думать о возможном обморожении, позвал Кусю, надеясь, что с момента перемещения в Трубку она не потеряла сознания. И тут мне, наверное, повезло в последний раз. Все-таки зелья удачи было выпито столько, что я не удивлюсь, если после всего произошедшего мне на голову рухнет какая-нибудь скала целиком.
Впрочем, по поводу везения я поторопился. Куся вывалилась наружу и неподвижно замерла на припорошенной снегом каменистой земле. Кровь продолжала покидать ее тело, потому скоро белоснежный ковер под грифонихой заалел. Будто кто-то рассыпал переспевшую рябину, которую затем растоптали толстенными каблуками.
Со времени моей инициации и последующей жизни рубежником я усвоил одну простую истину — никогда нельзя сдаваться. Пока ты дышишь, ничего не кончено. Сейчас мы подлечим Кусю, и… пусть как новенькая она не станет, но все обойдется. Лично я в подобное искренне верил.
И именно в этот момент пришло понимание, что, наверное, действительно начался откат по удачливости. Потому что я положил ладони на грифониху и за пролетевшее мгновение сразу все понял. Но прежде ощутил ее хист, наверное, самый необычный из всех, какие приходилось видеть. Он походил на густой апельсиновый сок с плавающей в нем мякотью — яркий, насыщенный, плотной консистенции. Сейчас весь промысел пытался тщетно залатать рану, нанесенную Тугариным, но не надо было быть даже рубежником и разбираться в хисте, чтобы понять — ни хрена из этого не получалось. Все потуги волшебного иммунитета сводились к тому, что могли лишь отсрочить приближение костлявой, не не помешать встрече с нею.
Однако самое мерзкое было даже не это. Сколько я видел на своем веку нечисти, на которой ставили крест? И ничего, крылатые после встречи со мной летали, водные плавали, лесные — жили у меня в доме. Проблема заключалась в другом — весь хист Куси оказался обернут в подобие тонкой пленки. Той самой, которая и делала мою нечисть наиболее уникальной из существующих.
Не потребовалось даже попытаться излить собственный промысел, чтобы осознать — напрямую это не сработает. Может, если бы Куся была в сознании, она бы поняла, что никто не пытается ей навредить. Но хист грифонихи ушел в режим автопилота и отражал любое воздействие. Если я попытаюсь сейчас лечить ее, то максимум чего добьюсь — избавлю себя же от мелких царапин.
Я скрипел зубами, пытаясь делать то, что у меня всегда не очень хорошо получалось — размышлять. Думай, думай, Мотя, выход есть. Не может не быть. Так устроено не только рубежничество, но и вся жизнь — у нас всегда бывает на выбор пара дверей, а часто и того больше. Просто мы иногда упираемся лбом в стену и не видим возможных вариантов. Да и стен, как назло, под рукой всегда с избытком.
— Дяденька, не кори себя, — подошел ко мне Митя. — Ты правда сделал все, что мог.
С другой стороны приблизилась Юния. Лихо ничего не сказала, лишь положила руку на плечо. И впервые за все время я не почувствовал, что она нечисть — ладонь оказалась мягкой, женственной. Гриша тоже не нашел слов.
Бес сейчас выглядел не менее взбудораженным, чем во время битвы — волосы всклокочены, глаза навыкате, ноздри яростно раздувались. Но вместе с тем Гриша подошел и крепко обнял меня за ноги, всем своим видом показывая, что он будет так стоять столько, сколько потребуется. Разве что Наташа замерла в стороне, до сих пор не зная, как себя вести. А может, дело было в напоминающей родимое пятно чернильной кляксе, которая теперь проступала на лице новой рубежницы. Скугга уже отметила ее появление.
— Нет, так не должно быть, — мотал я головой, почти плача. — Так не будет.
А сам мусолил в голове одну и ту же мысль. Спасти Кусю может лишь чудо. Вот только как, если как раз на всякого рода чудеса у грифонихи стойкий иммунитет? Я не могу напрямую коснуться ее хистом, чтобы вылечить. Фигня какая-то!
Внезапно я замер, даже перестав дышать. Все потому, что мне неожиданно пришла в голову такая тупая идея, что ее с непривычки можно было спутать разве что с гениальной. И все, чего я сейчас боялся, — спугнуть это наглую догадку, продолжая развивать ее.
С определенных пор умение концентрироваться стало практически базовой способностью. Думаю, окажись я сейчас прямо посреди горячего сражения, даже это бы мне не помешало. Я смежил веки, одновременно унимая бешено колотящееся сердце, медленно вздохнул, а когда открыл глаза, передо мной уже стояли на выбор те, кому когда-то мне выпала удача помочь. Сейчас меня даже не смутило слово «удача». Плевать на эти долбаные суеверия.
Нужную мне нечисть не пришлось искать. Сирин изначально подсвечивалась, нагло выпятив грудь и строя мне глазки. А когда я выбрал ее, взмахнула крыльями и шагнула вперед.
Мне показалось, что в тот же момент метель вокруг утихла, словно кто-то нажал на кнопку. И мир вдруг изменился. Он стал ярче, насыщеннее, объемнее, что ли. А еще я ощутил любовь. Не только странное необъяснимое влечение и бурю гормонов, которые часто путают с этим сложным словом и которые проходят через пару лет, а именно любовь. Я почему-то даже не думал, что Ерга ощущает нечто подобное, списывая ее признания на больную фантазию. Просто сирин знала обычную житейскую мудрость — чтобы жизнь была многограннее — надо любить.