Читать книгу 📗 "Улей 2: Нерест (ЛП) - Каррэн Тим"
- Вот, - сказал Хорн, протягивая ей.
- Я никогда не говорил, что мне нужен микрофон. Она подмигнула Койлу. - Я просто сказала: дай мне это.
Койл снова рассмеялся. - Гвен, Гвен, Гвен. Тебе действительно пора перестать это дерьмо, девочка. Если будешь продолжать в том же духе, то привлечешь ненужное внимание. В конечном итоге тебя изнасилуют и запихнут в сугроб.
- Обещания, обещания. Она выхватила микрофон у Хорна. "Полярис-Один? Это Спрайт-Два, направляющийся из Полар Клайм. Вы слышите? Вы меня слышите?" Она потрясла микрофон. "Направляемся к вам. У нас в меню есть кое-что горячее. Бефстроганов или минет, на ваш выбор".
Койл забрал у нее микрофон. - Гвен, Господи Иисусе. У Хоппера будет припадок, если он это услышит. Он проверил радио. Выглядело рабочим. GPS сообщило ему, что они были всего в нескольких минутах. Если бы было светло, они бы увидели. "Полярис-Один? Полярис-Один? Давайте, парни, поднимайтесь и сияйте. Это Спрайт-Два из Полар Клайм. Прием? Прием?"
Статика. Статика и ничего кроме статики.
Никто, конечно, не удивился. В течение нескольких дней со стороны NOAA Полярис шла статика и ничего кроме статики. Была надежда... хоть и небольшая... что, возможно, у них были какие-то проблемы с передачей данных и что, как только "Спрайт" окажется в пределах досягаемости, контакт будет установлен.
Не в этот раз.
Снаружи мигающие огни "Спрайта" показывали им плоскую белую пустыню полярного плато, занесенную дрейфующим сугробами и ледяными кристаллами, время от времени воющим снежным дьяволом. Если не считать редких полей застругов, вылепленных ветром, которые выглядели как колышущийся замерзший океан, пейзаж представлял собой огромное монотонное пространство мрачного небытия.
- Мы должны увидеть их в течение пяти минут, - сообщил Хорн.
Радиосвязь плохо работала на льду... тем не менее, Койл начал чувствовать легкое трепетание в животе. Такое чувство возникало внутри, когда твое ковшеобразное сиденье на колесе обозрения раскачивалось вверх и по высокой дуге, и у тебя было то ужасное ощущение невесомости и неумолимого спуска. Гвен прижалась к нему ближе. В темноте кабины ее глаза выглядели очень яркими и влажными.
Она больше не шутила.
Юмору, надежде и хорошему настроению здесь не место.
Высотомер кабины показал, что они сейчас находятся на высоте около 11 000 футов над уровнем моря, а это означало, что они находились на самой высокой точке купола Атлантиды и очень близко к лаборатории Полярис.
- Там, - сказала Гвен. - Вот там.
Все изучали то, что им показывали фары: мерцающий лед; отмеченные флажками далекие дорожки; метель и вращающиеся кристаллы льда; тьма, когда лучи прорезали ее, крадущиеся тени, которые выглядели так, будто двигались и отступали сами по себе.
Ветер задул сильнее, его порывы достигали тридцати узлов, яростно забрасывая "Спрайт" снегом. Он покачивался на своих гусеницах, когда противоречивые порывы ветра терзали его, пытаясь очистить ото льда. Это было результатом ужасных катабатических ветров[53], которые накатывались с высокогорья Трансантарктики, набирая скорость и плотность за счет нисходящих гравитационных сил и становясь силой, с которой нужно считаться на самом плато.
- И вот она выдыхает, - сказал Хорн себе под нос[54].
Он включил прожекторы на крыше кабины, и ночь сменилась днем... почти.
Ледяная дорога закончилась, выйдя на широкую расчищенную местность, где находилась полевая лаборатория NOAA Полярис: автономная сборная полярная среда обитания, похожая на длинный оранжевый ящик. Ее доставили сюда летом на вертолете Sikorsky Skycrane целиком, а затем прикрепили ко льду. Кроме сарая для обслуживающего генератора и нескольких модульных пластиковых лачуг, больше ничего не было.
В здании было темно.
- Выглядит довольно тихо, - сказала Гвен, и в ее словах было что-то вроде паники.
Хорн просто сидел, его лицо, как всегда, было непроницаемым. - Может быть, они пошли прогуляться.
- Что ты думаешь, Никки?
