Читать книгу 📗 "В чертогах марсианских королей - Варли Джон Герберт (Херберт)"

Ермаков оказался маленьким толстым человечком с лысой головой, его рукава были закатаны, а по шее стекал пот. Он сидел перед большой чистой доской, и облако голубоватого дыма почти полностью скрывало его из вида. Ермаков наклонился из этого облака и указал на Ника своим коротким и толстым указательным пальцем.

– Вот почему я вам позвонил, – сказал он, взмахнув пачкой компьютерных распечаток. – Я тут изучал данные опросов и столкнулся с одной небольшой проблемой, которая возникла, когда я занимался кампанией «Харди против Пекема». – Он усмехнулся. – Это было нечто вроде фактора Росса Перо [44]. Дело в том, что вы проявили себя лучше обоих кандидатов.

– Как интересно.

– Так и думал, что вас это заинтересует. После шоу Опры данные опросов не на шутку всполошили моих сотрудников. Вы показали отличные результаты во всех демографических группах. Молодежи понравился легкий налет анархизма в ваших высказываниях. Бумеры сочли вас солидным. Благонадежным. Женщинам понравилась исходящая от вас угроза. – Ермаков встал, подошел к окну и пыхнул своей сигарой. Оглянувшись через плечо, он добавил: – У вас есть деньги?

– У меня много должников. Я могу кое-что из них вытрясти.

Ермаков кивнул.

– Разумеется, я предвижу некоторые проблемы, связанные с тем, что вы – Князь тьмы, Вельзевул, Искуситель, Лукавый… какие там еще прозвища приклеились к вам за все эти годы?

– Я предпочитаю, чтобы меня называли добрым старым Ником, – ответил Люцифер.

– Конечно, конечно, это звучит намного приятнее. И вам уже удалось сгладить негативный оттенок в его звучании. Так что при правильном подходе… вы ведь понимаете, к чему я клоню?

– Кажется, я уловил ход ваших мыслей, но не могу понять, что вами движет.

Ермаков пожал плечами:

– Мой бизнес строится на умении заранее предугадывать ситуацию. Если я возглавлю комитет Пекема по перевыборам, мне придется учить японский и видеться с ним я смогу строго в приемные дни. К тому же некоторые вещи даже я не способен выставить в выгодном свете. Кроме того, я предпочитаю ставить на лошадей, в которых хорошо разбираюсь.

Он отошел от окна и сел на краешек своего стола.

– Но может возникнуть одна проблема. Что у вас с гражданством?

– У меня есть американский паспорт.

– Этого недостаточно, если мы вознамеримся идти до конца. Вы должны быть гражданином страны по рождению.

Ник задумался.

– Преисподняя – весьма обширное место. Думаю, я смогу убедить любой суд на Земле, что, когда меня низвергли, я нашел приют как раз под Нью-Джерси.

– Это бы многое объяснило. Где вы теперь живете?

– Я содержу один многоквартирный дом в Далласе в налоговых целях.

– Ну вот мы и договорились! Выборы губернатора Техаса в 94-м! А через шесть лет…

– Новое тысячелетие… – прошептал Ник, и на мгновение его глаза вспыхнули огнем. Когда же он опустил взгляд, то увидел, что Ермаков протянул ему руку. Ник пожал ее. Рука Ермакова была липкой, а рукопожатие слабым. Ник этого терпеть не мог. Но он глубоко вздохнул и сделал вид, будто не придает этому никакого значения.

Черт побери, это была слишком малая плата за Белый дом.

Примечание автора

Признаюсь, я внес в рассказ небольшое изменение относительно его первоначальной версии. Сначала я написал, что Ермаков предложил Нику баллотироваться в 94-м на пост младшего сенатора от Техаса. Но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что такое изменение оказалось очень удачным [45]. Говорят, что у дьявола множество обличий. И вам не кажется, что…

А впрочем, может, и нет. Я думаю, что Ник стал бы куда более достойным президентом.

Летучий голландец

Когда три часа спустя самолет подлетел к аэропорту О’Хара, уже было темно. Над замерзшим взлетно-посадочным полем кружили белые вихри снега. Снегоуборочные бригады успевали расчищать только одну полосу. Самолеты выстроились в очередь на посадку до самого Нью-Джерси. Рейсы перенаправляли в Сент-Луис, Кливленд, Дейтон и другие города, куда не особенно-то хотелось лететь даже тем, кто туда направлялся.

