Читать книгу 📗 "Оно - Кинг Стивен"

«Ты думал, что я буду тебя успокаивать? – спросил он меня. – Не собираюсь. Ты вызываешь отвращение не только у них, но и у меня тоже. По разным причинам, но это только потому, что они дети, а я нет. Они не знают, почему ты вызываешь у них чувство отвращения, а я знаю. Ты хоронишь свое прекрасное тело, которое тебе дал Бог, под этим слоем безобразного жира. Это просто глупое потакание своим слабостям, и меня тошнит от этого. А сейчас послушай, Бенни, потому что я в первый и последний раз говорю тебе это. Я тренирую футбольную команду и баскетбольную, и команду по легкой атлетике, и скоро буду тренировать команду по плаванию. И я говорю тебе: ты заплыл жиром вот здесь, – и он стукнул меня по голове, как раз в том месте, куда ударил его проклятый свисток. – Вот где у вас всех заплывает жиром. Ты пропустишь мимо ушей все мои слова о диете, о том, что надо сбавлять вес. Такие парни, как ты, никогда этого не сделают».

– Каков ублюдок, – сказала Беверли негодующе.

– Да, – усмехнулся Бен. – Но он не знал, что он ублюдок. Наверное, он смотрел фильм «Д.Ай.» с Джеком Веббом раз шестьдесят и в самом деле думал, что делает мне добро. И, как впоследствии выяснилось, он был прав... Потому что в то время я сам думал о чем-то похожем...

Он посмотрел вдаль, нахмурив брови, и Билла одолело какое-то странное чувство, будто он знает, что Бен собирается сказать дальше.

– Я уже говорил вам, что в последний раз подумал о Генри Бауэрсе, когда мальчишки гнались за мной. Нет, на самом деле последний раз я подумал об этом, когда тренер встал и пошел. Вот тогда я подумал о том, что произошло летом 1958 года.

Он опять заколебался, глядя на каждого, стараясь поймать их взгляды. Потом начал осторожно:

– Я думал о том, как хорошо нам было вместе. Я думал о том, что мы сделали и как мы это сделали, и все это поразило меня; если бы тренер когда-либо увидел бы нечто подобное, он бы, наверное, поседел, а сердце остановилось бы, как старый часы. Это было несправедливо, но и он был несправедлив ко мне. Случившегося было достаточно, чтобы...

– Чтобы свести тебя с ума, – сказал Билл. Бен улыбнулся.

– Ты прав. Я позвал: «Эй, тренер!» Он обернулся и посмотрел на меня.

«Тренер, ты сказал, что работаешь с командой по легкой атлетике?»

«Да, но для тебя это ничего не значит», – сказал он.

«Слушай меня, ты, тупой, твердолобый сукин сын! – сказал я, и рот его широко раскрылся, а глаза почти вылезли из орбит. – Я буду готов к соревнованию в марте, что ты на это скажешь?»

«Я скажу, что тебе лучше попридержать язык, а то плохо будет», – сказал он.

«Я обгоню всех, кого ты выставишь, – сказал я. – Я обгоню самых лучших твоих бегунов. А потом получу от тебя твое сраное извинение».

Он сжал кулаки, и я подумал, что он собирается применить их ко мне. Но он разжал их. «Поговори, поговори, толстяк, – сказал он мягко. – У тебя язык без костей. Но когда ты обгонишь моих лучших, я уйду с работы и пойду на поля собирать зерно». И он ушел.

– И ты похудел? – спросил Ричи.

– Да, – сказал Бен. – Но тренер был не прав. Ожирение началось не в голове у меня, а с моей мамочки. Тем вечером я пришел домой и сказал маме, что хочу немного похудеть. Мы оба выдержали схватку, оба плакали. Она завела свою обычную песню, что я на самом деле не жирный, просто у меня широкая кость, а большие мальчики становятся большими мужчинами, если они много едят. Это была своего рода защита для нее, я думаю. Очень трудно ей было поднимать мальчишку самой. У нее не было ни образования, ни каких-то особых навыков в чем бы то ни было, ничего, кроме желания много работать... А когда она давала мне добавку.., или когда смотрела на меня за столом, как я солидно выгляжу...

– Она чувствовала, что выиграла битву, – продолжил Майк.

– Да, – Бен выпил последнюю бутылку пива и вытер пену с маленьких усиков тыльной стороной руки.

