Читать книгу 📗 "Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП) - Райли Хейзел"

Хайдес даже не пытается вырываться. Он всё так же плачет, не сводя с меня глаз, и губы снова и снова складываются в ту же фразу — до тошноты:

— Не говори «прощай».

Он обращается к Аполлону:

— Убей меня сейчас. Убей! Только не убивай её у меня на глазах. Не делай этого со мной. Стреляй в меня, Аполлон, чёрт!

Я и без выстрела могу умереть — прямо сейчас, от того, как бешено колотится сердце, и от того, во что превращает меня реакция Хайдеса.

Делаю глубокий вдох. Остаюсь на коленях, жду Аполлона — и пулю, которая положит конец этим играм.

— Спасибо, что любил и защищал меня, Малакай, — говорю. — Спасибо за то, что вы были лучшими друзьями, Герми, Лиам и Арес. Спасибо, что ты такой хороший человек, Посейдон. Спасибо за силу, которую ты, сама того не зная, мне дала, Афина. Спасибо за твою рациональность, Зевс. — Я не рискую поднимать глаза, произнося это. — Я счастлива, что встретила вас и играла с вами. Пусть это было опасно и без берегов. Я делаю этот выбор, потому что стала частью вашей семьи. А вы всегда говорите: «семья — прежде всего». Вот — я ставлю семью выше всего остального.

Лицо обрушивается на меня такой силой, что у меня перехватывает дыхание.

— Передайте Ньюту, что мне жаль… и что я его люблю, — добавляю.

Краем глаза вижу, как Хайдес валится на колени.

— Хейвен! — кричит он. Зевс удерживает его. — Нет, нет, нет, нет… Хейвен. Аполлон, давайте найдём решение. Найдём лазейку в этой игре. Прошу вас, подумайте все, как выбраться живыми, вместе. Не дайте Хейвен умереть. Не дайте ей умереть!

И как раз в тот момент, когда я жду, что его начнут успокаивать и говорить, что надо смириться, вмешивается ещё кто-то — и становится на его сторону.

— Коэн, ты не можешь этого сделать по-настоящему, — Арес не двигается с места, но пытается поймать мой взгляд. — Ты не можешь правда позволить этому придурку тебя убить. Ты обещала, что выйдешь отсюда. Обещала!

— Если я выйду отсюда живой, тебя там, снаружи, не будет, — напоминаю ему.

— Бейся за свою сраную жизнь!

Он срывается на крик. Как ни стараюсь отгородиться от его голоса, который лезет мне в голову, полностью заглушить не получается. Сжимаю зубы до боли.

— Аполлон. Давай, — говорю.

— Аполлон, я засуну этот пистолет тебе в задницу и выстрелю, если наведёшь его на неё, — рычит Арес. Он единственный, вместе с Хайдесом, кто ещё не сдался очевидному. А должно быть так.

Пока Аполлон пытается их унять, я позволяю себе один-единственный взгляд на кого-то из семи, стоящих справа от меня. На лицо, которое мне нужно увидеть в последний раз.

Гермес. Он прирос к месту, доброе лицо залито слезами, дрожит губа. Я улыбаюсь — и живу надеждой, что он улыбнётся в ответ, прежде чем Аполлон вернётся ко мне.

— Мы же собирались считать звёзды вместе, — шепчет он, расширенными от шока глазами глядя на то, что вот-вот случится.

Я отвожу взгляд; ком в горле грозит удушьем. Я больше не могу сидеть тут и ждать смерти.

— Делай, Аполлон. Сейчас. Хватит.

Просить второй раз не нужно. Я закрываю глаза и поднимаю подбородок повыше, показывая: целься в голову.

Хайдес орёт, несёт какую-то дурь и повторяет моё имя столько раз, что меня мутит. Зевс и Посейдон вжимают его в землю, чтобы он не рванулся и не попытался поймать пулю собой.

Перед выстрелом — крик Хайдеса.

После выстрела — общий визг всех остальных.

После выстрела — я не чувствую боли.

Кто-то зовёт по имени Гермеса.

Я распахиваю глаза. Гермес стоит передо мной, закрыв меня собой. Пуля меня не задела. Она попала в него.

Меня тошнит.

В мозгу вспыхивает момент нашей первой встречи. Я была в саду, в Йеле; Лайвли шли гурьбой, пока Ньют и остальные объясняли мне, кто есть кто. Гермес поймал мой взгляд и подмигнул.

Мой лучший друг. Парень с золотыми волосами и запахом клубники. Синие, как море, глаза и улыбка, которая умеет вытаскивать из любой черноты. Самые тёплые и душные объятия на свете.

Мой маленький Герми.

