Читать книгу 📗 "В чертогах марсианских королей - Варли Джон Герберт (Херберт)"
Мейерс сидел у окна рядом с одним из отцов, и весь полет выслушивал жалобы на судей конкурса. Сын того мужчин не прошел в финал. Этот самый сынок, которого, по мнению Мейерса, стоило бы сразу после рождения скормить волкам вместе с последом, сидел у прохода и постоянно ставил подножки пробегавшим мимо детям.
В полете не кормили. Обслуживание бортовым питанием не производилось по той же причине, по которой не работали закусочные в аэропорту. Мейерсу дали пакетик с соленым арахисом.
Даллас, аэропорт «Форт Уорт». DFW. Когда самолет приземлился, дождь шел уже сорок дней и сорок ночей. Взлетные полосы скрылись под потоками воды. Грязная жижа между рулежными дорожками была такой глубокой и густой, что самолеты смогли бы утонуть в ней как мамонты в смоляной яме. Мейерс заметил три самолета, увязших по самые крылья. Пассажиры, спустившись с трапа, оказывались по колено в грязи и с трудом пробирались к автобусам, которые не могли подъехать ближе, иначе бы просто застряли, и их уже не удалось бы вытащить.
Аэропорт выглядел пустынным. Он продолжал работу, несмотря на погоду, однако рейсов из других крупных аэропортов практически не было. Мейерс добрался до билетной стойки – маленькая очередь двигалась со скоростью айсберга, так как всего одному кассиру удалось добраться до аэропорта из-за наводнения. Когда подошла очередь Мейерса, ему сказали, что все рейсы до его дома были отменены, но он может вылететь в Денвер через шесть часов и там уже совершить нужную ему стыковку. Рейс обслуживала другая авиакомпания, поэтому ему необходимо было сесть в автоматический поезд и проследовать в другой терминал.
По дороге к поезду он остановился около телефонной будки. В трубке гудка не было. В соседней будке оказалась такая же картина. Все таксофоны в аэропорту не работали. Наводнение смыло телефонные линии. Мейерс знал, что его жена уже, наверное, беспокоится. Он не успел позвонить из О’Хары и Атланты, а теперь в Далласе телефонная связь не работала. Но об этой ситуации наверняка сообщили в новостях. И она знала, что он где-то застрял. Как же здорово было бы вернуться домой к Энни. К Энни и двум любимым дочкам: Кимберли и…
Мейерс замер, и паника охватила его. Сердце заколотилось в груди. Он не мог вспомнить, как звали его младшую дочь. Зал аэропорта закружился перед его глазами, готовясь рассыпаться на миллион осколков…
Меган! Ее звали Меган. «Боже, наверное, у меня в голове помутилось», – подумал он. А у кого бы не помутилось! У Мейерса закружилась голова от голода. Он глубоко вздохнул и направился к вагону.
Когда дверь за ним закрылась, он заметил, что в другом конце вагона на полу лежит мужчина. Больше в вагоне никого не было.
Мужчина весь скрючился в луже рвоты и разлитого бордового вина. На нем была грязная куртка, а у ног валялся брезентовый рюкзак. Он был похож на человека, которого Мейерс увидел по прилете в Чикаго, хотя вряд ли это был он.
В вагоне прозвучало несколько объявлений, и поезд отъехал от перрона навстречу дождю. За окном была кромешная тьма. Дождь стучал по крыше. Вдалеке сверкала молния, пронзительно завывал ветер. Вагон подъехал к следующему перрону и остановился.
Внутрь ворвались трое охранников в форме цвета хаки. Один из них без предупреждения ударил спящего бродягу ногой по лицу. Мужчина закричал, а охранники принялись избивать его дубинками и ногами. Кровь и гнилые зубы полетели изо рта и носа мужчины. Питер Мейерс сидел не шелохнувшись и крепко сжав ступни и колени, словно пытаясь таким образом защитить себя.
Один из охранников схватил вопящего мужчину за клок волос, а другой – за брюки сзади, и они оба выволокли его через заднюю дверь на платформу. Третий охранник посмотрел на Мейерса, улыбнулся, дотронулся дубинкой до козырька своей фуражки и последовал за остальными.
Дверь закрылась, и поезд поехал дальше. Мейерс рассмотрел, что трое охранников продолжали избивать мужчину, пока вагон отъезжал навстречу ночи.
