Читать книгу 📗 "Зверь (СИ) - "Tesley""

Успокоив свою совесть этими рассуждениями, Марсель запалил свечи, с грехом пополам прочитал четверной заговор (как выяснилось, он почти забыл его) и снова уселся у камина с твёрдым намерением опять погрузиться в меланхоличные злопыхания Лепорта.

С годами я узрю за муки воздаянье,

Зима осеребрит вам золото кудрей,

Померкнет царственный огонь двух солнц-очей,

Амур уйдёт, смущён, утратив обаянье.

И нежная краса в своем благоуханье

Уступит времени — и в прелести своей;

Поблекнет цвет ланит с утратой юных дней —

И где сокровище, мое очарованье?

На душе у Марселя явственно полегчало. Даже настроение чуть-чуть приподнялось. Отложив Лепорта, он ещё раз прислушался.

Одинокая лошадь удалилась, но замковый колокол продолжал гудеть. Такой долгий звон на памяти Марселя случался впервые.

Что же всё-таки произошло? В Эр-Эпинэ скончалась какая-то важная особа? Уж не Штанцлер ли, чем Леворукий не шутит?

А вдруг это маркиза Жозина?

Марсель вздрогнул при этой мысли. Бедная женщина, сохранившая в зрелом возрасте застенчивое очарование девушки, имела слабое сердце. А если оно не выдержало неопределённости и остановилось от тревоги за единственного оставшегося сына?

Взбудораженный дурным предчувствием, Марсель снова встал. Создатель, если ты существуешь, ты не допустишь подобной несправедливости!

«Спрошу у караульных, — подумал он. — Не убьют же они меня, в конце концов, если я осведомлюсь о здоровье вдовствующей маркизы? Ведь если я не сижу на хлебе и воде в каком-нибудь карцере, этим я обязан именно ей».

Он решительно двинулся к двери, собираясь постучать в неё, чтобы привлечь внимание стражи. Однако не успел сделать и четырёх шагов.

Дверь распахнулась сама, стремительно и резко, словно её изнутри толкнул разъярённый носорог. Тяжёлая дубовая створка загрохотала, ударившись о стену и лязгнув наружным засовом. В проёме показался граф Штанцлер – потный, побагровевший, набычившийся как взбесившийся буйвол. Он ввалился внутрь, рывком захлопнул дверь, поискал засов, которого с этой стороны не было, метнулся к камину и, пыхтя, подтащил ящик для дров, а затем, дико осмотревшись по углам, освещённым четырьмя свечами, тяжело рухнул на один из двух стульев, имевшихся у Марселя в распоряжении.

При этом он беспрестанно бормотал что-то себе под нос, яростно и неразборчиво, захлёбываясь словами.

Подобная бесцеремонность переходила всякие границы. Всё-таки это была камера виконта Валме, а не проходной двор!

Марсель с достоинством встал перед бывшим кансильером:

— Любезный граф, чему обязан таким неожиданным визитом? Для допроса уже немного поздновато, вы не находите?

Штанцлер не обратил на его слова ни малейшего внимания: он слепо шарил руками по груди, словно пытаясь найти под камзолом оружие или защитный амулет.

— Он был прав… Он был прав! — вырывалось у него изо рта безостановочно.

— Кто был прав? — осведомился Марсель, приподнимая левую бровь совсем по-алвовски.

— Ла Риссан, — отозвался Штанцлер, задыхаясь. — Она умерла, умерла!

Сердце Марселя ёкнуло.

— Надеюсь, вы говорите не о маркизе Эр-При, граф? — спросил он, почти не надеясь услышать обнадёживающий ответ.

— Я здесь не при чём! — вдруг тоненько взвизгнул Штанцлер. — Ни при чём, слышите! Я добивался власти только для неё! Для неё!.. — истерически выкрикнул он, нелепо жестикулируя. — А если и для себя, — добавил он тут же, дрожа как в лихорадке, — то не ей меня упрекать! Она сама… Она сама убивала!

Марсель поднял вторую бровь. Не похоже, чтобы речь шла о маркизе Эр-При.

— Вы кого-то убили, дорогой граф? — поинтересовался он прокурорским тоном.

— Я не убивал! — завопил Штанцлер срывающимся фальцетом. — Я её не убивал! Она сама виновата! Она хотела этого. Я действовал в её интересах – всегда, слышите, всегда! Моей вины тут нет. Оставь меня в покое! — взвизгнул он, нашарив, наконец, эсперу на шее и выставляя её перед собой. — Уходи! Не хочу тебя видеть!

