Читать книгу 📗 "Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция (СИ) - Стивенсон Нил Таун"
— И я. Так вот: моя семья осталась жить с чикасо. И это оказалось ошибкой. Дело в том, что из всех Пяти цивилизованных племен чикасо жили западнее всех, на самом краю нынешней Оклахомы. Их территория граничила с Команчерией — землями команчей, самого мощного и воинственного индейского племени. Их боялись больше всех остальных. В то время команчи жили как всегда: нападали и грабили фермы и ранчо белых или Пяти племен. Однажды, в 1868 году, они напали на чикасо, все сожгли, угнали лошадей. Насчет пленных у них была, можно сказать, своя политика. Маленьких детей, с которыми возни больше, чем прибытка, просто убивали. Взрослых убивали медленно. Но детей в определенном возрасте, примерно от семи до двенадцати, уводили с собой и принимали в племя.
— А Хопвеллу Гранту было восемь лет.
Руфус кивнул.
— Восемь. И он умел обращаться с лошадьми, а для команчей это был ценный навык. Так что они взяли его в плен, а позже продали квахади.
— Квахади?
— Еще одно племя команчей. Самое свирепое, дикое, свободолюбивое. Они сдались последними. Хотя в конце концов тоже сдались. Так что в 1875 году Хопвелл оказался в Форт-Силле. Это Оклахома. Не так уж далеко от территории чикасо, где родился. Разумеется, всю его семью вырезали при том налете, а сам он к тому времени сделался настоящим команчем.
— Только… только чернокожим, — заметила Саския.
Руфус покачал головой.
— А это им было неважно. Команчи — не раса, а образ жизни. Бывали и белые команчи, и команчи-мексиканцы, и черные, и команчи, прежде бывшие каддо или шейеннами. Какие угодно.
— Так вы говорите, он оказался в Форт-Силле…
— Там их держали некоторое время, вроде как в плену. Это так и называется: период пленения. А когда все успокоилось, то кончилось тем, что кое-какую землю команчам оставили. Выделили им наделы площадью по сто шестьдесят акров. Многие сдавали свои наделы в аренду белым ранчерам, другие разводили скот и всякое такое. Хопвелл пошел в ковбои. Около 1900 года женился на женщине моложе себя: точно не знаем, но думаем, она была наполовину из команчей, наполовину белой. У них родился сын. Мой прадед. Он вырос на ранчо, а когда началась Первая мировая, завербовался в армию. Там тоже нужны были люди, знающие, как обращаться с лошадьми. Вернувшись, женился на женщине, с виду на него похожей, — мы думаем, она была мексиканка… ну и так далее. Дед воевал во Второй мировой. Вернулся целехоньким, в эпоху бумеров обзавелся семьей. У него родился мой отец. Как-то так. Вплоть до Второй мировой мы занимались лошадьми, но дальше времена изменились — кавалерия сменилась танками. Я в армии стал механиком. Чинил танки, БТРы и всякое такое. — Он усмехнулся. — Там мясо и шкура, тут железо — а суть одна.
Хьюстон
Гонки до Шугарленда, открытые на следующее утро, обернулись самым дружественным чемпионатом: таким, в котором всем весело и никто не чувствует себя побежденным. Поначалу казалось, что «лодочники» разобьют Руфуса наголову. До самого Шугарленда русло Бразос было свободно — даже свободнее, чем обычно. Шкипер по имени Митч гордился своей быстроходной моторкой, и расход бензина его совершенно не тревожил. Даже при нынешней жаркой и влажной погоде для охлаждения хватало свежего ветра, дующего в лицо; на большой скорости пассажирам приходилось даже прятаться от ветра — всем, кроме Аластера, который впервые после крушения самолета выглядел совершенно живым. С его прической — рыжеватой щетиной с проблесками седины, сквозь которую кое-где просвечивал голый череп, — ветра можно было не бояться, да и кровососущие насекомые не застревали у него в волосах. Бразос здесь текла напрямик, почти без излучин, — и, за исключением редких мест, где ее пересекали мосты, напоминала какую-нибудь субтропическую реку, привольно текущую по краю, где не ступала нога человека.
