Читать книгу 📗 "Наш папа - прокурор (СИ) - Тимофеева Ольга Вячеславовна"
– Как? – Тут же меняется в лице. Глаза вверх, вспоминает. – Ты читал?
– Нет, – машу головой, – не имею привычки читать чужие документы и медкарты.
Она выдыхает и убирает документы в комод. А я сейчас жалею, что не открыл их. Правильный, блин. Там как будто тайна какая-то скрыта.
Саша подхватывает живот и прислоняется к стене спиной.
– Ты одна? Я зайду?
– Давай тут, быстро.
– В таких делах спешка ни к чему. – Разуваюсь. Саша закатывает глаза и уходит на кухню. Взглядом выхватываю весь коридор.
– Сейчас расскажу, руки помою, – ухожу в ванную. Всячески показываю, что я ничего не забыл. В коридоре какие-то коробки, но судя по постельному белью в розовых мишках. Детское. Мимишное. Девчачье.
Дочка.
Теперь изучаю ванную. Второй щетки нет, мужской бритвы, мужского шампуня – ничего нет. Саша живет одна. В зеркало вижу, как за спиной приоткрывается дверь и резко оборачиваюсь.
В ванную заглядывает Ахиллес. Кажется, он стал еще крупнее. Пушистый надсмотрщик. Я помню, как меня от Сани отваживал. Не справился.
Я разворачиваюсь и опускаюсь на колени.
– Ну, привет.
Сам не трогаю кота, он подходит, нюхает, потом начинает тереться головой о колено.
– Помнишь меня? Помнишь. За хозяйкой присматривал? – Чешу за ухом. – Молодец. Пойдем.
Саша сидит на стуле возле плиты и жарит драники. На ее большом животе тут же стоит тарелка, с которой она эти драники и ест.
Такая по-домашнему милая.
– Для меня не найдется парочка? – киваю на блины и сажусь за стол.
– Нет, – огрызается, а я улыбаюсь и сажусь за стол.
– Я за день пару кружек кофе выпил.
– Это не мои проблемы.
Реагирует. Злится. Но ревнует или гормональная интоксикация понять не могу. Иначе покормила бы. И, если бы ревновала, переживала бы, а так ест спокойно, не плачет.
– Так что, нет? – Киваю на блины.
– Если хочешь, жарь себе сам, я устала.
– Хорошо, – я поднимаюсь, иду к столу, там в большой тарелке еще осталось немного теста для блинов. Выкладываю со сковороды ей порцию уже обжаренных блинов, а сам накладываю новые.
– Тебе отец что подарил, деньги или имущество?
– Деньги, на счете, открыт на мое имя.
– Есть какие-то бумаги, что он тебе передал? Могу я посмотреть?
– Это идти надо… я не хочу.
– Давай я схожу.
Саша опирается на сидение и поднимается. Я на автомате подхватываю ее и помогаю подняться.
– Все нормально, – кивает и идет в коридор. – Я все блины пересчитала, Домбровский.
Не отвечаю, но улыбаюсь в ответ. Что-то я путаюсь в этих беременных эмоциях. Вика говорит, что Саша ревнует и обижается. Но она не обижена, не плакала, но и не шутит в ответ. Будто в каком-то дзене на волне беременности.
А может, и правда ничего уже нет. Остыло. А мне что-то там показалось в машине днем.
Я закидываю один в рот с ее тарелки, облизываю пальцы и ем скорее, чтобы замести следы.
– Вот бумаги, – Саша возвращается..
Я просматриваю документы. Счет открыт на имя Елисеевой Александры Сергеевны. На счету определенная сумма. К счету есть дарственная, что это подарок.
– Смотри, налога на дарение денег нет. На квартиру, машину, недвижимость – есть, на деньги нет. То есть всегда выгоднее дарить кому-то деньги, они не являются доходом.
Пока я рассказываю, Саша переворачивает мои блины.
– Папа твой поступил грамотно и оформил договор дарения, заверенный у нотариуса. Оспорить его подлинность – невозможно. Поэтому твоя мать ничего не докажет, только потеряет время.
Саша опускает голову, трет переносицу.
– Она придумает.
– Не общайся с ней.
– Ты ее не знаешь, если не отвечу, она может и приехать.
Саша берет тарелку и складывает блины туда, где только что ела сама.
– Держи, – протягивает мне тарелку.
– Ты не будешь?
