Читать книгу 📗 "Золотые рельсы - Боумен Эрин"

Позже днем Кэти находит меня в конюшне. Мы с Джесси отправляемся к поезду рано утром — нельзя, чтобы нас подвела подкова или захромала лошадь.

— Почему ты так интересовался золотом, Риз?

Я отпускаю ногу лошади и провожу рукой по ее бокам.

— Просто спросил.

— Тебе, похоже, интересно, где мы его храним.

— Нет, — отвечаю я.

Кэти закатывает глаза и неловко присаживается на подставку для седел. Ее живот стал еще больше за последнюю неделю. Я не уверен, что она сможет подняться без посторонней помощи.

— Ты мне напоминаешь Джесси, когда он был моложе. Над тобой словно висит огромная черная туча вины и сожалений. Если ты не позволишь дождю проливаться время от времени, она лопнет и утопит тебя.

— Что, черт возьми, это значит?

— Что бы ты ни делал, эта темная туча, возможно, еще долго будет висеть над тобой. Тебе надо научиться с этим жить.

Кэти отбрасывает прядь темных волос на спину, и это выглядит так, словно она отгоняет свою собственную тучу, приказывая ей держаться на расстоянии.

— А у тебя тоже есть? — спрашиваю я. — Такая туча.

— А разве не у всех у нас она есть? — она улыбается такой же противоречивой улыбкой, как когда она призналась в убийстве Уэйлана Роуза.

Снаружи у пруда захрюкали и завизжали свиньи, и я быстро выглядываю из конюшни. Но это просто Джесси пришел набрать воды.

— Она вернется, — говорит Кэти.

— Не знаю.

Вдруг мысль, что мы так и не попрощались с Вон, резанула меня словно ножом. Ведь после того, как работа в поезде будет сделана, мне придется исчезнуть за горизонтом раньше, чем появятся блюстители закона и превратят мою жизнь в ад.

— Я уверена, — говорит Кэти, — ведь это и ее история тоже.

Мне становится неловко.

— Так ты вчера все слышала?

— Ты так кричал, что, думаю, было слышно не только на кухне.

Я приподнимаю шляпу и вытираю лоб рукавом. Кэти продолжает:

— Сначала это была только моя история, затем моя и Джесси, потом и твоя. А теперь, думаю, и Шарлотты. Она попала в нее, потому что искала наемного стрелка и историю для газеты, но это стало для нее чем-то большим. И если она захочет остаться, тебе решать — да или нет.

— Это проповедь какая-то, что ли, я что-то не совсем понимаю…

— Я верю в Бога, но не особенно религиозна, так что нет. Просто… мы все — всего лишь люди, Риз. Люди — они в основном хорошие, но и бывают и жадными, эгоистичными, озабоченными собственной выгодой. Наши мотивы не всегда добродетельны, особенно поначалу, но они могут измениться, если дать им время.

Я выдыхаю, качаю головой.

— У нас с Вон ничего общего. Мы с ней цапаемся с того дня, как встретились, вряд ли это изменится в лучшую сторону.

— Точь-в-точь как мы с Джесси десять лет назад, а посмотри на нас сейчас. — Она хватается за скамью для седел и неловко поднимается. — Да, постарайся называть Вон по имени. Это важно. Знаю по собственному опыту.

— Я не поэт, и все эти туманные разговоры не для моего простого ума.

Она смеется:

— Знаешь, я терпеть не могла поэзию, считала высокопарной чушью, но с годами начала что-то понимать в ней. Правда удивительно, насколько человек может измениться?

Она ковыляет в сторону дома, придерживая руками спину. Я заканчиваю с лошадьми, бормоча себе под нос, а в голове эхом звучат слова Кэти: «Человек может измениться».

И тут я понимаю, почему начал смотреть на Вон — на Шарлотту — иначе. Она не называет меня Малышом Роуза, а обращается ко мне по имени.

Мы начали разговаривать — по-настоящему — о прошлом и будущем, о пути, по которому мы оба идем сейчас. Она спорила со мной, я спорил с ней, и, может быть, это шло на пользу нам обоим.

Думаю, она в чем-то права. Это история про всех нас.

Вдруг я понимаю, что сейчас больше всего хочу, чтобы Шарлотта вернулась. Ведь если она не сыграет свою роль здесь, у нее будет только ее собственная история.