Не успел он подъехать к следующей платформе, как свет замигал и погас, и автопоезд остановился. Дождь безжалостно молотил по крыше. Порывы ветра швыряли в окна потоки воды. Мейерс встал и начал ходить по вагону, стараясь не приближаться к находившейся в противоположном конце луже вина, мочи, крови и всего остального. В свете далеких уличных фонарей это пятно казалось черным. Он подумал о только что увиденном, о своей семье, которая ждала его возвращения. Никогда еще ему так сильно не хотелось домой.
Несколько часов спустя свет снова включился, поезд тронулся и доставил его к нужной платформе. Ему пришлось поспешить, чтобы успеть на рейс.
На этот раз самолетом оказался широкий DC-10. Пассажиров было немного. Его место оказалось рядом с проходом. На взлете немного потряхивало, но, как только самолет выровнял курс, он стал двигаться плавно, словно «кадиллак» в шоу-руме. Ночью Мейерсу дали коробку, в которой был сэндвич с тунцом, пачка печенья и немного винограда. Он съел все это с чувством огромной благодарности. У окна сидел пожилой мужчина в пальто и фетровой шляпе.
– Все эти огни внизу, – проговорил старик, указывая на окно, – все эти маленькие города, маленькие жизни. Невольно задумываешься, правда?
– О чем? – поинтересовался Мейерс.
– Когда ты находишься здесь, перестаешь чувствовать себя частью мира, – ответил старик. – Те люди внизу живут своей жизнью. Но мы здесь оторваны от них. Они смотрят на небо и видят несколько мигающих огоньков. Это мы.
Мейерс понятия не имел, что этот старикашка имел в виду, но все равно кивнул.
– В свое время я чувствовал примерно то же самое. Только тогда это было в поездах. Ночных поездах. Путешествуя, ты выпадаешь из жизни. Едешь из одного места в другое, сам точно не зная, где ты находишься. Ты можешь лежать на полке и смотреть в окно на ночное небо. На луну и звезды. Слышать сигналы переездов, когда проезжаешь мимо них, видеть ожидающие грузовики. Кто сидит в них за рулем? Другие потерянные души. – Он замолчал и уставился на лампочки наверху. Мейерс надеялся, что он не станет продолжать дальше.
– Теперь я всегда ношу шляпу, – продолжил старик. – У меня есть маленький галантерейный магазин в Оклахома-Сити, я открыл его сразу после войны. Неподалеку от того места, где потом взорвали здание [48]. Решил открыть мужскую галантерею как раз в то время, когда мужчины перестали носить шляпы, – усмехнулся он. – Еще в тысяча девятьсот сорок девятом шляпы носили все. Потом наступил тысяча девятьсот пятидесятый, и все, шляпы исчезли. Некоторые говорили, что все это было из-за Эйзенхауэра. Айк не особенно любил шляпы. Но дела у меня все равно шли неплохо. Я продавал много запонок, носков, шелковых платков. Теперь я путешествую. В основном по ночам.
Мейерс приветливо улыбнулся и кивнул.
– Вы когда-нибудь чувствовали нечто подобное? Эту оторванность? Будто вы оказались внутри чего-то непонятного?
Он не дал Мейерсу времени, чтобы ответить.
– Я помню, когда эта мысль впервые посетила меня. Я получил увольнение в Нью-Джерси в тысяча девятьсот сорок шестом. Сел на поезд, который ехал через реку. Вышел там, где теперь стоит Всемирный торговый центр. Скажите, его ведь тоже взорвали, да? Как бы там ни было, но я решил взглянуть на Таймс-сквер. Я пошел к будке, где продавались жетоны на метро. Она была немногим больше телефонной будки, и там внутри сидел маленький… гном. Окно было грязным и зарешеченным, а в деревянном прилавке – отверстие, чтобы класть туда деньги, которые потом проскальзывали под окошко. Ты отдаешь монетку, а назад получаешь жетоны. Казалось, что это отверстие было просто протерто в дереве. За годы, за столетия. Точно так же ледники разрезают скалы. Я опустил туда монетку в пять центов, а гном выдал мне жетон, и я спросил его, как добраться до Таймс-сквер. Он пробормотал что-то. Мне пришлось попросить его повторить, и он снова что-то пробормотал. На этот раз я понял и взял свой жетон. За все это время он ни разу не взглянул на меня. Не оторвал взгляда от протертого отверстия в дереве. Я еще немного понаблюдал за ним, но он так и не поднял глаз. Он ответил еще на несколько вопросов, и я подумал, что он, вероятно, знает все маршруты и расписание движения каждого поезда метрополитена. Где нужно выйти, куда пересесть.
