Читать книгу 📗 "Смех лисы - Идиатуллин Шамиль"
— Да ладно, у волка с яйцами еще меньше.
— Че-во? — спросила Райка не без угрозы, но тут же прыснула, сообразив, что имеется в виду электронная игра, в которой волк из «Ну, погоди!» должен ловить скатывающиеся сверху яйца.
— Та-во, — передразнил явно довольный нечаянным эффектом Серега. — И вообще, помнишь анекдот про японца и русского?
— Помню, конечно, — поспешно сказала Райка, а толку-то.
— В общем, встречаются русский и японец…
— Да помню я! «Угадайте, что у меня в кулаке? Пра-авильно, телевизоры!»
— «Угадайте, сколько!» — успел закончить раньше нее Серега.
— То есть ты всерьез думаешь, что это вот телевизор?
Серега кивнул, широко улыбаясь.
— И ты всерьез думаешь, что его и все остальное Гордый посеял?
Серега кивнул сильнее, улыбаясь так, что ушам стало больно.
— Что-то не очень он на японца похож.
— Маскируется, — отрезал Серега, сразу перестав улыбаться. — Тем интересней его разоблачить. Пошли?
Райка вздохнула и сказала:
— Ну пошли.
Серега потоптался на скрипучем крыльце, одна доска которого уходила вниз с прытью качельки, тоскливо оглянулся, но Райку не засек. Она должна была стоять на нижней ветке ближайшего к Дому-с-привидениями тополя, но либо смоталась, либо умела сливаться с местностью не хуже, чем плести веревочки.
Серега подавил желание метнуться к ней, чтобы еще раз договориться о порядке действий в случае опасности, о сигнале, который Райка подаст, завидев Гордого, да о чем угодно, что позволит чуть отсрочить вторжение в Дом-с-привидениями, которое пугало Серегу чем дальше, тем больше. Он обругал себя, подышал и робко постучал в щелястую дверь, неровно покрытую шелухой давно облупившейся краски неопознаваемого цвета.
За дверью стояла тишина и, наверное, темнота, которая скрывала что-то жуткое. Глубокий погреб с ржавыми цепями и крючьями, пыточное кресло, отдельную комнату с огромными пауками и крысами, а еще кого-то невообразимого, затаившегося за косяком и не выдающего себя ни единым шорохом. Он просто стоял и ждал. Терпеливо. Чуть улыбаясь.
Серега разозлился на себя и стукнул в дверь кулаком — раз и дв…
И все.
Дверь подалась и со скрипом приоткрылась. Она была незапертой, как и все в Михайловке, кроме двери богачей Назаровых, которые боялись всего на свете — и правильно делали.
Впереди висела темнота, рассеченная неровной трапецией света, в которую была вписана нелепо долговязая тень Сереги. Подсвеченные фрагменты подсказывали, что пол не мыли год минимум — судя по разнообразным грязным следам, в том числе осеннему, с клоком желтого кленового листа. Слабый звук вибрировал на грани слышимости.
— Простите, можно? — сказал Серега тоненьким от испуга голосом, откашлялся, но продолжил немногим ниже: — Мы от школы, металлолом собираем.
Звук не изменился, но темнота вокруг световой трапеции сгустилась и, кажется, похолодела. Она ждала.
Серега, с трудом удержавшись от того, чтобы обернуться на Райку или хотя бы на небо, солнце, свободу и жизнь, затаил дыхание и шагнул в эту темноту, как в прорубь.
Ничего не произошло. Только мурашки толпой рванули во все стороны по спине, загривку и рукам. Серега потер локти и спросил:
— Тук-тук, есть кто дома?
Кругом была тишина. Серега осмелился вдохнуть и тут же скуксился, будто сунулся в общественный туалет на железнодорожном вокзале. В Доме-с-привидениями пахло не туалетом, но тоже ничего себе: кислятиной, гнилью и затхлой сыростью, как, например, в давно не чищенном погребе, где забродивший компот пролился на позапрошлогоднюю картошку.
Серега торопливо натянул на нос ворот рубашки, вытер слезы, выбитые смрадом, и выдернул из кармана динамо-фонарик. Мышцы предплечья взвыли, но быстро разгулялись.
