Читать книгу 📗 "Мистер Октябрь (ЛП) - Гудин Николь С."

Билли

Я ожидаю ужин перед телевизором, поэтому, когда он ставит нашу еду за обеденный стол, расположившись так, чтобы мы оказываемся лицом друг к другу, я удивляюсь.

В последние дни он держит дистанцию, был отстранён и холоден даже по отношению ко мне, и я не могу понять его.

Кажется, он хочет, чтобы я была рядом, но не слишком близко.

Иногда кажется, что ему на самом деле наплевать на меня, он даже не смотрит в мою сторону, но потом делает что-то вроде того, что отчитывает Джоша за то, что тот даже просто подумал обо мне в спальне, и я снова совершенно не знаю, как он ко мне относится.

Как, например, сейчас, когда парень, в которого я влюблена уже много лет, сидит напротив меня и протягивает мне палочки для еды, словно это совсем не важно, что у нас что-то вроде свидания.

Мы едим в тишине, и единственное наше взаимодействие — когда он наклоняется через стол и крадет кусок курицы из моей тарелки, а я пытаюсь ударить его палочками.

Я решаю, что так и пройдет весь вечер, поэтому, когда он пронзительно смотрит на меня темными глазами и спрашивает о моей семье, я в шоке.

— У тебя есть сестры, сладкая?

Я качаю головой.

— Не... нет. Нет сестер.

Отлично. Теперь мы снова заикаемся.

Уголок его рта приподнимается, мой дискомфорт явно его забавляет. Засранец.

Я роняю палочки, слишком нервничая, чтобы есть дальше.

— Ты не собираешься спросить, есть ли у меня братья?

Он разражается невеселым смехом.

— Я и так знаю, что у тебя их нет.

— Откуда? — спрашиваю я, подтверждая, что он действительно прав, произнеся эти слова.

— Никто не угрожал надрать мне задницу с тех пор, как мы вместе, — объясняет он.

— А что, если бы у меня был младший брат-ботаник или что-то в этом роде? Кто не знает, как бить?

Он качает головой, самоуверенный в своих предположениях.

— Не-а. Ни один брат, каким бы ботаном он ни был, не стал бы молча смотреть, как его сестра встречается с парнем вроде меня.

Мои глаза блуждают по нему.

— А ты чей-то брат?

— Насколько я знаю, нет, — бормочет он себе под нос.

Я хочу знать, что он имеет в виду, но он явно не в настроении делиться, а хочет задавать вопросы.

— А как насчет твоих стариков?

Я киваю.

— Мои мама и папа. Они все еще живут в том же доме, в котором я выросла. Занимаются той же работой... у них все те же друзья.

— Что они думают о том, что ты связалась со мной?

Я поднимаю одно плечо.

— Они хорошие люди. Я сказала им, что знаю, что делаю, а они спросили, когда я приведу тебя домой на воскресное жаркое.

— Они пригласили меня на ужин? — удивленно спрашивает он.

Я киваю.

— Да

— Ты мне не сказала.

Я фыркаю.

— Нет, не сказала. Мы же не собираемся идти ко мне домой и ужинать с моими родителями.

— А что, если бы я захотел?

— Ты не хочешь.

— Ты этого не знаешь. Даже не спрашивала.

Я закатываю глаза.

— Ладно. Мои родители пригласили нас на ужин, хочешь пойти?

— Нет, блядь, — говорит он, ухмылка расползается по его красивому лицу. — Я похож на парня, которого ты ведешь домой к своим родителям?

Я теряю дар речи.

— Ты такой придурок, — говорю я между хихиканьем.

Он смеется, не переставая улыбаться, и от этого у меня захватывает дух.

Он — это слишком. Я не могу справиться с таким парнем, как он.

Наш смех утихает, и на смену ему приходит мой тоскующий взгляд и его обычная напряженная сосредоточенность.

— Ты хочешь создавать музыку? — спрашивает он, когда я уже готова самовоспламениться.

Я не могу больше это терпеть, мои нервы расшатаны, губы жаждут его, а воздух между нами практически трещит.

— Я бы с удовольствием поработала с музыкой в любом ее проявлении, — отвечаю я, благодарная за тему для отвлечения.

— Тебе нравится моя музыка, сладкая?