– Так что вы понимаете, что самая большая борьба была не с самим собой, а с ней. Месяцами она просто не принимала этого. Она не убирала мою старую одежду и не покупала новую. А я тоща бегал, бегал везде, иногда сердце так билось в груди, что, казалось, вот-вот выскочит оттуда. Первая миля бега досталась мне тяжело, меня вытошнило, и я потерял сознание. Потом меня просто рвало. А вскоре при беге мне уже приходилось поддерживать штаны. У меня был маршрут, и я бежал в школу с сумкой на шее, которая била меня по груди, а я в это время держал штаны, чтобы они не упали. Рубашки стали, как паруса., А ночью, когда я возвращался домой, я съедал только половину того, что было на тарелке, мать начинала рыдать, говорила, что я морю себя голодом, убиваю себя, что я не люблю ее больше, что я не думаю о том, как много ей приходится работать, чтобы прокормить меня.

– О, Господи, – промычал Ричи, зажигая сигарету, – не представляю, как ты вынес все это.

– Лицо тренера всегда стояло передо мной, – сказал Бен. – Я представлял, как он смотрел на меня, когда разглаживал складки на моей груди в зале, около раздевалки, и вот так я выдержал. Я разносил газеты, и когда бежал по маршруту, всегда видел это перед собой. На газетные деньги я купил себе джинсы, а сосед-старик с нижнего этажа проковырял пять новых дырок в моем ремне. Я еще вспоминаю первые джинсы, которые мне пришлось покупать, – это когда Генри столкнул меня в Барренс и они разорвались по швам.

– Да, – сказал Эдди, – а ты рассказал мне о шоколадном молоке. Помнишь? Бен кивнул головой.

– Если я тогда вспоминал что-то, то только на миг – раз, и вылетело из головы. В то время я стал брать завтраки в школе «Здоровье и Питание», и обнаружил, что можно съесть очень много всякой зелени и овощей и не потолстеть. Однажды вечером мать положила мне кучу салата и шпината с яблоками – все это покрошила и добавила немного постной ветчины. До этого я никогда не любил этой заячьей еды, но тут я три раза просил добавки и ел да нахваливал, как все вкусно. Это решило все проблемы. Ей было все равно, что я ем, лишь бы побольше. Она завалила меня салатами. Я ел их еще три года. Появилась необходимость иногда смотреться в зеркало, чтобы убедиться, что у меня не заячья губа.

– А что случилось с тренером? – спросил Эдди. – Вышел ли ты на соревнования? – Он дотронулся до аспиратора, как будто все эти мысли напомнили ему о нем.

– Да, вышел. – сказал Бен. – К тому времени я потерял 70 фунтов и вырос на два дюйма, так что вес распределился ровно. Я выиграл первые два забега и подошел к тренеру, который был готов кусать локти и чистить конюшни. И я сказал: «Похоже, пора собираться на поля собирать урожай. Когда вы собираетесь в Канзас?» Сначала он ничего не сказал, только хлопнул меня по спине. Потом велел мне убираться с поля, потому что он не потерпит в своей команде трепача и ублюдка. «Даже если президент Кеннеди меня попросит, я все равно не пойду в твою вонючую команду, – сказал я, утирая кровь в уголках рта. – То, что ты меня прогнал, я сейчас как-нибудь переживу, но в следующий раз.., ты сядешь за большую тарелку с кукурузой, попомни мои слова». Он сказал, что если я тотчас же не уберусь, он из меня дух вышибет.

Бен улыбался, но ничего ностальгического в этой улыбке не было.

– Это были его точные слова. Все смотрели на нас удивленно, включая детей, которых я победил. «Вот что я скажу тебе, тренер, – обратился я к нему, – ты слишком стар, чтобы учиться чему-либо. Но если ты меня хоть пальцем тронешь, я постараюсь, чтобы ты потерял работу. Я не уверен, что у меня получится, но я очень постараюсь. Я похудел, у меня есть чувство собственного достоинства, и я имею право на капельку покоя».

Билл сказал:

– Все это звучит замечательно, Бен.., но писатель во мне изумляется: может ли ребенок в самом деле разговаривать таким образом? – и он улыбнулся.

– Ребенок, которому выпало на долю перенести то, что перенесли мы, смог. Я сказал эти слова. Тренер стоял, упершись руками в бедра, он открыл рот, потом опять закрыл. Никто не промолвил ни слова. Я отошел, и больше мне не пришлось иметь дело с тренером Вудлеем. Когда мой воспитатель отдавал табель за этот год, кто-то написал слово «освобожден» против «физкультуры», и он подписал это.