Я давлю в себе рвотный спазм и, в панике, бросаюсь к нему. Тело Гермеса валится набок; с трудом удерживаю. Опускаю на холодную траву, на спину, чтобы видеть его глаза. Вокруг никто не решается пошевелиться или издать звук.

— Что ты наделал, Герм? Какого чёрта ты наделал? — срываюсь на него. Мои слёзы падают ему на лицо.

Пуля вошла в грудь. Я прижимаю ладонь к его торсу — и она тут же в крови. От одного вида этого на моей коже всё плывёт. Гермес хрипит, несколько раз сглатывает и пытается говорить.

— Не трать воздух, — одёргиваю, мягко. — Дыши ровно. Терпи. Боль уйдёт. Не напрягайся.

Он не слушается. Улыбается:

— Когда Афи… когда Афродита умерла… она умерла и по моей вине. На той крыше я встал перед ней, чтобы она не пострадала, если всё пойдёт под откос. А когда пошло — это она оттолкнула меня и закрыла собой. Я не сдержал обещания. Особенно потому, что в тот момент мне стало так страшно, что я позволил себя оттолкнуть. Я был сильнее её. Мог упереться. Я испугался на секунду — а когда смелость вернулась, было поздно, — он кашляет. — Это мой шанс исправить.

Слишком много чувств накрывают разом, парализуя. Злость — за то, что он сделал, чего я бы никогда не пожелала ему делать. Отчаяние — потому что он умирает у меня на руках. Ужас — от того, что только что произошло, и такая тошнота, будто я выплюну сейчас каждый орган.

Афина стоит на коленях в траве и борется с желанием броситься к брату. Её парализует страх; взгляд прикован к лицу Герми, широко распахнутые глаза не моргают.

Аполлон тоже в шоке. Пистолет всё ещё поднят.

— Ты не должен был, — шепчу я Гермесу сквозь слёзы. — Не должен был, Герми. Не должен был…

— Я не мог смотреть, как ты умираешь, Маленький рай, — он сопровождает фразу лёгкой улыбкой — и тут же морщится. Грудь ходит всё чаще и чаще.

Даже если бы мы захотели, мы не смогли бы отнести его в медблок. Не смогли бы вызвать чёртову скорую. Никак его не спасти. Мы можем только быть с ним в его последние минуты. И пока Гермес гаснет у меня на руках, часть меня умирает вместе с ним.

— Мы ещё встретимся… — Гермес выдувает слова с трудом. Лицо в поту, кровь продолжает течь ручьями. — …может быть, прямо на небесах.

Он хрипит. Пытается сказать ещё, но язык заплетается, а лёгкие не дают воздуха. Ещё хрип. Он тянет ко мне руку и вцепляется в мою кофту, почти рвёт. Потом хватка слабеет, рука падает рядом. Он больше не двигается. Из левого глаза скатывается слеза. Гермес застыл, глаза открыты и устремлены в небо. Грудь не поднимается. Я подношу ухо к его губам. Он не дышит.

Он и правда ушёл.

Я не знаю, что делать. Не знаю, что сказать. Хочется кричать до хрипоты. Хочется взять тот пистолет и выстрелить себе, лишь бы не жить с этим грузом. Уже неважно, выйду я отсюда живой или нет. Если выйду — я буду видеть смерть Гермеса каждый день своей жизни.

Афина рыдает на коленях. Хайдес рядом, обнимает её. Один только Аполлон не подходит.

— Это лишь усугубляет всё, — нарушает молчание Аполлон. — Гермес обрёк вас — сам того не зная.

Не уверена, что выдержу ещё одну плохую новость.

— О чём ты? — подхватывает Зевс.

Аполлон кивает на Герми.

— Пожертвовав собой, он изменил выбор Хейвен. Она больше не может умереть. Если первый из семи жертвенных шагов уже совершен, они должны продолжиться до конца. Умирать придётся и вам — чтобы завершить начатое.

— Нет! — у меня срывается крик, будто это что-то исправит. — Нет, нет, нет… — продолжаю бормотать. Я прижимаю к себе тело Гермеса, как младенца, и качаю, будто так ему приснятся светлые сны. — Нет, нет, нет, нет, Герми, что же ты сделал…

Зевс ругается.

И в тот же миг меня накрывает новая ясность. Я буду смотреть, как умирает Афина. Как умирают Лиам. Зевс. Посейдон.

И я буду смотреть, как умирает Хайдес. Роли поменялись. Я внезапно понимаю его отчаяние. Сейчас я тоже хочу, чтобы Аполлон выстрелил в меня — лишь бы не видеть его смерть. Но если умру я, будет ещё бессмысленнее.