Читать книгу 📗 "Путь отмщения - Боумен Эрин"

Примерно через полчаса я показываю на маленькую столовую гору, расположенную между двумя тропами — той, по которой мы идем, и соседней.

— Если мы заберемся туда, то конская голова будет видна на юго-востоке, — говорю я. — Нам нужен хороший обзор в южную сторону, чтобы заметить, куда протянутся лучи.

— Они упрутся в склоны тех холмов?

— Должны. Я почти уверена, что в дневнике говорится именно об этом наблюдательном пункте: на скалистой гряде, разделяющей два каньона.

Джесси смотрит на небо.

— Тогда нам лучше поторопиться.

Почти у самой вершины приходится оставить осликов. Джесси привязывает их к корявому деревцу, пробившемуся между камней, и берет с собой бинокль и блокнот.

Он подсаживает меня на уступ, куда осликам не забраться. Передо мной открывается захватывающий вид на горы Суеверия. Над восточной грядой гордо возвышается конская голова, на юге пронзает небо Игла Ткача. Отсюда она не кажется такой немыслимо высокой, как со дна ущелья. Ее острый пик торчит из большой горы. Снизу, пока мы не видели гору, Игла Ткача казалась бесконечным обелиском или острым мечом, который невидимая рука поднимает все выше, выше и выше.

— Кэти, не подсобишь?

Я протягиваю Джесси руку и помогаю ему взобраться на нашу маленькую смотровую площадку. Небо уже цвета красного золота, солнце вот-вот покажется над конской головой. Подойти ближе мы бы не успели.

Рудник расположен где-то в тени от Иглы Ткача. Сейчас, ранним утром, тень от Иглы тянется в противоположную от нас сторону, на запад, а лучи солнца, поднимающегося над горной грядой, должны осветить местность прямо перед нами, на юге. Мы с Джесси сходимся на том, что в подсказке насчет Иглы Ткача речь идет о солнце на закате: тогда тень от скалы вытянется в эту сторону и накроет ту же самую область на юге. Поэтому пока что мы решаем сосредоточить внимание исключительно на конской голове.

Джесси рассматривает скалу в бинокль.

— Думаю, еще пару минут. Хочешь взглянуть? — Он передает мне бинокль.

Солнце ползет медленнее улитки, скала в виде головы коня загораживает его почти полностью. Каждая минута тянется как все двадцать, каждый новый проблеск солнечных лучей словно дразнится. Наконец солнце переваливает через шею коня, проникает между его острых ушей и освещает землю прямо перед нами.

Лучи заливают больший участок земли, чем я надеялась. Может, мы стоим не в том месте, где находился автор карты, или дело в том, что сейчас июнь, а подсказка работает только в конце лета.

Я рассматриваю светлое пятно в бинокль. Кажется, солнце освещает южный склон небольшой горы. Или большого холма. У его подножия вроде бы вьется пешая тропа, но она как раз находится в тени.

Рядом со мной Джесси чиркает карандашом по бумаге. Я заглядываю ему через плечо: он набросал местность, выделив овалом область, залитую солнечным светом. На другой странице — беглый набросок девушки. Только лицо, в профиль. Шляпа низко надвинута на глаза, волосы длиной до подбородка. Глаза прищурены, будто она смотрит против света. Виду нее сердитый и холодный. И решительный. Рисунок у нее на рубашке такой же, как у меня.

Я отвожу взгляд, как будто подсмотрела что-то слишком личное, и снова разглядываю конечный пункт нашего путешествия. Солнце уже поднялось и осветило еще больший участок, перевалив за конскую голову и взбираясь по небу все выше.

— Может, нам удастся обойти гору с другой стороны и добраться до холма прямо по гребню. Похоже, это ближайший путь.

— Да, но еще и самый трудный. Не пришлось бы поворачивать назад. — Джесси достает компас и отмечает наше текущее местоположение и примерное место, где находится рудник. — Почти строго на юго-запад. — Он закрывает компас, кладет в карман, убирает туда же блокнот. — Я буду держать нас по курсу. Надеюсь, впереди нет непроходимой пропасти или препятствия, которое не удастся обогнуть.

— А как быть с осликами? — спрашиваю я. — Мы что, бросим все наши вещи?