Он изучал занесенное снегом здание настороженным взглядом, испытывая чувство опустошения, которое ему не нравилось. - Если они пошли на прогулку, - сказал он, - я просто надеюсь, что это не та же прогулка, которую совершили все на Маунт-Хобб той ночью.
10
СТАНЦИЯ ПОЛАР КЛАЙМ
СЛИМ БЫЛ В коробке и ключа не было.
Он оказался в ловушке в кишках Антарктиды, и не имело значения, сходит ли он с ума, потому что выхода не было совершенно. Если бы он взбесился, его бы просто закололи успокоительным и закрыли бы до открытия весеннего сообщения. Вот и все. Он был здесь, а Эйприл дома в Иллинойсе с Рэйчел, и они оба нуждались в нем, и он ничего не мог с этим поделать.
Он чувствовал себя бесполезным.
Он чувствовал себя неудачником как мужчина. Как муж и отец.
Он вскочил с кровати и пнул стену. "ЕБАННАЯ ЧУШЬ, МУЖИК! ЭТО ЕБАННАЯ ЧУШЬ!"
Он ходил взад и вперед, думая и стараясь не думать, его разум был наполнен ужасами, которые были, которые могли быть, и которые еще не пришли. Мир терял коллективный разум, и его семья была вовлечена в это, и все, что он мог сделать, это ждать, ждать и ждать. Принимать снотворное и видеть безумные сны, бороться с чертовыми головными болями, которые приходили и уходили с тревожной регулярностью, и думать о том дерьме, которое наговорил ему Локк. Мертвые города и пришельцы. Мегалиты, которые были машинами или сетями. Человеческая раса - это своего рода гребаный урожай, который инопланетяне посеяли и теперь готовились собрать урожай.
Упав на колени на холодный пол, он подумал: "Я не верю в это дерьмо. Меня не волнует, какие сны мне снятся или какие у Эйприл и Рэйчел... я не верю в это дерьмо!"
И, боже мой, если бы он действительно этого не сделал.
Но он сделал.
Сны, что снились здесь и в мире... все это было частью чего-то большого. Чего-то грандиозного. Чего-то настолько черного, уродливого и мерзкого, что ему стало физически плохо при мысли об этих ужасных вещах.
Он поднялся на ноги, пнул свой маленький письменный стол, разбросал бумаги, что упали лицевой стороной, кромсая их и комкая. Рисунки и дурацкие попытки сочинения стихов в попытке объяснить то, что было у него на уме, то злое влияние, которое он почувствовал с тех пор, как увидел эту штуку под брезентом.
Он ненавидел все это.
Он продолжал рвать бумаги, пока не нашел свой потрепанный блокнот. Тот, в котором он писал тексты своих песен. Потому что это то, чем он хотел заниматься. Хотел писать песни, заниматься дизайном обложек альбомов и боди-артом. Но это были несбыточные мечты, а у него были жена и ребенок, и, черт возьми, ему приходилось платить по счетам. Именно поэтому он вообще приехал в Антарктиду.
Стоя на коленях, Слим плакал, листая свой блокнот и читая тексты, которые он набросал, когда мир был нормальным, а не каким-то извращенным кошмаром. Слезы покатились по щекам, когда он увидел текст песни, которую написал с Локком не более двух недель назад. Он вырвал эту страницу и выбросил. Это было похоже на что-то из другой жизни, когда он действительно знал, как хорошо провести время. Казалось, это было много лет назад. Как то, что он прочитал в книге или увидел по телевизору: пластик, синтетический, нереальный.
Жизнь больше не была такой.
Это была мрачная рукопись, написанная темной рукой на пожелтевшем пергаменте, который крошился под властью веков. И зная это, Слим закрыл лицо руками и заплакал. Заплакал кровавыми слезами, ибо его душа была навсегда изранена и изодрана, рассечена и обнажена жестоким ножом древности.
И голос в его голове, резкий и ровный, сказал ему: даже ваши боги, ваша религия и сама архитектура вашей цивилизации и общества были всего лишь семенами, посаженными Старцами. У вашей расы никогда по-настоящему не было свободы воли или выбора, лишь их смутное подобие. Вы были марионетками с того момента, как ваши предки вылезли из слизи космического зарождения. Каждый шаг продуман, каждое развитие событий предусмотрено. Биологически, ментально и психически... все было направлено и контролируемо для того, чтобы привести расу к тому состоянию, в котором она находится сейчас... на самом пороге веков, где откроется его истинная природа и истинное предназначение.