Глава тридцать восьмая

Шарлотта

Они поженились вчера после полудня, церемония была быстрой, за окнами сыпал снег. Мама рассказывает мне об этом по пути в дом. Единственная причина, по которой она еще жива, что бракосочетание состоялось совсем недавно. Если бы ее не стало в первый вечер после свадьбы, это выглядело бы подозрительно. Я с трудом выношу ее взгляд. Я понимаю, что ей пришлось пережить прошлой ночью, и вина бьет меня наотмашь, словно молоток, вбивающий гвозди в шпалу.

До этого могло не дойти. Если бы я вернулась раньше, если бы не ездила в Бангартс, а направилась прямиком в Прескотт… Но теперь дядя — наследник состояния и, несомненно, избавится от мамы при первом удобном случае, или от нас обеих, если получится. Мой план больше не кажется мне таким удачным.

Я сжимаю подлокотники кресла, в которое усадил меня дядя. Снаружи мама колотит в запертую дверь кабинета. Дядя Джеральд кладет пистолет на стол красного дерева и разворачивает его дулом ко мне. Мое сердце чуть не выскакивает из груди.

Дядя, опираясь на стол, наклоняется вперед, возвышаясь надо мной. Он хочет меня напугать.

К несчастью, ему это удается.

— Где ты была?

— В отъезде.

— Это не ответ.

Я смотрю прямо перед собой, словно бы сквозь него. И не хочу поднимать на него глаза, чтобы не показать свой страх.

Он выбрасывает вперед руку, сметая со стола бумаги и книги. Бутылка с чернилами падает и разбивается, и на ковре расплываются черные пятна.

— Где, черт возьми, ты была? — вопит он.

— Сейчас вас должно заботить другое, — медленно говорю я, — то, где вы сами будете завтра.

Он обогнул стол рывком, словно перемахнул через него. Теперь его пальцы сжимают мой подбородок, теперь я вынуждена посмотреть на него.

— Не вздумай угрожать мне, Шарлотта. Я всегда говорил твоему отцу, что он не держал тебя как следует в узде. Стоит женщине дать волю, и ей в голову приходят странные идеи, она становится неуправляемой и никчемной, как необъезженная лошадь.

Он рывком поворачивает мою голову в сторону и складывает руки на груди.

— Ты убежала для того, чтобы потом вернуться? Зачем?

— Вы наверняка заметили, что в ваших конторских книгах чего-то не хватает. — Он замирает. В его глазах мелькнул страх. Нет, он ничего не заметил. — Я взяла с собой несколько страниц.

Он начинает рыться в куче сброшенных на пол бумаг, находит книги, просматривает. И натыкается на вырванные страницы годичной давности.

— Где эти листы?

— У мистера Мэриона.

Дядя взвивается:

— Что?!

— Занимательный рассказ получится, правда? Местный предприниматель мошенничает, скрывает доходы и прикарманивает прибыль. Узнав об этом, рабочие с прииска возьмутся за оружие. И все люди, с которыми вам приходилось вести дела, зададутся вопросом, не обсчитывали ли вы их. Очевидно, ваше слово с этих пор будет значить в Прескотте гораздо меньше.

Он хватает со стола пистолет и выбегает, даже не захватив со стула пиджак. Как только он распахивает дверь, мама оказывается на пороге. Он выволакивает ее в прихожую, хлопнув дверью. Я слышу, как поворачивается ключ в замке, запирая меня внутри, потом шаги, стук двери, затем наступает тишина.

— Шарлотта! — раздается мамин голос. — Шарлотта, скажи что-нибудь!

Я очень хочу ответить ей, но, боюсь, стоит мне открыть рот, я не выдержу и разрыдаюсь.

Я слышу ее шаги в прихожей, и минуту спустя вижу просунутый под дверь клочок бумаги. Я поднимаю его, это вырезка из «Морнинг курьер» с объявлением о моей пропаже, где сообщается, что я жертва Малыша Роуза и мое душевное здоровье под вопросом.

Сверху мама приписала: «Я тебя люблю». Огромным усилием я сглатываю слезы. Мне словно снова тринадцать, когда я впервые заявила, что хочу стать журналисткой. Папа поддержал меня, а мама посоветовала стать повитухой или удачно выйти замуж, мол, так будет лучше для меня. «Твой отец поощряет твои устремления, потому что мир к нему благосклонен. Мужчины не понимают, каково это быть женщиной в мужской профессии. Я слишком люблю тебя, чтобы видеть, как твои мечты рухнут из-за несправедливости этого мира».