Читать книгу 📗 "Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция (СИ) - Стивенсон Нил Таун"

Я слегка опешила от такой внезапной отповеди и примиряюще вскинула руки.

— Ладно. ДАРПА.

— И даже после вынужденного ухода из МТИ он продолжал делать серьезную работу — для них.

— В ней участвовали коты?

— Засекречено. Но я о том, что обвинения в старческой деменции беспочвенны. Он выдал стоящую работу еще… — Тристан домотал страницу донизу, — четыре года назад.

— В заявке на патент говорилось что-то о глушении вражеских разведывательных устройств.

— Когда ДАРПА платит тебе зарплату, — сказал Тристан, — все, что ты делаешь, связано с национальной обороной. Фрэнк Ода пытался создать оборонную технологию на основе той интересующей нас науки. Но… заявку отвергли.

— А что, по-твоему, означает эта строчка… — Я отмотала статью в «Клаксоне» назад. — «Подопытный экземпляр должен содержать живую, активную мозговую ткань».

— Как-то связано с принципом работы ОДЕКа, наверное.

— Меня это немного смущает.

— Может быть, стоит спросить его самого.

Тристан что-то напечатал на компьютере. Потом глаза у него расширились, как всегда от приятного изумления.

— Стоукс. Он по-прежнему здесь. Совсем рядом, в Кембридже.

— Очень удобно. Адрес?

Вместо ответа Тристан развернул ко мне экран с гугл-картой.

Я чуть не подавилась сааг паниром.

— Два шага по Массачусетс-авеню от моего дома! Туда пешком от силы полчаса!

Тристан ухмыльнулся и сунул руку в карман.

— А позвонить еще быстрее. — Он набрал на телефоне номер с экрана. Когда пошли гудки, Тристан ухмыльнулся и подмигнул мне, словно ребенок, которому сейчас вручат приз за разгаданную загадку. Я улыбнулась в ответ.

Однако время шло, улыбка Тристана меркла. Наконец он дал отбой.

— Не берет трубку. — Он укоризненно глянул на телефон. — Даже автоответчика нет. Странно. Они сейчас у всех.

— Может, он технофоб.

— Профессор МТИ, пытавшийся запатентовать революционное изобретение?

— Его подняли на смех, — возразила я. — Он оскорбился до глубины души и стал технофобом.

— Перерыв на ланч закончен, — объявил Тристан, вставая и беря свой свитшот с эмблемой «Янкиз». — Мы отправляемся в гости.

Дом стоял в ряду зданий, выстроенных, судя по виду, в конце девятнадцатого века, но выделялся среди них, как отец-пилигрим на банкете в Белом доме. Простой, трехэтажный, с двускатной крышей, он был старше их по меньшей мере на сотню лет. Садик затмевал все соседние. Здесь было множество цветов, зелени и декоративных кустов, высаженных с той минималистической экономностью, какую мы привыкли видеть в японском ландшафтном дизайне.

Мы позвонили. Открыла пожилая женщина. Не японка, европейского вида. И даже коренная американка белого протестантского типа во всем, включая то, как она нас встретила.

— Ребекка Ист, я полагаю, — обратился к ней Тристан, протягивая руку.

— Ребекка Ист-Ода, — поправила она. На восьмом десятке, черные с проседью волосы уложены в пучок, свитер от Лоры Эшли — живое воплощение той особой породы новоанглийских конгрегационалистов, в которой холодный аристократизм сочетается с крестьянской закалкой. Такая женщина вежливо предложит вам валить в жопу, и вы отвалите, как миленькие, просто чтобы ее не огорчать.

По счастью, она не выразила свое пожелание словесно. Тристан объяснил, что мы хотим поговорить с профессором о его проекте времен МТИ. Ребекка с явной неуверенностью поджала губы.

— Это важно, — сказал Тристан.

— Фрэнк не любит говорить о работе с тех пор, как ушел на пенсию, — ответила она.

— Мы много времени не отнимем, и он будет рад нашему визиту, — возразил Тристан.

Ребекка смерила его подозрительным взглядом.

— Фрэнк сейчас отдыхает. Попробуйте заглянуть завтра.

