Читать книгу 📗 "Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция (СИ) - Стивенсон Нил Таун"
— В Остине?
— Да.
Снова неловкая пауза. Можно было бы завести долгий разговор, но Хендрик ждет. И компьютер Беатрикс тихонько попискивает и позвякивает уведомлениями.
— Хочу дать вам визитку человека из Нидерландов, с которым я работаю, — сказала наконец Беатрикс. Виллему показалось, что она не сразу на это решилась и что это решение важно для нее. — Просто на случай, если захотите… ну, не знаю… выпить с ней кофе или что-нибудь такое. Она в Гааге.
Перебрав бумаги на столе, Беатрикс отыскала там папку с документами, к которой была пришпилена визитка, сняла ее и отдала Виллему.
— А, я о ней слышал! Разумеется. И об ее организации, — заметил Виллем.
Идиль Варсаме, нидерландка сомалийского происхождения, дочь беженцев, неустанно боролась за соблюдение прав человека в бывших колониях. Она возглавляла некоммерческую организацию, существующую на щедрые пожертвования крупных компаний.
Виллем взглянул на Беатрикс. Из-за маски трудно было понять выражение ее лица; но смотрела она пристально, даже с тревогой. Не терпится узнать, как отреагирует дядя Виллем на сообщение, что она — соратница Идиль Варсаме. Ведь политика — дело тонкое. В спорах об иммиграции чернокожая Идиль, разумеется, всегда на стороне иммигрантов. А вот Хендрик — который сейчас в беседке ждет возвращения Виллема — считает, что чем меньше этих приезжих оседает в Нидерландах, тем лучше.
Однако этот вопрос глубже привычного противостояния правых и левых. Идиль не поддерживает бывшие колонии во всем — напротив, бесстрашно борется с нарушениями прав человека со стороны их нынешних властей. После выступления против «женского обрезания» в Восточной Африке полиции пришлось обеспечить ей круглосуточную защиту — разъяренные традиционалисты угрожали ей расправой. Она понимает, о чем идет речь, куда лучше западных левых теоретиков, мечтающих деколонизировать все и вся.
— Хорошее дело, — сказал Виллем. — Семья может вами гордиться.
Беатрикс просияла — это было заметно даже под маской.
— Приезжайте в Нидерланды, — пригласил он. — Поужинаем вместе, поговорим о Папуа.
— С удовольствием, дядя Виллем!
Виллем вернулся в холл и отыскал место, где с потолка свисала длинная цепь, другим концом закрепленная на дверце люка. Взялся за нее и дернул, почти ожидая, что сейчас на голову обрушится куча пыли и мышиного дерьма. Но на чердаке было чисто. Классическая голландская чистота. Опустилась складная алюминиевая лестница. Автоматически зажегся свет, явив взору стропила и фанерную обшивку с внутренней стороны крыши. Виллем поднялся наверх. Кондиционеров на чердаке, разумеется, не было; перепад температуры он ощутил, едва просунув голову в люк. Примерно половину чердака занимали прочно запечатанные от воды и от насекомых полиэтиленовые мешки: сквозь молочно-белый полиэтилен смутно виднелась одежда и старые документы. Но справа от люка чердак был почти пуст. Здесь Виллем увидел пятигаллоновую пластмассовую упаковку питьевой воды, ящик армейских галет, небольшой оружейный сейф, в котором, видимо, хранился револьвер, аптечку первой помощи и топор. Не какой-нибудь дедовский топор, покрытый ржавчиной, с вытертым до блеска деревянным топорищем, — новехонький, словно десять минут назад принесенный из хозяйственного магазина, со всех сторон оклеенный предупреждениями и дисклеймерами, с ярко-оранжевой (разумеется, какой же еще?) рукоятью.
— Ты хотел показать мне топор? — спросил Виллем, вернувшись с этой маленькой экскурсии.
Хендрик уже сделал свои дела в уборной и теперь убивал время, просматривая с телефона футбол где-то в Нидерландах.
Недовольно покачав головой на то, что творилось на экране, он отложил телефон и кивнул.
— Я никогда об этом не рассказывал. Знал, что это расстроит Бел. Но Watersnoodramp [531] (под этим он подразумевал страшное наводнение 1953 года) пришло ночью, и, когда мы поняли, что происходит, вода была уже на первом этаже. Так что мы, разумеется, остались на втором.
