Читать книгу 📗 "Золотые рельсы - Боумен Эрин"

После того как брат не явился на условленную встречу. Босс потратил несколько месяцев, обыскивая окрестности Феникса и все бывшие убежища банды, от перевала в горах на юге штата Юта до хижины в Нью-Мексико, где «Всадники розы» впервые собрались вместе. И только через год вернулся к грабежам и разбою на железных дорогах.

Этим «Всадники» занимались все время, пока я был с ними, и никто никогда не упоминал имя Уэйлана. Про монету тоже никто, кроме Босса, не вспоминал. Лютер сказал мне, что она была для его брата чем-то вроде талисмана и никогда не покидала его седельной сумки. Тот ковбой, что дал ее мне, либо убил Уэйлана и взял монету как трофей, либо получил ее от кого-то. В этом случае Босс надеялся выйти на убийцу брата через владельца монеты.

Прежде я думал, что эта монета — мой единственный шанс обрести свободу, но теперь обстоятельства поменялись. Если я смогу действовать очень быстро и с умом, эта партия окажется за мной.

Я даю лошадям немного попастись, снова запрягаю их и, влезая на козлы, замечаю вдалеке пятно красного цвета, выхваченное из темноты пламенем костра. У меня екает сердце — опять эта красная куртка! Выходит, мне не показалось. Если Кроуфорд до сих пор не вывернул ее подкладкой внутрь, значит, он не догадывается, что я пытаюсь сбежать. Он подает мне сигнал: «Эй, Мерфи, полегче! Это я, Кроуфорд. Видишь мою куртку? Это не люди шерифа. Притормози, приятель».

Черта с два. Как только лошади отдохнут, я двинусь дальше.

Я устраиваюсь поудобнее и засыпаю, но это тревожный сон. И среди ночи он слетает оттого, что у меня затекли нога и шея. Я слезаю с козел — походить, размяться. Пламени костра вдали не видно — оно погасло, или его потушили нарочно. В прерии тихо как никогда, если не считать постукивания в дилижансе. Заглянув внутрь, я вижу, что Шарлотта свернулась калачиком между скамеек и закрыла глаза, тщетно пытаясь уснуть, но ее колотит от холода: зубы стучат, а дыхание превращается в облачка пара.

— Эй, — шепчу я.

Она отодвигается в сторону, обхватив плечи руками. Мне стоило бы оставить ее замерзать. Пусть умрет от холода, это все упростит. «Так и сделай», — говорит Босс у меня в голове, и из-за того, что он это говорит, я поступаю иначе: снимаю куртку и просовываю ее в окно, и кидаю последний кусочек опунции — мой завтрак — рядом на скамью. Потом возвращаюсь на козлы и сажусь, укрывшись шерстяным одеялом.

С минуту еще я слышу, как стучат зубы Шарлотты, потом раздается шорох и слышно, как она жадно жует опунцию.

Мне совершенно не хочется болтаться в петле, однако я всячески помогаю выжить девице, которая твердо намерена отправить меня на виселицу! Должно быть, я самый никудышный разбойник или самый большой дурак на всей Территории. Скорее всего, и то и другое.

Глава тринадцатая

Шарлотта

Год от рождества Христова тысяча восемьсот восемьдесят седьмой начинается с великолепного восхода солнца, покалывания в груди от холодного утреннего воздуха и ощущения, что какой-то острый предмет впился мне в бок. Из-за неудобной позы одна из косточек корсета порвала подкладку и вонзилась в тело. Я чувствую резкую боль и теплую влагу чуть ниже правой груди, — это кровь. Руки и ноги свело от холода, хотя на мне довольно теплая куртка Малыша Роуза. Не знаю, почему он дал мне ее, почему до сих пор не пристрелил меня и не оставил гнить на обочине дороги.

Я шевелю онемевшими пальцами, и при каждом толчке дилижанса боюсь, что мой мочевой пузырь лопнет.

— Мне нужно в туалет, — кричу я в окно.

— Давай в дилижансе, — отвечает он.

— Я же не животное.

— А я не волшебник. Здесь на много миль ни одного туалета.

Он оставил меня в живых, накормил, отдал свою куртку. И при этом не выпускает меня из клетки, чтобы справить нужду.

— Я не чувствую пальцев рук и ног, и у меня кровь под корсетом. Мне нужно встать, чтобы ослабить его. Пожалуйста.

