Читать книгу 📗 "Колония лжи - Терри Тери"

Я забираюсь в лодку и, обойдя мертвецов, подхожу к нему. Худые плечи, темные волосы. Голова опущена.

— Как вас зовут?

Он не смотрит на меня, не отвечает, но как будто замирает на мгновение.

— Я Кай.

Поворачивает чуть-чуть голову. Бросает взгляд и тут же отворачивается.

Пробираюсь ближе, сажусь так, чтобы он оказался между мной и поручнями.

— Ваша семья? Сочувствую.

Не отвечает. Продолжает мычать, но чуть громче, как будто хочет заглушить меня.

— Пить хотите? — Я достаю из рюкзака бутылку с водой, протягиваю, трогаю его за плечо. Он вздрагивает и смотрит на меня. — Держите. — Подношу бутылку ему ко рту, наклоняю, и вода проливается на губы. Он облизывает губы, отклоняет голову назад, но я не сдаюсь и бутылку не убираю. Он невольно делает глоток, кашляет, отворачивается и шепчет:

— Нет, не надо. Я жду, когда умру. Это не поможет.

— Вы ведь не больны, да? — Он едва заметно кивает. — У вас, наверное, иммунитет. Как у меня.

Не отвечает. Снова обхватывает колени, раскачивается…

Я прислоняюсь к поручням. Помочь ему нельзя, как нельзя даже представить, насколько ему тяжело. А потом во мне словно вскипает кровь, мышцы напрягаются, вырываясь из тела, красная пелена ярости застилает глаза. Что они сделали с этой семьей, с Келли, с тысячами людей, тела которых я носил к кострам? А что там сейчас, в Шотландии, в Англии? Наверное, еще хуже.

И кто-то же устроил это все. Виновата не природа, не очередная мутация гриппа, не новый вирус, принесенный москитом или обезьяной из леса. Кто-то сделал так, чтобы это случилось.

С моих губ срывается проклятие.

Незнакомец поворачивается и смотрит на меня. Он больше не мычит.

А я не могу остановиться, я ругаюсь и бью, бью, бью рукой по палубе.

— Так не должно было случиться. С вашей семьей. С вами. Со мной. Со всем миром! Это несправедливо!

— Это я виноват, — говорит он. — Салли уже давно хотела уехать. — Голос хриплый, и я снова протягиваю ему бутылку. На этот раз он не отказывается, пьет, потом возвращает мне. — Я не соглашался, думал, все как-нибудь уладится, найдут лекарство, и все будет в порядке. А потом, когда она все же уговорила меня, было поздно. Дети заболели, когда мы не прошли еще и полпути.

— И что вы собираетесь с этим делать?

— Что собираюсь с этим делать? Вы о чем?

— Послушайте меня.

Он качает головой, снова обхватывает колени, начинает раскачиваться и мычать.

Но я все равно рассказываю: о Шэй, кто она такая и как выжила, и почему мы приплыли на Шетленды. О болезни, которая началась здесь, в подземной лаборатории. Как Шэй, узнав, что она носитель, ушла на базу ВВС и там сдалась. Что нам нужно теперь убраться с острова, вернуться в Шотландию и постараться привлечь виновных к ответу.

Пока я говорю, он на меня не смотрит и вообще как будто притворяется, что ни меня здесь нет, ни его здесь нет, и вообще ничего нет.

Заканчиваю. Мы оба молчим. Долго.

Потом он перестает раскачиваться и, не поднимая головы, говорит что-то себе в колени, глухо и неразборчиво.

— Что?

Он поворачивается ко мне — бледный, как и раньше, но в тусклых глазах заметна искра — может быть, злости.

— Бобби. Меня зовут Бобби. — Он протягивает руку, и я крепко ее пожимаю.

Бобби наклоняется ко мне и плачет.

4

КЕЛЛИ

Вместе они переносят мертвых в маленькую спасательную шлюпку. Кай старается помочь, Бобби упирается, твердит, что сделает все сам, суетится: младшего, мальчика, кладет на мать, девочек по обе стороны от нее, приносит их любимые игрушки. Потом заботливо, дрожащими руками накрывает их одеялом, которое смачивает бензином. Глаза у Бобби сухие, как будто пролитые недавно слезы были последними, но у Кая они катятся по щекам, и держится он из последних сил.