Пожалуй, это больше всего удивляло Саскию в Техасе. Она прекрасно знала, что за густой завесой зелени, окружающей реку с обоих берегов, скрывается вполне современный ландшафт: фермы, дороги, электростанции, нефтеперерабатывающие заводы. Это мог подтвердить и Виллем со своей картой: открываешь — и видишь со всех сторон фермы и небольшие городки, постепенно переходящие в пригороды Хьюстона. Однако глазам их представала та же экосистема, что окружала их с самого приземления в Уэйко: деревья, оплетенные лозами и диким плющом, таким густым, что на расстоянии он смотрелся как изумрудный войлочный чехол на мебели. Именно так выглядели берега везде, кроме самых крутых и открытых участков, где зелень уступала место голой красной глине. Минуя поворот за поворотом, следя, как стрелочка на карте Виллема приближается к Шугарленду, королева все ждала, когда же зелень отступит и они окажутся среди городского ландшафта. Но этого так и не произошло.
Митч, следуя собственной электронной карте, приглушил мотор и направил лодку к правому берегу. Там все было залито стоячей водой. Митч нажал какую-то кнопку, и винт моторки поднялся из воды под углом, вперед и вверх; затем шкипер подался назад и включил боковой двигатель, предназначенный для маневров на мелководье и среди множества препятствий.
Несколько минут лодка тыкалась туда-сюда на затопленном берегу — и вдруг они увидели Руфуса: он стоял по колено в воде, закатав штанины (и все равно весь мокрый), выразительно поглядывая на воображаемые часы. Амелия бросила ему фалинь; Руфус его поймал, перекинул через плечо и отбуксировал лодку на несколько метров, к месту, где земля наконец-то взялась за ум и решила показаться из воды. Саския и прочие давно уже выработали привычку не снимать обувь, пригодную для хождения по дну; теперь все они попрыгали за борт и, прошлепав несколько шагов по воде, выбрались, образно выражаясь, «на сушу».
Они забыли как следует поблагодарить Митча и с ним попрощаться, пока сидели в лодке, и теперь пытались исправить свою ошибку, дружно махая ему руками и посылая воздушные поцелуи. Он взобрался на переднюю палубу, снял бейсболку и отвесил глубокий поклон, напугав Саскию: на миг она заподозрила, что он знает, кто она. Но, скорее всего, Митч просто так проявлял вежливость. Руфус едва не превратил эту галантную сцену в фарс, оттолкнув лодку от берега. Но для носителя огромного пивного пуза Митч на удивление ловко удержал равновесие. С Руфусом он попрощался, подняв руку (хлопнуть ладонью о ладонь им бы не удалось — для Руфуса было слишком высоко, для Митча слишком низко) и как-то сложно подвигав и пощелкав пальцами. Затем повернулся к ним спиной и включил свой боковой двигатель.
Время уже близилось к полудню, небеса очистились, ярко светило солнце — и за те несколько минут, что потребовались, чтобы сойти на берег и попрощаться, все успели вспотеть и изнемочь от жары. Руфус, возглавив команду, повел ее в чащу. Саския уже приготовилась к долгому тяжелому переходу — особенно тяжелому, поскольку, рассчитывая сразу оказаться в Хьюстоне, в каком-нибудь помещении с кондиционером, они упаковали геокостюмы и были сейчас в самой обычной одежде, без охлаждения.
Однако пройти пришлось буквально шагов десять. Ровно настолько протянулся густой лес, оплетенный лозами и диким плющом; через десяток шагов он уступил место пригороду. Точнее, пригородному парку — но уже совсем не походившему на чащу, в нескольких сотнях метров от которого виднелось шоссе, и вдоль него аккуратные одинаковые домики. В паре шагов на гравийной подъездной дороге скучал припаркованный пикап. Аластер и Амелия заняли места в кузове, на сумках, а Виллем и Фенна сели на задние сиденья. Саския устроилась на «месте смертника».
— Вас ждут, — сказал Руфус, садясь за руль и включая мотор.
По гравийной дороге он ехал не больше тридцати секунд; затем дорога пошла под уклон к затопленной парковке. Прямо перед парковкой, на сухом клочке земли, стоял блестящий, как черное зеркало, внедорожник размером с четыре типичные нидерландские машины, составленные вместе. Капли конденсата, стекающие вниз по стеклам, свидетельствовали, что в салоне у него работает мощный кондиционер.