Марсель остолбенел от удивления. Только сейчас он сообразил: то, что он первоначально принял за ярость, было ужасом – почти животной паникой.

— О ком вы говорите? — спросил он, начиная понимать, что не понимает вообще ничего.

Штанцлер неожиданно разрыдался – в голос, как истеричная баба, трясясь в крупном ознобе. Он заслонил руками лицо, и по его коротким толстым пальцам, украшенным перстнями, потоком полились крупные слёзы.

— Я не хочу… — лопотал он неразборчиво, — не хочу, не хочу, не хочу!..

Марсель пожал плечами и сел на стул. Его любопытство было возбуждено, но приходилось выжидать.

Постепенно Штанцлер затих, обессилев от сильных переживаний. Его всхлипывания и бормотание становились всё реже. Марсель придвинул к себе бутылку вина (её принесли вместе с ужином), налил бокал и подтолкнул его поближе к бывшему кансильеру. Тот не сразу понял смысл немого приглашения, но потом до него всё же дошло. Он принял бокал трясущейся рукой и выпил его, щедро залив вином подбородок и воротник. Почти сразу же на него напала икота. Он задыхался и сипел, судорожно силясь ухватить посиневшими губами глоток воздуха. Вид у него был жалкий и отвратительный.

Марсель бестрепетно налил второй бокал и помог Штанцлеру донести его до рта не расплескав.

Это помогло.

— Я не виноват! — снова забормотал Штанцлер, видимо, не в силах перестать оправдываться. — Я думал только о ней! Клянусь. Ведь я любил её. Я любил только её!

— Кого? — спросил Марсель. — О ком вы говорите?

— О моей дочери, — неожиданно ответил Штанцлер. — О моей несчастной дочери!

И снова разрыдался. Его судорожные всхлипы до отвращения походили на рвотные позывы.

Мысли Марселя разбежались как мыши, потревоженные веником.

— А я полагал… — медленно проговорил он, — а я-то полагал, любезный граф, что вы старый холостяк!

— Д-да… Х-холостяк… — с трудом выговорил Штанцлер: его горло свело пароксизмом.

— О! — произнёс Марсель легкомысленным тоном. — Так у вас есть ублюдок! Но это же самое обычное дело, дорогой граф! У меня у самого есть двое или трое ублюдков. Не помню точно сколько именно.

Штанцлер даже на секунду перестал давиться слезами: его, похоже, потрясло легкомыслие виконта.

— Но я абсолютно убеждён, что вы заботились о вашей дочери как любящий отец, — тут же добавил Марсель сочувственным тоном.

Штанцлер трясущейся рукой потянулся к опустевшей на две трети бутылке. Предупредительный Марсель догадливо подсуетился и налил бывшему кансильеру третий бокал.

Тот выпил, чуть-чуть успокаиваясь. Его взгляд начинал потихоньку стекленеть: любитель травяных отваров явно отвык от крепких напитков.

— Вы не знаете, каково это… — нечленораздельно забормотал он, невидящим взглядом уставившись перед собой. — Вам не понять… Вы слишком ветрены! А я был одинок – всегда. Мне шёл четвёртый десяток… Каролина тоже была не молода, и они с Ариго окончательно осточертели друг другу. Если Каролине захотелось меня, то почему бы и нет? Она была ловкая женщина и могла бы стать полезной. Но потом… Потом родилась Кат…

Штанцлер схватился рукой за горло и сжал его, словно пытаясь удержать это имя у себя в глотке.

Однако Марсель сразу сообразил: королева! От любопытства даже уши у него под волосами поднялись и насторожились как у собаки.

— А потом родилась ваша дочь, — услужливо подсказал он, подливая вина в бокал. — Разумеется, это было прелестное дитя!

— Прелестное, — заплетающимся языком подтвердил Штанцлер. — Чудесное, необыкновенное! Моя дочь. Вылитая мать лицом, но ум, характер, воля – о, всё это досталось от меня, то была плоть от моей плоти! Знаете ли вы, каково это: понимать, что больше не одинок? Тогда я почувствовал, что для меня больше нет ничего невозможного. Она станет всем, и я стану всем вместе с ней!

— И ваша дочь стала королевой? Катарина? — неосторожно спросил Марсель: этот вопрос просто жёг ему язык.