Читать книгу 📗 "Идеальный питомец для космического генерала (СИ) - Буланова Алиса"

Я стою, тяжело дыша, прижимая пострадавшую руку к груди. Всё закончилось. Он не успел влететь. Но дрянной осадок всё равно остался. Холод обволакивает тело. Может быть, волнение. А может, просто снова температура поднимается. В мозгу пульсирует мысль: за Тенебрисом следят. И они знают, что я здесь. Я не знаю, как эти чужаки воспримут то, что я напала на дрон. Вроде бы это не кириец, так что всё в порядке. Но не выдала ли я себя тем самым?

Я подхожу к окну и смотрю на своё искажённое отражение в стекле. На пару мгновений мне становится не по себе. Впервые я задумываюсь, что со мной может быть, если кто-то сочтёт меня недостаточно покладистой. Ладони начинают дрожать. Я провожу ими по волосам. Мне нужно поговорить с Тенебрисом. Но прежде успокоится и прийти в себя. Я не хочу, чтобы он видел меня в этом состоянии. Я должна быть для него поддержкой, как он для меня.

Вслед за страхом внутри вновь поднимается злость. Они лезут в нашу жизнь. Считают, что могут безнаказанно подглядывать и угрожать безопасности. Я не позволю им разрушить то, что мы строили так тщательно. Я закрываю шторы и перепроверяю все двери в доме.

Глава 41

— Она увидела дрон и, видимо, решила, что это игрушка, — неловко посмеивается Тенебрис, обращаясь к доктору. Я сижу на краю медицинской кушетки и наблюдаю, как тот накладывает на мою руку фиксатор. Рентген показал перелом пястной кости. На несколько недель можно забыть о готовке. Что ж, по крайней мере, я не преувеличила, когда пожаловалась Тенебрису, что моя рука как-то подозрительно ноет.

— Какая она смирная, — комментирует доктор и ловит мой взгляд.

— Испугалась, наверное, — Тенебрис пожимает плечами.

Я изо всех сил пытаюсь изобразить отсутствие мыслительной деятельности во взгляде. Кажется, у меня получается, поскольку доктор быстро теряет интерес. Тенебрис немного расслабляется. Он не на шутку перепугался из-за всей этой ситуации. Мне же просто неловко. Я не люблю, когда со мной сюсюкаются, но ещё больше я не люблю влипать в неприятности из-за действий других. Всё это мысленно возвращает меня в ту жизнь, которую я оставила далеко позади.

После посещения доктора мы садимся в планер. Я устраиваюсь в кресле, прижимая пострадавшую руку к телу. Искоса смотрю на Тенебриса. Он не произносит ни слова и даже не смотрит на меня. Молчание в салоне неприятно давит. Чувствую себя провинившейся школьницей. Хочется поскорее нарушить эту гнетущую тишину.

— Слушай, мне правда жаль, что я могла себя выдать, — начинаю я, глядя в лобовое стекло. Его отражение в нём кажется ещё более сердитым. — Если бы я знала, что там, снаружи кто-то есть, я бы не стала выходить. Но я заметила его слишком поздно…

Тенебрис бросает на меня раздражённый взгляд. Я замираю, чувствуя, как холодеют конечности.

— Ты думаешь, я злюсь из-за того, что ты остановила дрон?! — резко спрашивает он.

— Да, но я же говорю, что если бы я не сделала этого, то он влетел бы в дом, — начинаю оправдываться я. Ненавижу такие ситуации, но сейчас не могу молчать.

— Да о чём ты вообще?! — он качает головой. — Да, я в бешенстве! Но не из-за того, что ты что-то сделала или не сделала. Я зол, потому что из-за моей публичности ты пострадала. У тебя ведь кость сломана…

Я теряюсь. Он действительно зол… но не на меня.

— Ну, всего лишь пястная, — бормочу, опуская взгляд. — У меня ещё четыре таких.

Моя попытка обратить всё в шутку проваливается. Тенебрис тяжело выдыхает и проводит рукой по лицу. Наконец, до меня доходит, что то, что я видела в его глазах, было вовсе не раздражением, а виной. Ему не по себе, и я могу его понять. Ведь на его месте я бы чувствовала то же самое.

Когда мы приземляемся на стыковочной площадке у замка, он выходит первым. Огибает планер и открывает мне дверь. Я собираюсь выйти, но Тенебрис вдруг наклоняется, чтобы взять меня на руки.

— Ты серьёзно?! — восклицаю я возмущённо. — У меня рука сломана, а не нога!

