Читать книгу 📗 "Блудные братья - Филенко Евгений Иванович"
С горя он выпил еще пива. Мысли в голове понемногу разбредались, словно стадо коров… а может быть, и к'биозапгум. Озма, подперев щеку рукой и вперив остановившийся взгляд в пустоту, задумчиво жевала голубой листик салата. Должно быть, сочиняла какую-нибудь мелодию. Самую прекрасную из мелодий под этими небесами. «Никто еще не слышал ни одной эхайнской песни, – сделал очередное неприятное открытие Кратов. – Мы даже не знаем, существует ли у них музыка. Мы знаем, что у них есть Кодекс Эхлидх и до черта иных прочих кодексов и уложений, а не знаем ни их музыки, ни их стихов. То есть, я сам видел, как они живо и даже излишне обостренно реагируют на внезапные озмины вокализы. Я помню еще, что творилось с этим подонком Лихлэбром на концерте Озмы. Все его существо рыдало… Мы еще кое-как разбираемся в их юриспруденции, но не имеем ни малейшего представления о культуре и сильно путаемся в их истории. Отсюда и все глупости, в которых я, несчастный самонадеянный идиот, вот уже несколько месяцев принимаю самое деятельное участие».
Кратов вдруг обнаружил, что давно и активно участвует в застольной беседе. То есть, вещает по преимуществу хозяин дома, а он подает осмысленные реплики и даже как-то реагирует на невнятные требования Озмы переводить.
– …Я эхайн простой, – говорил Лэрдзорид. – На кой мне война? Я всех сыновей потерял на войне. У меня было три жены. Одну увели невесть куда и неизвестно что над нею учинили при т'шегре Бойсвэбтуэбре, чтоб его лежа подбрасывало в Воинских Чертогах Небес. Другая наглоталась ядовитой пыли при втором т'гарде Лихлэбре и померла у меня на руках. А мне вот сынка его довелось дождаться… Последняя оказалась покрепче других: родилась при т'шегре, пережила второго т'гарда и дотянула до гекхайанского полновластия, но есть предел и женскому здоровью…
– Надо полагать, третий т'гард вам не слишком-то симпатичен.
– Я простой эхайн, – повторил Лэрдзорид. – Мне все равно какая власть, был бы порядок. А гекхайаны для того и поставлены над нами, чтобы порядок блюсти. Иначе на кой они нужны? И мне плевать, как будут величать моего гекхайана. И я буду его чтить, и в поселке все ему присягнут, а кто вздумает ерепениться, того мы живо… Возьмем того же Нишортунна. При старом Нишортунне я получил эту землю и построил на ней свой первый дом. Его потом пушки т'шегра снесли к трепаным демонам… Молодой Нишортунн поставил меня в гекхайэдды и освободил ото всех податей, как отца четырех доблестных воинов Светлой Руки. Как же мне его не чтить? – Эхайн со скворчанием припал к кружке. – Конечно, лучше бы у меня были живы все три жены и четыре сына, – сказал он после краткого раздумья. – Но тут уж ничего не поделаешь: воинский долг, Рыцарский Устав…
Лэрдзорид вдруг осекся на полуслове и замер с открытым ртом. Кратов, трудно поводя осоловелыми глазами, уже собирался спросить, что так озаботило почтенного старца. Как вдруг и сам все понял, и даже отчасти протрезвел.
Озма, умостив голову на руках, чтобы не падала, и смежив веки, тихонько и нежно что-то напевала, скорее даже – просто мурлыкала. Временами, будто забываясь, ее голос набирал силу – и вновь затихал. Слов было не разобрать, да и не нужны они были.
Под низкими каменными сводами в удушливом полумраке трепетал голосок волшебной флейты.
«Всякий раз, когда это происходит, – подумал Кратов, – передо мной словно открываются двери в иное измерение. Где все иначе, все устроено гармонично и прекрасно, соткано из лучей света и порхающих звуков музыки. Бог знает как она делает это своим голосом… И я едва успеваю туда заглянуть, как все заканчивается. И на мою бедную голову рушится шершавый, грубый, дурно пахнущий, так называемый материальный мир. Конечно, я переживаю шок. И любой на моем месте переживает то же самое. И нам плохо здесь, и хочется обратно… в страну Оз. Потом-то, конечно, мы приходим в себя, забываем пережитое, холодно и отстраненно делимся впечатлениями, что-то по-дилетантски пытаемся оценивать и сравнивать. Хотя в глубине души понимаем, что этому нет оценок, не с чем сравнивать. И в каждом из нас навечно остается крохотный, согревающий душу осколочек сказки. И мы уже никогда не станем прежними. Мы будем чуть добрее и лучше, чем были. – Он поглядел на застывшее, словно неумело вырубленное из пористого камня троглодитовым инструментом лицо Лэрдзорида. – Но ведь и эхайнам тоже перепадает от этого волшебства! И никому не понять, что они, несчастные, непривычные, не готовые ни к чему похожему, переживают в такие минуты…»
Голова Озмы наконец упала, голос прервался.