— Разумеется.
— В такой ситуации ждешь, что либо вода схлынет, либо появится кто-то и тебя спасет… или просто ни о чем не думаешь. Но вода все прибывала. Скоро нам пришлось забраться на кровати. Потом на шкафы. Наконец, по грудь в воде, мы добрели до лестницы на чердак и залезли туда, думая, что там-то будем в безопасности. Но скоро поняли, как страшно ошиблись. На чердаке было опаснее, чем где-либо еще, — ведь с него не было выхода. Ни окон, ни люка на крышу. Когда начало заливать чердак, мы поняли, что сами себя загнали в ловушку. А вода все прибывала…
— Ты прав, маме этого рассказывать не стоило, — поежившись, заметил Виллем.
— Я прыгнул, — рассказывал Хендрик. — Стащил с себя пижаму, нырнул в эту ледяную воду, наощупь доплыл до окна, разбил его, выбрался из дома и вынырнул уже снаружи. Только тогда наконец-то смог набрать воздуху в грудь.
Он закатал рукав и показал шрам на руке. Разумеется, шрам этот был всегда, Виллем помнил его с раннего детства — но на вопросы о нем отец всегда отвечал уклончивыми отговорками о бурной юности.
— Дальше мне удалось взобраться на крышу, отодрать в одном месте черепицу и проделать дыру. Оказалось, это было уже ни к чему — на этом вода остановилась; но… — он пожал плечами, — Александре и Мине важно было знать, что я здесь. А мне было важно что-то делать.
— Поэтому ты держишь на чердаке топор?
— Да. Кстати, не такая уж оригинальная мысль. Многие в этих краях так делают. Особенно после «Катрины».
Виллем привык, что самые важные уроки отец предпочитает преподавать обиняками — и часто без помощи слов. С родительскими поучениями легко спорить, особенно когда сын лучше отца говорит по-английски и вообще умен не по годам. Но как поспоришь с топором на чердаке?
— Ясно, — покладисто сказал Виллем. — Значит, к угрозе наводнения ты относишься серьезно.
— А как можно относиться несерьезно?! — негодующе пропыхтел Хендрик. Опасаясь, что отец снова углубится в воспоминания о Watersnoodramp, Виллем энергично закивал и протянул руки ладонями вверх, как бы говоря: «Сдаюсь, сдаюсь!» — Вопрос в том, что нам с этим делать.
— С глобальным потеплением? Нам — это человечеству? Цивилизации?
— Ну да, ну да! Понимаю. Это слишком расплывчато. Размывает ответственность. Сразу начинается политика, черт бы ее драл…
— Поставим вопрос так, — прервал его негодование Виллем. — Что могут сделать нидерландцы с подъемом уровня моря? Так все становится конкретнее и понятнее, верно? Вместо всего мира, ООН и так далее — речь об одной стране. Вместо парниковых газов, изменений климата и прочих глобальных тем мы говорим об одной проблеме, ясной и конкретной: подъеме уровня моря. — Виллем кивнул в сторону воды. — С этим спорить невозможно. И для нас, очевидно, это вопрос жизни и смерти. Либо мы решим проблему, либо наша страна прекратит свое существование. Все ясно как день.
— Нет такого ясного вопроса, который политики не смогут запутать! — проворчал Хендрик.
— Если уж на то пошло, я не на политика работаю.
— Но ты только что прочел мне лекцию о том, как ограничена ее власть! Грондвет и все такое.
— А ты, отец, в ответ дал мне понять, что у монарха имеются и неполитические способы вдохновить и повести за собой народ.
Оба на секунду замолчали, думая об одном: об ослепленном Йоханнесе, стоящем на коленях, и свисте самурайского меча над его головой.
— Вопрос, который стоит сейчас перед нами, — снова заговорил Виллем, — в том, действительно ли настал момент, когда королева должна возглавить свой народ и спасти его от смертельной опасности — разумеется, не нарушая Конституцию.
— Хороший вопрос, чего уж там, — задумчиво помолчав, сказал Хендрик. — Но почему вы ищете ответ в Техасе?
— Тоже хороший вопрос, — ответил Виллем. — Вот ответ: в Хьюстоне живет человек, которому хватило сообразительности несколько лет назад спрятать на мировом чердаке топор. Мы здесь, чтобы выяснить, не пора этим топором воспользоваться.
