Читать книгу 📗 "Золотые рельсы - Боумен Эрин"

— Сэр! — говорю я, толкая спящего на соседнем сиденье шерифа, но он не шевелится.

Из Юмы поезд идет на северо-восток вдоль реки Хила, бегущей к Таксону по выжженным солнцем прериям. Но если бы я знала, что шериф намерен проспать всю поездку, попросила бы себе место у окна — с моего, поодаль, сколько ни всматривайся в закопченное грязное стекло, видно только голый склон холма и ленту реки вдали.

Всё это — из-за желания увидеть в газете очерк, подписанный моим именем!

«Твой отец вложил небольшую сумму в строительство Прескоттской железной дороги, — сообщила мне мать, отправляясь вчера в столицу. — Он хотел бы, чтобы я присутствовала при укладке последнего рельса и, наверное, даже сказала несколько слов от его имени. Побудь тут, подожди, я вернусь через пару дней».

С тех пор, как десять лет назад мы перебрались в Юму, семейным прииском заправлял дядя Джеральд. Присваивать чужие достижения — для него дело обычное, так что он-то охотно скажет несколько слов вместо отца. Но этим дело не закончится. Отца всего неделю как похоронили, а мать уже поделилась со мной опасениями, что дядя Джеральд настроен требовать ее руки, чтобы получить право собственности на прииск. Он, конечно, примется убеждать всех, что просто хочет нас поддержать, ведь дело дол — жен вести уважаемый человек, а не слабая женщина, но мы знаем — ему просто нужны деньги.

На самом деле мать отправилась в Прескотт, чтобы твердо поговорить с дядей Джеральдом — о завещании и о том, чего нам ждать; ничего не скажешь, прекрасный способ провести праздники.

И я еду не просто так: боюсь, хотя мать в это и не верит, дядя Джеральд опустится так низко, что начнет спекулировать моим будущим. Именно так и случится! «Разве ты не хочешь обеспечить будущность Шарлотты? — будет вкрадчиво увещевать он. — Не прискорбно ли будет, если с ней что-то случится?» Но если мне улыбнется удача и мой очерк напечатают, я стану корреспондентом, а значит, смогу сама о себе позаботиться. Не хочу быть обузой или разменной монетой в споре.

Но сейчас, сидя в конце вагона первого класса, я боюсь, что мне придется заплатить за свое упрямство.

Позади меня — запертый вагон с ценным грузом, еще дальше — остальные вагоны с пассажирами, оттуда доносятся невнятные повелительные окрики. Впереди хлопает дверь нашего вагона, и я наклоняюсь к чемодану, стоящему у моих ног, нащупывая ствол самого дорогого отцовского пистолета, который взяла на всякий случай, хотя и не думала, что он действительно может понадобиться. Я хватаю его, засовываю под жакет и прижимаю к себе.

— Не прятать руки! — кричит, залезая в вагон, какой-то коренастый человек. Его лицо скрыто под мокрым от пота платком, а шляпа низко надвинута на лоб. — Руки вверх, и вас не пристрелят.

Пассажиры без малейшего энтузиазма выполняют приказ, но я не собираюсь выпускать из заледеневших пальцев отцовский пистолет. Скорчившись в кресле, хватаю ртом воздух и думаю: может, если я покажусь маленькой и напуганной, грабитель не заметит, что мои руки спрятаны под жакетом? Появляется второй бандит, высокий и худощавый, его лицо тоже закрыто, он обходит первого и идет вперед по проходу.

— Мерфи! — кричит ему первый и швыряет холщовый мешок. Человек по имени Мерфи ловит его.

— Ценные вещи! — говорит он, наклоняясь к ближайшему сиденью.

— Часы и кошельки! — добавляет коренастый. — И твои украшения тоже.

Я толкаю шерифа ногой. Никакой реакции. Он спит, привалившись к окну, зажав в руке темный платок. Я помню, как сильно он кашлял, когда мы садились на поезд в Юме. Похоже, он, как и мой отец, проигрывает безнадежное сражение с туберкулезом.

— Что это у тебя на пальце, дай сюда, — говорит коренастый пассажирке впереди.

— Но это обручальное кольцо! — отвечает женщина.

— Хочешь, чтобы тебя прикончили прямо сейчас?

