Читать книгу 📗 "Тени столь жестокие (ЛП) - Зандер Лив"
Одно это делало его самым драгоценным из всего, что я когда-либо получал. Но в тот миг она подарила мне ещё кое-что, отчего у меня перехватило дыхание: просунула свои голые пальчики под мою икру, и даже кожа брюк не могла укрыть меня от их ледяного холода. Да я и не хотел.
Я надел ожерелье, позволяя ему скользнуть на шею, и прижал ногу, чтобы согреть её.
— Красиво. Спасибо.
Она придвинулась ещё ближе. Крыша всё ещё хранила тепло после солнечного весеннего дня, но здесь, наверху, тянуло прохладой. Рядом, у самого края, наши аноа жались друг к другу — белая птичка между двумя чёрными самцами. Оба нежно чистили её перья, издавая тихое воркование. Пока где-то в темноте не шевельнулась крупная птица — сова, наверное, — и тогда они растворились и вернулись к нам.
Галантия раздула ноздри.
— Чуешь запах?
Я не сдержал улыбки — этот вопрос теперь звучал от неё по несколько раз в неделю, пока она привыкала к обострённым чувствам.
— Не скажу, что да.
— Запечённые яблоки с коричневым сахаром, — сказала она и посмотрела в сторону крепости, хоть отсюда её всё равно невозможно было разглядеть, даже если Вальтарис снова сиял — ни одно окно не оставалось тёмным ночью. — Думаешь, Марла снова запекла яблоки?
— Есть только один способ узнать, — ответил я.
Она медленно поднялась и глянула на меня сверху вниз, надевая обувь.
— Идёшь?
— Чуть позже. Я бы остался ещё ненадолго, если не возражаешь.
— Значит, мне яблок больше достанется. — Она пожала плечами, её голос скользнул между белыми и чёрными перьями, и она взмыла в воздух, забирая с собой аноа Себиана.
Я смотрел ей вслед — её вороньей стае, где чёрный ворон едва поспевал за пятью белыми, — и улыбался небу.
— Надеюсь, ты сейчас это видел. Уверен, она уже сотню раз просовывала свои пальцы под мою икру, пока я спал. Я рад, что хоть раз застал это в яви. Но, брат, как ты терпел это? Её пальцы просто ледяные.
Себиан не ответил.
Но это было не важно.
Я знал, что он слушал, смотрел, наверное, ржал до усрачки каждый раз, когда мы с Галантией спорили из-за самых нелепых вещей, только чтобы через пять минут начать трахаться.
Иногда нежно.
Чаще — грубо.
Так, что её задница краснела, голос садился, а киска ныла. Но я не Домрен. Я всегда целовал её между этим, говорил, как сильно люблю, уверял, что позабочусь о ней после. И всегда заботился — мыл её, смазывал мазью следы, что оставила моя любовь. Потом целовал и держал её в объятиях, пока она засыпала.
Теперь она всегда лапает меня, если поза позволяет. И я позволяю, принимаю то удовольствие, что она хочет мне дать. И иногда, лишь иногда, позволяю играть пальцами или любым гладким предметом, оказавшимся под рукой. Злости больше не было. Стыда больше не было. Потому что она не Брисден.
Со мной всё в порядке.
С ней всё в порядке.
А может, с нами обоими и было что-то не так, но кого это волновало? Даже если мы оба были сломаны, то, будучи собранными заново, её трещины совпали с моими.
— Я заставил её плакать, знаешь, — пробормотал я. — Две недели назад она вдруг перестала обращаться, и мы все решили, что она понесла. Разумеется, она свалила вину на меня, мол, я лишил её способности летать. Трудно было не рассмеяться, глядя, как её переполняют чувства — слёзы ручьём по лицу, будто она и не была охотно замешана в том, что случилось.
Я сделал ещё глоток вина.
— Это привело нас к разговору о именах. Для девочки — Валора. Для мальчика — Куэлин. Звучит знакомо, не так ли? Именно так ты хотел назвать своего первенца, если бы тот выжил, как рассказал нам Аскер. Она не беременна, так что, возможно, это был просто стресс. Но всё равно это показало мне, что с ребёнком надо повременить, и я не против. Она ещё столько всего хочет увидеть. После того, как она выросла в изоляции, я не могу лишить её этого. Так что мы решили пожить немного для себя. Надеюсь, ты не против, что мы выбрали эти имена и назовём ими наших детей, когда придёт время.
Я медленно сел, почти застонал от того, как быстро из спины ушло тепло, и кинул бурдюк с крыши.
