Читать книгу 📗 "После развода. Бывшая любимая жена (СИ) - Томченко Анна"

После развода. Бывшая любимая жена

Глава 1

— Я на развод подал.

Слова, как крошево стекла, влетели в спину.

— Устинья, я на развод подал, — холодный голос, заморозил всю кровь у меня в венах.

Устинья.

Вчера счастливая жена и мать двоих детей. Взрослых детей: Назара и Родиона.

Первому двадцать четыре, младшему двадцать два. У старшего жена беременная ходит, третий месяц. А у младшего дочке три годика.

Я медленно обернулась, стараясь вглядеться в лицо Адама.

Только там застыла холодная маска. Жёсткие черты лица, хищный разлёт бровей. Крылья носа трепетали, втягивая аромат разлитого чая.

— Это тебе по бизнесу надо, да? — жалко, тихо произнесла я. Ведь верила своему мужу.

Любила его той любовью, которая надеялась. Любовью, которая долго терпела. Все переносила, которая не раздражалась, не гордилась.

А оказалось, что у него любовь была другая.

Убийственная…

Та, которая сейчас втаптывала меня в грязь. Вдавливала во влажную сырую землю безымянной могилы.

— Нет, мне это не нужно по бизнесу, мне это нужно, потому что я больше не хочу…

— Чего ты не хочешь, Адам? — и голос как перезвон льдинок.

Слезы потекли по щекам.

А в голове всплыли картинки…

Бабушка прижимала меня к себе. Заправляла мне волосы за уши.

— Деточка моя, деточка, он не тот, с кем ты должна быть, понимаешь? Деточка моя, он не тот, с кем ты должна быть. Но он любого за тебя убьёт. Любого, кто появится рядом.

А мне тогда было семнадцать, и мне казалось, что бабуля просто преувеличивает, и вообще, какой девчонке не хочется услышать, что он никого к ней не подпустит.

А он ведь не подпускал.

Яркие фары светили дождливой осенью в дверь моего подъезда.

Приезжал.

Ждал меня, караулил.

А ещё такая глупая была, у бабушки отпрашивалась сходить поздно вечером в магазин. Только магазина никакого в округе не было, а бабуля качала головой, заправляла седые пряди под косынку и повторяла.

— Деточка моя. Он тебе не пара.

И отпускала.

— Я все уже не хочу, Устинья.

— Не называй меня так. — попросила я, стараясь задавить слезы глубоко внутри.

Устинья. Бабушка так называла меня. Для всех остальных я была Тиной. Меня только по имени отчеству в клинике называли и пациенты, а дома я была Тиной.

— Что случилось, — тихо произнесла я, не зная, как себя взять в руки, какой тут возьмёшь себя в руки? Они висели, словно плети обмороженного девичьего винограда.

Он же уехал всего лишь на пару дней в командировку в Москву, он же уехал всего лишь для того, чтобы подписать новый договор с бизнес партнёром, он уехал всего лишь на пару дней, которые разделили нашу жизнь пропастью. На одной стороне я в слезах, в отчаянии, со своей никому не нужной любовью.

А на другой стороне он.

В чёрном костюме, в чёрной рубашке. С золотыми украшениями на запястье.

И без обручального кольца.

— Ничего не случилось. И ты будешь очень сильно лукавить, если вдруг скажешь, что это были плохие двадцать пять лет брака.

— Адам, я не понимаю тебя… — слова — шорохи, дыхание — сорванное, грудь сдавленная плитой обреченности.

— Тебе не обязательно меня понимать, можешь сделать несколько шагов? — и протянул руку, стараясь вытащить меня из лужи чая.

Но я шагнула.

Шагнула и показалось, что наступила на стекло.

Мне казалось, вместо того, чтобы стопы разрезать эти стекла кромсали сердце.

— Я развестись хочу, потому что мы с тобой своё отжили, двадцать пять лет. Это много, Устинья. Это почти целая эпоха для одной маленькой семьи. Неужели ты считаешь иначе?

Да, я считала иначе.

— Зачем тебе это? — Тихо спросила я.

Я поняла, что я всю жизнь за ним бежала, как по лезвию. Следовала, шла нога в ногу, шаг за шагом.

По лезвию. За ним одним.