По морщинистым щекам Лэрдзорида бежали слезы.
– Что это?.. – просипел он перехваченным горлом. – Что это было? – Он нахмурился, словно пытаясь ухватиться за внезапно промелькнувшую догадку. – Кто вы такие? Откуда появились? Вы что – ангелы?
Кратов отрицательно помотал головой.
– Я уже точно не ангел, – пробормотал он неверным языком. – Вот она – может быть…
– Драд-дхэйам, – выругался эхайн. – Как такое возможно? Я даже вытрезвился от хмеля! То-то я смотрю, этот дуралей Шьесс на карачках перед ней ползает! Да тут всякий не то что на карачках, а и на пузе поползет… У меня внутри все болит, вот уже сорок лет не стихает, едва я первую жену похоронил… а теперь вдруг все прояснилось и успокоилось. Будто было мне отпущение всех грехов. – Он с опасливым благоговением посмотрел на мирно спящую Озму. – Это светлый ангел залетел в мой дом. А я даже не умею его приветить как полагается…
– Сейчас этому ангелу нужна только мягкая и чистая постель, – сказал Кратов.
Лэрдзорид не глядя, через плечо, театральным шепотом гаркнул что-то на все том же варварском наречии – прислужники вышли из столбняка и кинулись выполнять распоряжение.
– И еще здесь что-то прозвучало насчет Рыцарского Устава, – продолжал Кратов.
– К демонам эту дрянь! – рявкнул Лэрдзорид и в испуге прихлопнул свой рот широченной ладонью. – Да простит пречистая янтайрн мой гнусный голос… Я не хочу даже вспоминать о войне. Как можно после такого?..
– Можно, – возразил Кратов. – Если совершенно умозрительно… У вас есть текст Устава?
– Нет у меня текста, – проворчал эхайн. – Зачем мне текст, когда я его наизусть помню… зря, что ли, зубрил его в унтерской школе?
– Отлично, – сказал Кратов. – То есть, конечно, безобразие, что в доме нет Рыцарского Устава!
– А на кой он нужен? – упирался Лэрдзорид. – Уж всех моих воинов давно нет в живых, а я свое под знаменами Нишортуннов давно отбарабанил.
– Все равно – непорядок… Что там говорится насчет ответственности солдат за их злодеяния против мирного имущества, скота и живых душ?
– Ничего такого не говорится, – удивленно сказал Лэрдзорид. – Солдаты в том неповинны. Что с них взять? А отвечать должны полководцы.
– Нельзя ли сформулировать поточнее?
Продолжая удивляться, Лэрдзорид сформулировал поточнее.
– Прекрасно, – заявил Кратов. – То есть, разумеется, полный бардак… В этом поселке есть суд?
– Есть, – покачал головой Лэрдзорид. – И чем же я провинился перед пречистым яннарром?
– Наоборот, – промолвил Кратов. – Вы меня несказанно выручили. И не только меня. Так что ждите новых милостей от гекхайана.
– Нечего мне ждать, – буркнул старик. – Не вернет он мне ни жен, ни детей.
Неслышно приблизился один из прислужников, что-то прошелестел, указывая в направлении тростниковой сдвижной перегородки. Кратов поднялся из-за стола – хмеля как не бывало.
– Сейчас я уложу янтайрн Озму в постель, – сказал он, – а сам наведаюсь в ваш суд. Если случится что-то непредвиденное… Берегите ее, гекхайэдд.
– Я ее сберегу, – пообещал Лэрдзорид, глядя в сторону. – Я ее так сберегу, что демонам тошно станет. Я за нее всякому горло перерву, не посмотрю, что т'гард…
7
Поселковый судья Дзатлэг, одних примерно лет с гекхайэддом, внешностью своей, однако же, напоминал отнюдь не Отца Тука, а пожилого, разморенного жарой льва. Седая грива была в беспорядке рассыпана по необозримым плечам, тусклые глазки прятались в морщинах, огромную рыхлую физиономию украшали пышные бакенбарды и густые висячие усы. На столе перед судьей лежала обязательная для отправления правосудия металлическая наковальня Традиций, а кристалл Справедливости был зажат в могучей лапе.