Тенебрису оказывается достаточно одного взгляда, чтобы я замолчала. В этом взгляде всё: беспокойство, вина, злость на себя и на мир, на тех, кто отправил сюда этот дрон. Я сдаюсь. Опускаю голову ему на плечо и позволяю себе немного слабости. Его руки крепкие, а его шаги широкие и уверенные. Он несёт меня через весь двор, а я невольно думаю о том, сколько времени ещё у нас осталось.

Внутри с каждым днём нарастает тревога. Тенебрис держит лицо на публике. Тщательно выбирает слова. Если за ним начали следить, значит, рассчитывают получить компромат. И непременно найдут, если будут знать, что именно искать. Даже если мы с Тенебрисом будем предельно осторожными, это ничего не изменит. Ведь даже то, как он несёт меня сейчас на руках, можно трактовать двояко. Любые объятия, случайно сказанное слово на кирийском могут стать началом конца.

Я прижимаюсь крепче и вдыхаю его аромат. Стараюсь запомнить звук биения его сердца, ощущение его дыхания у виска. Мне не хочется думать о плохом. Но я слишком часто в жизни теряла то, что было мне дорого. Так что в голове против воли поселилась мысль, что ни в этом мире, ни в каком-либо ещё, нет ничего, что бы я могла назвать по-настоящему своим.

Когда мы оказываемся внутри, Тенебрис не даёт мне и шагу сделать самостоятельно. Он помогает снять куртку, придерживая зафиксированную руку, будто любая неосторожность может причинить мне новую боль. После падает на диван, и я молча позволяю ему уложить меня к себе на колени, как раньше — в те дни, когда мы только начали жить вместе. Его пальцы легко касаются моего бедра. Приятная дрожь проходит по телу. Я вздыхаю и откидываюсь на его плечо расслабленно. Чувствую, как его напряжение тоже понемногу уходит. Дыхание становится ровным и глубоким.

— Прости, — вдруг говорит он, прикрывая глаза. — Вот поэтому я и хочу, чтобы все знали правду о землянах. Чтобы мы могли не скрываться, и чтобы тебе не приходилось притворяться.

Меня одолевает мучительное чувство. С одной стороны, я не хочу нарушать этот момент спокойствия, но с другой — я осознаю, что не всё так просто. Я лежу, прислушиваясь то к себе, то к тому, что творится снаружи. За окнами сгущаются сумерки. Небо постепенно становится из фиолетового чёрно-бордовым, будто загустевшая кровь. Свет в гостиной приглушён. Это создаёт иллюзию уюта. Иллюзию безопасности.

— Я понимаю, почему ты этого хочешь, —произношу, сделав наконец непростой выбор. — Но мне кажется, что если ты попытаешься использовать своё положение и внезапно вывалишь на неподготовленных кирийцев правду, то сделаешь только хуже.

Тенебрис чуть отстраняется, его рука на моём бедре замирает. Я поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом. В его глазах решимость, а ещё возмущение оттого, что я не поддерживаю его. Он действительно готов пойти до конца, чтобы сломать систему, что складывалась годами. Он желает вытащить нас на свет. А я… не уверена, что этот свет не ослепит нас.

— Если ты заявишь, что люди разумны… — начинаю я, подбирая слова. — Это не принесёт свободы. Это принесёт волну грязи. Такой, с которой не справиться даже тебе. И тогда дроны будут кружить над нашим домом уже день и ночь.

Тенебрис не отвечает мне. Просто продолжает гладить меня по бёдрам и коленям. Мне начинает казаться, что прямо сейчас внутри него борются две противоположные силы: вера в свет и осознание, как много в этом мире тёмного и неприглядного. Мне хотелось бы облегчить эту борьбу. Сказать что-то такое, что сделало бы всё однозначным и понятным. Но я осознаю, что в нашем случае нет и не будет простого решения. Что бы мы ни выбрали, в итоге нам придётся пойти на жертвы. Остаётся лишь надеяться, что мне не придётся жертвовать главным, что есть у меня в жизни — Тенебрисом.

Глава 42

Тенебрис

Рано утром, как и планировал, я встречаюсь с императором. Мы продолжаем обсуждение пятилетнего плана реформ законодательной системы. Сегодня верховный выглядит бодрее и здоровее, чем в последние наши встречи. Я задумываюсь, какой удар ему может нанести публикация информации о разумности землян. Мне бы не хотелось, чтобы его состояние здоровья усугубилось. Хотя мои взгляды и кажутся Калидите революционными, но я бы предпочёл всё тот же путь реформации. Я сам когда-то изменил своё мнение о землянах и хочу, чтобы остальные сделали то же. Узнали больше, стали копать глубже, изучать. Чтобы социальная стигма была наконец снята, а земляне получили бы права. Это то, о чём я мечтаю. И моя мечта больше не кажется мне утопичной.