— Как только ветра улягутся, я отвезу её в Ланай. Покажу, откуда ты родом. — Я поднялся и приготовился обернуться, но не удержался и снова взглянул в небо. — Спасибо за всё, что ты сделал для нас.
Моё обращение шло медленно — то ли от ленивого жара, то ли от слишком большого количества вина, — унося нас вдоль по Смоляной дороге. Мы обогнули утёс, затем спикировали вдоль скалы. Один вираж влево — и вот мы у подземелий, выдолбленных в одной из старых, заброшенных шахт. Место, куда Галантия пока не добралась во время своих бесконечных вылазок. К счастью.
Одинокий страж поклонился, когда я обернулся и прошёл мимо. И даже эта предосторожность, наверное, была лишней. В людях мне нравилось одно: они не умели летать, а значит, их легко ловить и ещё легче держать взаперти. Никакой нужды в туго сплетённой стали, железных сетях или канатах.
Всего три крюка и вороны.
Я зашагал к последней камере справа, радуясь, что я не следопыт. Как тюремщик умудрялся дышать в вони мочи, дерьма и гнили — уму непостижимо.
Мой взгляд скользнул по бесформенной глыбе мяса, что болталась на цепях посреди комнаты.
— Он мёртв?
— Нет, ваше высочество, — ответил тюремщик, размешивающий на столе под светом свечи новую пасту из растолчённых семян и сала. — Просто отключился от лихорадки.
То, что ещё пару недель назад вызвало бы у меня ухмылку, теперь лишь… раздражало. Столько лет я представлял, какими способами буду мучить Брисдена. Какое удовольствие испытаю, сделав его шлюхой для вещей куда худших, чем то, что испытал я. И да, это было о-о-очень приятно…
…день-два.
Пока я не пришёл сюда в очередной раз утолить ненависть, а вернувшись в замок, не узнал, что пропустил момент, когда Галантия впервые попала в цель из лука Себиана. Или ту ночь, когда я вернулся в наше гнездо, а она всё ещё не спала, потому что её мучил кошмар, и ждала, пока я прижму её к себе, прежде чем решиться снова закрыть глаза. И ещё кучу других обыденных, но оттого ещё более бесценных моментов.
А я их упустил.
Свет. Радость. Любовь.
Я прикрыл рот и нос рукавом, подходя ближе к Брисдену. Даже при тусклом свете было видно, как кожа вокруг плеч воспалена. Неудивительно: почти весь его вес держался на крюках, вбитых в плоть. Третий уходил в его жопу и выходил снова в районе, где раньше был его член.
Именно — был…
Я отмахнулся рукой, прогоняя ворон, сидевших на его бёдрах и заднице. Сначала я пробовал ворон, оставшихся от чужой стаи, но, увы, наш размах крыльев занимал слишком много места. Вороны были куда меньше… и куда больше любили падаль!
Вот так теперь выглядела его жопа — смрад гнили и личинки, копошащиеся в изъеденном отверстии. Это вызывало у меня волну тошноты. Брисден был не более чем мёртвым мясом и давно бы уже сдох, если бы я не велел целителям поддерживать его жизнь. Но зачем? В этот самый момент Галантия могла наслаждаться миской пюре из яблок в хорошей компании.
Я мог бы быть там.
Да, я мог бы быть там, обнимать её, слушать рассказы Аскера о том, каким я был мальчишкой, или чему он меня тогда учил. А вместо этого я… смотрел на жопу Брисдена. Если это вообще ещё можно было так назвать…
Когда тюремщик подошёл с кожаной воронкой, наполненной смесью сала и семян, я присел рядом с покрасневшим лицом Брисдена. Я вглядывался в его закрытые глаза, ожидая прилива восторга, когда воронку вонзят ему в зад. Или чувства справедливости, когда его глаза распахнутся, и он издаст хрип, пока тюремщик выжимает смесь в его прямую кишку. Хотя бы тени удовлетворения, когда вороны снова слетятся, вонзая острые клювы в его задницу, превращая её в трапезу.
Но ничего подобного не произошло.
А вдруг Марла и правда сделала яблочное пюре?
— Мне это начинает надоедать, — сказал я, удерживая взгляд Брисдена, хотя был почти уверен, что его разум уже слишком далеко, чтобы осознать, кто делает с ним всё это, пока он вопит от боли. Нет, не вопит — в основном хрипит. Наверное, потому что я заткнул ему рот высушенными в соли ошмётками его же члена. — Десять лет я думал, что это принесёт мне радость. Но нет. Здесь есть только ненависть. И даже она уже мне наскучила. — Я коротко кивнул тюремщику. — Больше никаких целителей. Когда он сдохнет — избавься от тела. Уведомлять меня не нужно.