— Если придется. Но давай спустимся ниже на несколько футов и попробуем обойти гору. Может, нам и правда удастся пройти по низу, не переваливая через вершину.

Мы в последний раз бросаем взгляд на цель нашего путешествия и спускаемся к осликам. Когда Джесси отвязывает веревки, вдалеке раздается одинокий выстрел, взрывая сонную тишину гор. Мы оба вскидываемся в сторону звука: он доносится откуда-то с другой стороны горной гряды, которую нам нужно пересечь.

— Роуз? — спрашивает Джесси.

— Или призрачный стрелок.

— Нет никакого призрачного стрелка.

— Тогда кто вчера был наверху каньона во время перестрелки? Вальц говорил, что в этих горах творятся всякие странные вещи. А Билл думал…

— Я знаю, что думал Билл, — обрывает меня он. Потом сглатывает ком в горле и, не глядя мне в глаза, добавляет: — Идем дальше.

Он шлепает осликов по крупам, подгоняя вперед, но плечи у него поникшие. Вот так он выглядел и вчера: сдавшийся, утративший надежду. Мне страшно. Еще одна такая потеря — и он окончательно сломается и перестанет быть собой. Тогда от Джесси Колтона ничего не останется.

Глава двадцать шестая

Дневной переход превращается в пытку.

Сколько бы мы ни продвигались вперед, цель не приближается ни на шаг. Солнце печет спину, саднит царапина на голове от пули, которой Роуз сбил у меня с головы стетсон. Рукава натирают обгоревшие на солнце руки, точно наждак. Я ворчу и злюсь; дорога тяжелая: груды каменных обломков, которые приходится обходить, кактусы, шипастые кустарники, цепляющиеся похлеще колючей проволоки. Джесси притворяется, будто идти ему легко, но я замечаю, как он прижимает руку к груди, как прерывисто и тяжело дышит.

Почти все утро над нами, не отставая, кружит ястреб, и только к полудню птица сдается и улетает на поиски другой добычи. Мы находим небольшую тень под уступом скалы и садимся отдохнуть. Я пью из фляги. Джесси жует вяленое мясо и делится со мной. Мы перекидываемся буквально парой слов, но меня это устраивает, потому что говорить не о чем. Вот доберемся до шахты, найдем Роуза — тогда другое дело.

После полудня мучения продолжаются: дорога лучше не становится, идти надо осторожно. В одном месте даже приходится воспользоваться горным снаряжением Вальца, чтобы перебраться через скалистый уступ. Джесси сосредоточенно вяжет узлы на веревке, нахмурив лоб. Но когда мы спускаемся, то обнаруживаем, что ослики уже отыскали обход по земле и опередили нас и вся эта возня с веревками была напрасной. Мы подшучиваем друг над другом, но как-то невесело. Мы устали, нас мучает жажда. У Джесси остается слишком много времени на мысли о брате и о том, что Роуз с ним сделал. Он все больше молчит и мрачнеет с каждой минутой.

Когда мы одолеваем худшую часть пути и спускаемся в поросшую кактусами долину, по небу уже разливаются яркие краски заката.

— Наверное, на сегодня отбой, — говорю я. — Все равно мы далеко не уйдем с наступлением темноты.

Джесси молча кивает.

Я сама готовлю ночлег. Нахожу ровный, без камней, участок земли, на котором можно раскатать подстилки. Снимаю поклажу с осликов и отпускаю их пастись на длинной привязи, не позволяющей отходить далеко. Костер разводить не рискую, иначе нас заметят. На ужин все равно одно вяленое мясо.

Джесси жует его с каменным выражением лица. Он не чистит свои ремингтоны, ничего не рисует в блокноте. Взгляд его уперся в носки ботинок, но вряд ли он их видит. Когда у меня отняли па, я превратилась в фурию, в сжатую пружину, готовую распрямиться в любой момент. А Джесси, потеряв Билла, полностью утратил присутствие духа. Ни огня, ни вспышек гнева. Он сам на себя не похож.

— Джесси? — окликаю его я.

— М-м?

— Я беспокоюсь. Тебя будто подменили. Вроде двигаешься, но все время молчишь, а сам витаешь мыслями где-то далеко.

Он поднимает на меня взгляд.