Жужжание сперва показалось жутко неуместным и достойным сурового наказания со стороны пауков, крыс и прочих вспугнутых обитателей тьмы — но тут же, раскатившись по всем углам, подмяло под себя зудение и превратило жуткие пространства в обычные захламленные комнаты, бояться которых странно. Во всяком случае, Сереге, который в таком бардаке и жил бы, если бы не суровая мама.
По мере погружения в нутро дома пульсирующий свет выхватывал из тьмы детали все более малоприятные, зато все менее пугающие. На вбитых в стену кривых гвоздях висели груды одежды на все сезоны, стол из ДСП со вздутыми крошащимися углами был заставлен грязной посудой, рядом с ним скучала одинокая табуретка. У дальней стены выстроился ряд стеклянных бутылей с неприятно неровным темным содержимым. Их горловины венчали раздутые в приветствии резиновые перчатки.
Серега ответил им таким же приветствием и тем же движением погрозил мухам. Они бродили по столу и барражировали над ним, жужжа громче фонарика.
Осмелев, Серега взялся за поиски, хотя что искать, не представлял совершенно. Луч беспорядочно метался по комнате, по курганам мусора в углах, паутине над окном и свисающим с потолка липким лентам, густо украшенным мухами, пока не замер, пульсируя, на непонятном узком длинном предмете под окном. Серега подошел и поднял его за край. Край легко поднялся. И почти сразу на всю комнату разнесся звонкий металлический удар. И еще. И еще.
Серега обмер.
— Так точно, товарищ подполковник, — сказал Земских в трубку. — Насколько могу судить, вообще ничего не изменилось, только совсем как на дне болота. Ну, вас нет — вот и, сами понимаете.
Он не слишком лукавил и не пытался угодить собеседнику, совершенно вообще-то незнакомому заместителю командира полка, базировавшегося в Михайловске до 1984 года. Земских сослали сюда чуть позднее, в помощь совсем заплюхавшемуся Нитенко, тогдашний зам которого совсем забил на службу, полностью посвятив себя предпенсионным сборам и удовольствиям.
Ссылка должна была продлиться пару месяцев, максимум полгода, пока не найдется отставник пободрее, — но не бывает, как известно, ничего более постоянного, чем выпадение из орбиты. За орбиту Земских особо не цеплялся, к намекам на скорое назначение в штаб округа, а то и в аппарат министерства относился спокойно, потому без особых терзаний решился на давно назревший развод, после которого, конечно, о столичной карьере оставалось забыть: в перспективные офицеры кандидатов без безупречного семейного тыла не берут.
Он пару раз попробовал выскочить в другом направлении, а потом решил не обгонять паровоз: к осени временную комендатуру всяко расформируют, Нитенко отправится на долгожданный отдых, а Земских — куда пошлют. Да будет так.
Подполковника Лепехина, на которого он вышел по довольно замысловатой цепочке, Земских никогда не видел и почти наверняка не увидит — но сделать ему приятное без особого напряжения совести было нетрудно. Любой населенный пункт, соседствующий с воинской частью, вянет с ее уходом и расцветает с появлением, это же тупая логика, если не сказать базис исторического материализма. Общественно-экономическая формация и трансформация как есть.
Подмасленный собеседник хорош тем, что принимается вспоминать и рассказывать без лишних понуканий. Надо его лишь слегка направлять.
Направлять расчувствовавшегося Лепехина пришлось не слегка, а с напором и неоднократно, чтобы он оторвался наконец от меланхолического восторга по поводу михайловских грибов, невероятного местного творога, а также одной там рыженькой дамочки, имя которой подполковник позабыл, а рассказ о ее отличительных признаках, в основном, понятно, вторичных половых, не подкидывал Земских, к счастью, никаких зацепок. Но к третьему разу подполковник все-таки дозрел:
— А, бичеган тот, как уж, Важный? А, Гордый, точно. Ну да, постоянно отирался, лебезил, помочь рвался. Местами и в самом деле помогал, скрывать не стану. Так что шугать перестали и уважили, раз так в небо рвался. Ну да, в прямом — прокатили, даже не раз вроде. Два вроде. Три вряд ли: он же не сразу напроситься сумел, а потом нас вот сюда уже. А, я не сказал? Он же раз в год, весной… Нет, летом, ну вот примерно в эти числа принимался… А, понял. Так и просится?