А сейчас порезалась…

— Давай, только без слез, взрослые люди, взрослое решение, нам не по двадцать лет, чтобы разыгрывать драму. Давай будем откровенными. Ты бы никогда не сделала этот шаг…

— Потому что я люблю тебя. — Слишком глупо выдохнула я. — Потому что ты мой.

— Я не твой, — улыбнулся Адам и покровительственно потянулся ко мне, провёл большим пальцем по щеке, вытирая слезы. — Успокойся, жизнь не кончается.

Моя жизнь кончилась.

Именно сейчас и кончилось.

— Подготовим документы, быстро разведёмся.

— Я не понимаю почему.

Я закачала головой, не было же ни предпосылок, не было разговоров.

— Почему ты вообще считаешь, что необходим ответ на этот вопрос? Почему ты не предполагаешь, что всякое может случиться в жизни и люди просто перестают любить?

Это его «перестают любить» засело внутри головы шрапнелью.

Я постаралась набрать полную грудь воздуха, чтобы закричать.

Но не смогла.

Адам сделал шаг в сторону.

— Ты, пожалуйста, не переживай, у нас с тобой не такой брак, что мы расходимся на злости на какой-то или ещё на чем-то. У нас с тобой такой брак, что мы расходимся, как два цивилизованных человека. И уж мы-то с тобой в разводе сможем договориться.

— О чем?

— Обо всем, о недвижимости, о бизнесе.

Любовь моя ненужная, проклятая, распятая лежала перед ним на последнем издыхании.

А перед глазами все также мелькали картинки пузырящихся от крупного дождя луж.

Осень в мои семнадцать.

Его улыбки.

— Приходи, приходи в себя, успокаивайся, выпей валерьянки и поговорим.

Адам выпустил мою ладонь из своей руки. А я просто глядела перед собой.

Словно бы в немой истерике не могла ничего произнести.

Он медленно вышел из кухни.

Открылась дверь кабинета, и я зажала ладонями лицо.

Наплевав, что вокруг чай разлитый, осколки, ноги подкосились. Я упала на колени, чуть не разбивая их в кровь, потому что…

Потому что в кабинете, на столе…

И зубы свело.

И мышцы натянулись.

И быстрые шаги стали приближаться.

Адам возвращался из кабинета.

Зашёл снова на кухню.

В руке держал результаты анализов.

— А вот беременность, Устинья, надо прервать.

Глава 2

Он со мной был всегда максимально искренен.

Адам был со мной честным даже в мыслях.

— Я не хочу видеть твоих слез. — Рубанул он одной фразой, а я поняла, что я не могу встать.

Я поняла, что у меня сил нет.

— Откуда эти бумаги? — Его голос звучал над ухом.

Я, не поднимая глаз, уже знала, что он присел на корточки, склонился ко мне, и дыхание горячее обжигало мою щеку.

— Откуда бумаги, — повторил он, надавив на меня.

А бумаги оттуда, что у меня случилась задержка, а в сорок три это намёк на менопаузу.

Я со всех ног рванула к своему врачу.

Она похлопала меня по ладони. И тихо прошептала:

— Ты же хотела девочку. Рожай.

Я приготовила эти чёртовы результаты анализов для того, чтобы, когда Адам вернётся с Москвы, сказать ему, что беременна, сказать, что может быть, у нас будет девочка.

А оказалось…

— Устинья… — позвал меня холодно муж, а я закачала головой.

Любовь-то всегда у Адама была ломаная, рваная, с которой даже иногда больно становилось.

— Устинья.

Я подняла заплаканные глаза на него.

— А вдруг это девочка?

— Не будет никакой девочки.

Он дышал мне прямо в губы, пальцами вытирал щеки.

— Аборт сделай.

Стекла осколками впивались в колени.

— Я не буду, я не хочу, я не буду. — Заплакала я ещё сильнее и горше. — Я не буду. Нет!

— Зачем тебе ребёнок в нашем возрасте? Зачем? Что ты собираешься с ним делать? Я тебе десять минут назад сказал про развод, какой ребенок? Ты связь видишь, мы разводимся. Ребёнку, значит, не надо рождаться.

— И разводись, — тихо прошептал я, обнимая себя за плечи и раскачиваясь на одном месте, мне только смирительной рубашки не хватало.