– Наелась. Доедай. – Я сажусь за стол и открываю и беру пакет сметаны, заливая им драники.
– Саш, ты не думала, что она может быть причастна к делу твоего отца?
– Мама? Если бы она была причастна, она бы сидела в суде в первом ряду. А ты что, решил поиграть в доброго полицейского?
Рассказать-не рассказать? Это бы махом решило часть проблем и выстроило хоть какой-то навесной мост между нами, но пока рано. Она может ошибиться, я могу не успеть исправить.
– Так… вспомнил. – Перехватываю несколько блинов.
– Спасибо, что проконсультировал и документы вернул, но доедай и уходи.
– Саш, мы не поговорили тогда толком.
– Я сказала все, что хотела сказать. Добавить? – неопределенно киваю ей, на ее усмотрение.
– Я тебя никогда не прощу, поэтому друзьями мы не будем. Я впустила тебя исключительно потому, что мне нужно было узнать от тебя информацию. Доедай, уходи и на этом все.
Значит, все-таки не простит. И не ревнует, раз слова не сказала, про Вику. И все конструкции, которые планировались, не выдерживают ее равнодушия.
Блины уже в горло не лезут.
Я ловлю ее взгляд. Она не отводит, смотрит. Там усталость, спокойствие, нет ни огня, ни теплоты ко мне. Все понятно и так.
– Саш, у тебя кто-то есть? Тот, кто тебе может помочь со всем, с ребенком, с деньгами, с вещами?
– Есть.
Но обратилась ко мне.
– Мужчина?
Саша отвлекается на кота, который запрыгивает мне на колени и усаживается. Ахилл, который всегда меня сторонился, будто со мной солидарен.
– Да, мужчина, – отвечает вроде уверенно, но голос дергается.
– Это Рома? – Глаза бегать начинают, реснички хлопают. Не ожидала. – Его ребенок?
Глава 8. Саша. Ахилл, Ахилл...
– Его ребенок? – Юра смотрит в глаза, ждет ответа.
Меня словно в центрифугу помещают и добавляют обороты. Пока не признаюсь, не остановят. Голову кружит, как в заносе. От правды и лжи кидает уже в стороны.
Живот напрягается, я кладу руки на него, глажу, чтобы успокоить и снять тонус.
Ромин ребенок… Про то, что может быть его, даже мысли не допускает. А уж про то, что ребенок не один, вообще речи нет.
Видел нас пару раз, получил доказательства, вынес приговор.
Когда ты уже поменяешься… и будешь рассматривать ситуации не под одним углом зрения, подумаешь, а почему кто-то так сделал? Почему не оправдал твои ожидания?
Мысли проносятся за пару секунд, но между нами повисает вечность из невысказанного и желания все высказывать нет.
Я и Ромку не хочу подставлять, и правду говорить. А нужна Юре эта правда? С себя стряхнуть ответственность, как пыль с прошлого, чтобы очищенную совесть поставить на полку рядом с абсолютной справедливостью.
– Нет, не Рома, но я в твою жизнь не лезу, не спрашиваю ничего, и в ответ того же хочу. С кем я общаюсь, решаю свои вопросы, тебя не должно волновать. Ты сказал, что мы расстаемся. Потом уехал. Это было твое решение, которое я приняла. Снова искать в архивах старые записи и прокручивать воспоминания я не хочу. Проехали. И тебе лучше уйти.
Не понимаю его. У него девушка, отношения на таком уровне, что она отвечает на его телефон, а он все равно прется ко мне? Хоть бы совесть включал перед ней.
Домбровский не глупый, все понимает, оставляет недоеденные блины. Снимает Ахилла с колен, кивает, поднявшись, идет к выходу. Кот спрыгивает на пол, идет к тарелке, нюхает корм, но не притрагивается, идет в коридор. Машет недовольно хвостом, смотрит на прокурора.
– Пока, Саша.
Я поднимаюсь и медленно иду, только, чтобы закрыть за ним дверь.
– Если что-то надо будет, обращайся.
– Надеюсь, что не надо будет. Пока. – Кладу ладонь на его руку и подталкиваю к выходу.
Всего лишь рука, а ощущение, что на него всегда можно опереться и попросить о помощи, не отпускает.
Юра берется за ручку двери, но не открывает ее.
– Я собираюсь взяться снова за дело твоего отца.
– Чтобы еще срока добавить? – язвлю.
– Нет, у меня там свой интерес. Так ты в деле? Поможешь?