К моему удивлению, он останавливает дилижанс и распахивает дверцу. Выхватывает у меня веревку, которую я вяжу из нижней юбки и которую не успела спрятать, и тянет меня вперед за ремни, которыми связаны запястья. Я вываливаюсь из дилижанса, опять чувствую укол корсета, куртка падает у меня с плеч. Малыш Роуза развязывает мне ноги, потом перебрасывает самодельную веревку через мои связанные запястья.

— Пошли, — говорит он и тянет за веревку.

Ноги противно ноют и почти не двигаются, но я рада даже этому ощущению, потому что мне пришлось сидеть и лежать больше суток. Утихла боль в боку — косточки корсета уже не впиваются в мое тело с такой силой; я верчу головой, рассматривая пустынные окрестности, и тут мое сердце подпрыгивает от радости.

Мерзлая колея, по которой мы едем, ведет в Прескотт.

Вот он, красавец-город — знакомые широкие улицы разбегаются от центральной площади. После того, как мы переехали в Юму, сосны на площади вырубили, и теперь там возвышается величественное здание суда в викторианском стиле. Отсюда видна его высокая крыша, голые ветви вязов по сторонам огражденного двора и жилые дома, лавки и конторы на соседних улицах.

Не знаю, какого черта Малыш ждет от столицы, кроме тюремной камеры или петли, но вид Прескотта пробуждает во мне надежду. Торжественное открытие дороги состоится сегодня, и, если только я попаду в город, все закончится хорошо. Там будут мама и мой кузен Пол. Учитывая обстоятельства, я буду рада даже встрече с дядей Джеральдом.

— Иди за тот камень, — говорит Малыш и отпускает веревку, указывая кивком головы в сторону кучи булыжников за разбитой колеей. — Быстрее, и сразу назад в дилижанс. Если увижу, что ты отошла в сторону хоть на шаг, силой притащу обратно.

Я поступаю так, как он требует, чувствуя на себе его взгляд. Камень совсем небольшой, но мой мочевой пузырь уже так полон, что трудно думать о приличиях. Либо тут, либо перепачкаю единственную одежду, которая у меня есть.

Закончив, я возвращаюсь.

— Поторапливайся, — бормочет он, сматывая веревку.

— Отпусти меня, — умоляю я, пытаясь не отставать, — я пойду в город пешком. Оставь меня здесь и беги.

— Ты будешь помалкивать, когда придешь туда и не расскажешь им, что я проехал этой дорогой до тебя? Нет, так дело не пойдет. Я не хочу, чтобы они узнали, где я нахожусь.

Произнося последнюю фразу, он оглядывается на дорогу, словно опасается властей Викенберга больше, чем столичных.

Нос у него покраснел, как и мой, растительность на подбородке словно покрыта инеем и блестит в утреннем свете, пока он рассматривает дорогу позади нас. Похоже, он знает, что за ним кто-то гонится. Возможно, это помощник шерифа Монтгомери.

Малыш Роуза поднимает с земли свою куртку и набрасывает на себя.

— Без седла ездить умеешь?

— Не пробовала.

— Значит, нет, — говорит он, и я тут же жалею, что не соврала. А вдруг он хотел распрячь лошадей и дать мне одну?

— У меня получится, постараюсь, — заявляю я.

— Стараниями быстрой езды не добьешься, Шарлотта.

Я холодею. Он знает мое имя, наверно, слышал, как меня называл Монтгомери.

— Не называй меня так!

— Как?

— По имени.

— Как же тебя звать? — усмехается он. — Мисс Вон?

— Никак. Или мисс, в конце концов. Не надо делать вид, что мы знакомы, или что я тут по своей воле.

Он бросает на меня быстрый взгляд.

— Послушай, все было бы куда проще, если бы ты не спряталась в этом чертовом дилижансе. Но все так, как есть, и мы оба влипли в переделку.

— Оба? Но ведь это ты меня держишь в заложниках!

— У меня нет времени, Шар… мисс Вон. Нам надо ехать.

— Тебе надо ехать, а я останусь здесь, спасибо. Можешь привязать меня к дереву. — Я дергаю за веревку и иду к ближайшему колючему кусту. — Можешь взять длинную веревку, и я не смогу убежать и кого-то предупредить. Меня заберут те, от кого ты бежишь, когда будут проезжать мимо.

— Я не могу так сделать.

— Почему не можешь, черт возьми?! — Мой голос становится пугающе высоким, я чувствую, что сейчас заплачу. Всё справедливо. Нет никаких причин, из-за которых меня нельзя оставить здесь. По щеке стекает слеза и падает на мерзлую землю у моих ног.