Я киваю, смущаясь признать, что являюсь полной и абсолютной фанаткой. Уверена, я говорила ему что-то в этом роде, когда мы только познакомились, но он никогда не припоминал мне это. По крайней мере, до сих пор.

— Ты трясешь своей сексуальной попкой, когда подпеваешь моим песням?

Мои щеки пылают.

Я никогда не устану слушать, как он называет меня сексуальной. Никогда.

— Если бы я сказала тебе это, мне пришлось бы тебя убить.

Он ухмыляется.

— А что насчет тебя? Какая музыка тебе нравится?

— Любая, — быстро отвечает он. — Я слушаю все, что угодно.

— Я не спрашивала, что ты слушаешь, я спрашивала, что тебе нравится. Есть разница.

Его губа подергивается, и он кивает.

— Справедливо. Мне нравятся старые вещи. Fleetwood Mac, The Beatles, Элвис...

Когда-нибудь он станет одним из этих имен.

— Одобряю.

Он поднимает брови.

— Я рад, — тянет он, его тон дает понять, что ему совершенно наплевать на мое или чье-либо еще одобрение.

Думаю, это то, что меня восхищает в нем больше всего — он не ищет одобрения других людей. Это и его безумный талант.

Конечно, он хочет исправить свой публичный имидж, но это для него — чтобы получить то, что он хочет — сохранить свой контракт на запись, чтобы он мог продолжать делать то, что он хочет делать.

— Что ты всегда читаешь?

— Книги… — отвечаю я, сбитая с толку его вопросом.

— Какие книги?

Я закусываю нижнюю губу, чувствуя неловкость от того, что говорю ему.

— В основном романы.

Он поднимает бровь.

— Как порно?

Я фыркаю от смеха.

— Нет, не как порно. Если бы я хотела читать только про секс, то просто смотрела бы его в реале.

— Ты смотришь порно, сладкая? — спрашивает он с ухмылкой.

— Не так уж часто, — поддразниваю я.

— А ты...

— Разве не моя очередь задавать вопросы? — перебиваю я его.

Он хмурится, но машет рукой, чтобы я продолжала.

Черт. Я не ожидала, что он так легко сдастся, я даже не знаю, о чем хочу его спросить.

— Какой... какой твой любимый цвет?

— Черный.

Я удивлена, что он не добавляет «как моя душа» к этому заявлению, учитывая мрачность его выражения, но я не позволю этому сдержать меня.

— Расскажи мне о выпивке.

Он сужает глаза.

— Нечего рассказывать. Уверен, ты и так видела все это в прессе.

— Тогда расскажи мне о реабилитации.

— Это было не самое мое любимое место.

Я умоляюще смотрю на него, прося дать мне хоть что-то, хоть что-то настоящее.

— Это были лучшие и худшие тридцать дней в моей жизни, — бормочет он. — Я впервые посмотрел в зеркало и возненавидел то, во что превратился.

Я глубоко сглатываю, прекрасно понимая, что это большее представление о нем настоящем, чем я когда-либо получала раньше.

Он ерзает на своем стуле, и я вижу, что теряю его.

— У тебя есть татуировки? — спрашиваю я, пытаясь удержать все, что у нас происходит здесь и сейчас.

Он качает головой.

— Ни одной.

— Это не очень рок-н-ролльно с твоей стороны.

— Не люблю иголки, — отвечает он, и я становлюсь чертовски жалкой, потому что знание этой крошечной информации о нем приводит меня в восторг.

Должно быть, по моему лицу видно, как я счастлива, потому что он поднимается со своего места, огибает стол и говорит:

— Думаю, для одного вечера достаточно вопросов и ответов.

Я киваю, разочарованная и в то же время до смешного довольная, когда он наклоняется ко мне.

— Сладких снов, сладкая. Его губы касаются мочки моего уха, и я вздрагиваю.

Я жду и удостоверяюсь, что он уходит, после чего поднимаюсь с места, еще более растерянная, чем когда садилась.

***

— Я не могу это надеть, — шиплю я, глядя на себя в зеркало.

Мы проводим в этом прекрасном доме большую часть двух дней, не делая ничего, кроме плавания, отдыха и еды — добавьте сюда чрезмерное количество флирта, насколько это касается Эйвери и Джоша, — но сегодня в нашу последнюю ночь здесь Джош объявляет, что мы идем в клуб.