«Боинг-727» плюхнулся на обледеневшую полосу с грацией толстухи на коньках, качнулся влево, но затем, когда нос опустился и заработал реверс тяги двигателя, все-таки выровнялся. После этого самолет минут тридцать еще рулил по полю.

Когда наконец подвезли телескопический трап и погасло табло «Застегнуть ремни», Питер Мейерс встал. В ту же секунду его толкнул обратно на кресло здоровенный мужчина, сидевший в кресле через проход. Кто-то наступил ему на ногу.

Мейерс предпринял еще одну попытку подняться и потянулся к ручной клади, находившейся у него под сиденьем. Он дернул за ручку, но сумка за что-то зацепилась. Сзади его постоянно теснили, он пнул сумку ногой и едва не упал на мужчину, занимавшего место В и ожидавшего, пока Мейерс выйдет. Он снова дернул за ручку и услышал звук, означавший, что на дорогой коже появилась новая глубокая царапина.

Едва он поднял глаза, как прямо в лицо ему с полки над головой полетел грязный брезентовый рюкзак. Откуда ни возьмись возникла еще более чумазая рука, схватила рюкзак за лямку, и он исчез среди сгрудившихся тел. Мейерс заметил неопрятного вида мужчину с бородой. «Как этот человек попал на борт самолета? – удивился он. – Или билеты теперь обменивают на продуктовые талоны?» [46]

Достав свой портфель и сумку с ноутбуком, Мейерс повесил их себе на плечо. Через десять минут он добрел до шкафа в носовой части самолета, где измученная стюардесса помогала пассажирам отыскивать их чехлы для одежды. Мейерс нашел свой, схватил его и тоже повесил на плечо. Затем, переваливаясь с ноги на ногу, он повернулся и направился к трапу. По дороге у выхода он поцарапал голень о сложенную сумку на колесиках с клюшками для гольфа. В конце концов он все-таки пробрался к трапу и направился в аэропорт О’Хара.

О’Хара. ORD. В снежную ночь с единственной работающей взлетно-посадочной полосой аэропорт напоминал один из последних кругов ада. Шаркая ногами, Мейерс брел по залу вместе с несколькими миллионами других потерянных душ, которым нужно было успеть на стыковочные рейсы. Те, кто оставил всякую надежду – по крайней мере, надежду улететь этой ночью, – сидели, ссутулившись на креслах или на полу у стен, или просто дремали стоя.

Регистрация на стыковочные рейсы в О’Хара происходила не в темных закоулках, где за наличку тебе предложат маленькие пакетики с сомнительным содержимым, а в конце бесконечных очередей, извивающихся, как змеи, окруженных с обеих сторон желтыми брезентовыми лентами, которые были натянуты между столбиками из нержавеющей стали и освещенных лампами такими же теплыми и по-домашнему уютными, как в операционной. Мейерс нашел нужную очередь и встал в ее хвосте. Через десять минут он подвинул носком ботинка свой чехол для одежды, сумку ручной клади, портфель и сумку с ноутбуком всего на три фута. Еще через десять минут он сделал то же самое. Ему захотелось есть.

Когда он дошел до стойки с билетами, ее сотрудница сказала, что он пропустил свой стыковочный рейс домой и сегодня ночью других рейсов не будет.

– Однако, – заметила она, с хмурым видом уставившись на монитор своего компьютера, – у меня есть одно свободное место на рейс до Атланты. Там вы сможете утром пересесть на нужный вам рейс. – Она подняла глаза и улыбнулась.

Мейерс взял переписанный билет. Выход на посадку был по меньшей мере в трех милях от того места, где он находился. Взвалив на плечи свою ношу, он отправился искать еду.

Все было закрыто, кроме одной забегаловки у зоны выхода на посадку. Профсоюзы сотрудников аэропорта бастовали. Меню на стене было закрыто куском оберточной бумаги, на которой от руки было написано: «Хот-доги – 4$, кола – 2$. Кофе нет». За прилавком стояли двое изможденных сотрудников: женщина за пятьдесят с клоками седых волос, торчавшими из-под бумажной кепки, и латинос двадцати с небольшим лет в фартуке, заляпанном горчицей и кетчупом.