Женщина, задыхаясь от рыданий, падает на пол,

однако бандит не пускает в ход оружие. Непостижимо, как шериф может спать в такое время, даже с учетом его состояния! Человек по имени Мерфи подходит к моему ряду. Боковым зрением я вижу холщовый мешок, который болтается у него в руках, и сжимаю рукоятку пистолета под жакетом.

— Драгоценности! — бросает он мне. На нем грязные штаны, бледно-голубая рабочая рубаха с пятнами пота на воротнике и шейный платок того же цвета, что и рубаха. А вот шляпа на нем из дорогого плотного фетра, высокая, с широкими полями, вокруг тульи обвит затейливо сплетенный кожаный шнурок. Слишком броская шляпа для грабителя и убийцы, наверняка снял с кого-то. Я запоминаю все подробности. Первое, что нас попросят сделать, когда мы, ограбленные подчистую, доберемся до города, описать нападавших.

— У меня нет ничего ценного, мистер, — говорю я, стараясь не смотреть на него.

Однако я чувствую его взгляд и, когда осмеливаюсь поднять глаза, обнаруживаю, что он внимательно рассматривает меня: небольшой чемоданчик у моих ног, затем черное траурное платье, наброшенный на плечи отличный зимний жакет, мой подбородок, нос…

— Серьги, — произносит он.

Крошечные жемчужные сережки отец подарил мне на шестнадцатилетие месяц назад. Я трясу головой. Отдать дорогой для меня памятный подарок этому мерзавцу, никчемному грабителю поездов, который отбирает у людей честно ими заработанное? Ни за что.

— Сережки, — повторяет он, — клади их в мешок, и никто тебя не тронет.

Черта с два.

Я злюсь на весь мир — на отца за то, что оставил нас с мамой одних, на закон, который не может приструнить этих бандитов, нападающих на безобидных пассажиров, на дьявола, который создал отъявленных злодеев, вроде того, который стоит сейчас передо мной. Губы предательски дрожат, выдавая мой страх. Я кусаю их, пытаясь сдержать дрожь. На лице бандита мелькает выражение, свидетельствующее, что хотя грабеж для него — дело привычное, ему не хочется лишний раз вспоминать, что его жертвы — живые люди и что они могут бояться, дрожать и плакать. Пожалуй, это можно использовать в моих интересах.

В нашем вагоне всего двое бандитов, и если мне удастся подстрелить вот этого, по имени Мерфи, наверняка кто-то из пассажиров придет на помощь. И звук выстрела в таком тесном пространстве совершенно точно разбудит шерифа.

В грузовом вагоне раздается выстрел: от неожиданности я чуть не роняю отцовский пистолет.

— Пошевеливайся, черт возьми! — рычит грабитель.

— Хорошо, — отвечаю я, взводя под жакетом курок отцовского пистолета и намереваясь подарить Мерфи жемчужину в виде куска свинца.

Вдруг дверь вагона с ценным грузом распахивается, и несколько человек вваливаются в наш вагон. Первый, заметив, что я достаю из-под жакета пистолет, бросается на Мерфи, сбивая его с ног на пол прохода между сиденьями. Мой выстрел приходится этому грабителю в плечо.

Тут наконец просыпается шериф. Уронив платок, он выхватывает пистолет, толкает меня к окну и открывает огонь по бандитам. При каждом выстреле я вздрагиваю, зажав уши от оглушительного грохота. Из-за ног шерифа я вижу часть прохода, где Мерфи пытается выбраться из-под подстреленного мной негодяя, которого он называет Боссом.

Шериф охает и оседает прямо на меня. Крики и выстрелы смолкают, и вдруг наступает тишина. В ушах у меня еще звенит, так что я едва слышу удаляющийся топот копыт.

Выглядываю в окно и вижу, как налетчики удирают — кони несут их к реке, поднимая копытами клубы пыли.

— Сэр? — говорю я, поворачиваясь к шерифу. Он неловко отодвигается, освобождая меня, и хрипит. — Сэр, с вами все в порядке?

Его пистолет со стуком падает на пол. Ресницы у него дрожат.

— Позаботьтесь об этом, пожалуйста, мисс, — говорит он.

Я обхватываю его спереди — его куртка скользкая и мокрая на ощупь, а нагрудный карман в пятнах крови.

— Что? — выдыхаю я. — О чем позаботиться?

Но в ответ слышу только прерывистое неровное дыхание; между моими пальцами сочится кровь.

Глава третья

Риз

Мы пересекли Хилу и гоним лошадей на север, и только теперь я внезапно осознаю, что только что произошло.