Тристан открыл было рот, но я стиснула ему руку, вонзила ногти в запястье и заговорила:

— Прошу извинить нашу грубость, но мы были бы чрезвычайно вам признательны, если бы Ода-сэнсэй рассмотрел возможность уделить нам немного времени.

Ребекка некоторое время с осторожным интересом изучала мое лицо, затем метнула взгляд на Тристана — словно проверяя, заметил ли он, что она отвечает мне, а не ему, — и сказала:

— Я посмотрю, проснулся ли он.

Как только она ушла в дом, я повернулась к Тристану:

— Когда говоришь по-японски, с подобострастностью переборщить невозможно.

— Она не японка, — буркнул он.

— Я просто дала понять, что знакома с культурой ее мужа. — Словами не выразить, как мне было приятно, что я для разнообразия оказалась более компетентной. — А это означает, что мы будем держаться почтительно, а ей это важно, иначе она бы не отшила тебя с порога.

— Женщины все так усложняют, — с притворным отчаянием заметил Тристан.

— Если ты собираешься наезжать на меня с сексистскими штучками, то ничего не выйдет, — парировала я. — Первое, что ты про меня узнал: я женщина. Завязывай с этим делом.

— Стоукс, ты норм, — сказал он и взъерошил мне волосы, будто младшей сестренке.

Я оттолкнула его руку. Прежде чем выяснение отношений перешло в более активную стадию, на лестнице застучали деревянные башмаки — Ребекка Ист-Ода спускалась к нам.

В которой мы знакомимся с доктором Одой. И его женой

Она провела нас в дом, где чуть заметно пахло старым деревом и старой шерстью — я всегда воображала, что так пахли викторианские дома в викторианскую эпоху, пока недавно не выяснила горькую правду: на самом деле по крайней мере здесь, в Лондоне, они воняют китовым жиром, пачулями (их вплетают в женские шали, чтобы моль не съела ткань по пути из Индии), засорившейся канализацией. Теперь я убеждена, что тут все ходят в церковь ради ладана.

Но вернемся к нашей истории: Ребекка провела нас в комнату справа, где когда-то была парадная столовая, а теперь располагался кабинет ее мужа. Раздвижные окна впускали много света; книжные шкафы занимали обе дальние стены, оставляя место лишь для камина. На полках теснились кипы бумаг, журналы и скоросшиватели без какой-либо различимой на глаз системы. Доктор Фрэнк Ода, поджарый и бодрый японо-американский джентльмен с внешностью рассеянного ученого, сидел за столом, развернутым в сторону улицы. Ребекка представила нас и предложила чаю тоном, в котором явственно читалось: лучше бы мы ушли раньше, чем закипит чайник. Тристан с его полной социальной глухотой ответил: «Спасибо, да».

Профессор с улыбкой указал нам на гарвардские стулья перед его столом, поспешно убрав с одного потрепанные томики — «Анну Каренину» и «Геометрические перспективы теории калибровочной инвариантности» (под ред. д-ра Фрэнка Оды). Мы сели, и Тристан немедленно начал излагать, что мы пытаемся сделать (не упоминая, зачем это нам) и как наткнулись в интернете на его отвергнутую патентную заявку. Лицо у профессора Оды стало задумчивым.

— Чтобы не изобретать велосипед, мы решили обратиться к вам — может быть, вы расскажете нам о своем устройстве и почему оно работало или не работало.

Ода глянул на него оценивающе.

— Вы же не из ДАРПА?

— Нет, — быстро заверила я. — Это совершенно другой проект. Я — лингвист.

Последние слова должны были продемонстрировать всю меру нашей безобидности.

Ода, нахмурясь, покачал головой.

— Тогда я не понимаю цели вашего исследования.

Тристан улыбнулся своей бойскаутской улыбкой.

— Я не могу вам ничего больше сказать, пока вы не подпишете соглашение о неразглашении. Я думал, мы просто побеседуем о вашей старой работе.

Ода улыбнулся в ответ.

— Стану ли я делиться информацией с теми, кто не делится ею со мной?

Тристан прибавил лучезарность улыбки до уровня «вожатый бойскаутского отряда».

— Вы не хотите поговорить о физике с собратом-физиком во имя науки?

— Если это прикладная физика, он хотел бы знать, к чему ее собираются приложить, — произнесла Ребекка Ист-Ода из дверей кабинета.