Ближе к сумеркам Бобби заводит мотор, и лодка выходит из пещеры и идет в море со спасательной шлюпкой на буксире. Поднялся ветер, волны разыгрались. Отойдя достаточно далеко от берега, Бобби подтягивает спасательную шлюпку. Теперь ему требуется помощь, потому что сделать все своими руками ему не хватает духу.

Кай чиркает спичкой, поджигает самодельный факел, поднимает его над головой и бросает в шлюпку. Убедившись, что пламя занялось, они снимают шлюпку с буксира и отталкивают се веслом.

Огонь взмывает в небо.

Потом они ставят парус: Бобби знает, что нужно делать, и отдает команды, а у Кая есть силы, и он в состоянии эти команды выполнить. Ветер крепкий и ровный, в ясном небе сияют звезды, и мы плывем сквозь ночь и следующий день — в Шотландию.

5

КАЙ

Гавань Сент-Эндрюса выглядит пустынной. Лодка Бобби мягко упирается носом в пирс. Я пробираюсь вдоль борта, разматываю веревки и набрасываю их на сваи.

Мы заранее продумали, что скажем береговой охране или кому-то еще, но власти, похоже, обращают внимание только на тех, кто пытается выйти в море. Кроме местных здесь никого.

Теперь, когда мы пришвартовались, Бобби не спешит сходить на берег. Он спускается в каюту, и через некоторое время я следую за ним. Он ходит туда-сюда, берет какие-то вещи, потом кладет их на место. Услышав шаги, поворачивается, видит меня и говорит:

— Надо было и ее сжечь.

— Тогда бы и нас здесь не было.

Бобби судорожно вздыхает.

— Не было бы. А теперь мне надо что-то делать. — Он выдвигает ящик, достает ключи и кивает в сторону лестницы: — Идем.

Бобби сходит с лодки, и мы шагаем по пирсу. Он не оборачивается. Если не считать криков чаек, здесь полная тишина. Людей не видно. За причальной эстакадой расположена автостоянка.

— Сюда. — Бобби указывает на полноприводный внедорожник и нажимает на брелок. Машина отзывается, мигает и гудит. Мы садимся, Бобби заводит мотор и качает головой.

— Как-то даже странно, что она так здесь и осталась. Что можно вот так запросто сесть и завести брошенную машину.

— Сколько она простояла?

— Я уже потерял счет дням, но не очень долго. Хотя прошла целая жизнь… четыре жизни. За минуту.

Я ничего не говорю — сказать-то, в общем, нечего.

Едем по пустынной дороге. Других машин нет, но брошенные встречаются, и нам приходится их объезжать. Светофоры не работают — может, нет электричества? Повсюду, куда ни глянь, темно и тихо.

На перекрестке Бобби начинает поворачивать влево, но останавливается в нерешительности и после недолгой паузы сдает чуточку назад и поворачивает вправо.

— Планы меняются. Поедем в паб.

— В паб?

— Сегодня поминки. Да уже и завтра скоро.

Останавливаемся перед большим старым кантри-пабом. Холодным и темным. Солнце почти село. Мы выходим из машины, подходим к двери — замок. Я заглядываю в окно, но в сумрачных тенях ничего не видно.

Бобби подбирает с земли кирпич — обычно такими подпирают дверь в солнечный день, — пожимает плечами и стучит в дверь.

— Без стука ведь не принято, — говорит он и разбивает кирпичом окно.

Мы вынимаем из рамы осколки стекла и забираемся внутрь. Снаружи уже почти темно, внутри еще темнее, и мы стоим, ждем, пока глаза привыкают к сумраку.

— У них здесь свечи, их ставили к обеду. — Вытянув руки, Бобби проходит от двери к столам, и мы собираем несколько штук. В ящике за столом он находит спички, чиркает, и тоненькое пламя трепещет над дрожащими руками. Я подношу свечу, и огонек перескакивает на фитилек.

— Садись. — Я толкаю Бобби к барному стулу, а сам иду за стойку. — Что будешь?

Свою историю Бобби рассказывает за пинтой горького. Голос твердый, и руки уже не дрожат, когда он зажигает четыре свечи. Одну — за Салли, которая, когда он встретил ее в этом самом баре дюжину лет назад, изменила всю его жизнь. Одну — за их первую дочь, Эрин, мечтательницу и фантазерку, так похожую на мать. Одну — за Мэдди, неисправимую непоседу и шалунью. И одну — за Джексона, еще маленького, которого они только-только начали узнавать.