Читать книгу 📗 "Дочь майора Никитича (СИ) - Липницкая Ольга"

Но женщина решила, что для нее лучше реабилитацией будет – обнять сыновей. Тех, что ждали дома.

Она сидела в большом доме Чибиса. На кухне, как обычно.

Трое малышей привычно разместились у нее на коленях и прижались к ее большому, теплому телу. Маленькая черноглазая крошка дремала на ее предплечье.

Даша попробовала было девочку забрать:

– Давай в коляску уложу.

Но Марийка пресекла эти попытки молчаливым движением руки.

Она, вообще, была до странности тиха.

Весь вид ее – лицо, поза, движения – выражал невозможную скорбь. Кажется, даже волосы лежали не такими буйными волнами, как обычно, а уныло опали вокруг лица.

Дрожащими губами Марийка по очереди утыкалась то в одну, то в другую макушку.

– Четверо, – еле выдавила из себя она. – Их у меня четверо, а так нужен пятый…

Всхлипнула, дернулась и…

Наконец-то заревела.

Искренне, открыто, свободно, по-бабьи.

Ленка упала на колени, сжала ее вместе с мальчишками.

Нахмурившаяся Даша закрыла рот ладонью, шагнула вперед, сжала плечо подруги.

Та мотнула головой и уткнулась лбом в Дашин живот.

Только так. Только вместе. Только большим живым комком можно было пережить леденящие кровь боль и страх.

.

– Штаб! Штаб, это «Беркут-один». «Беркут-один». Прием? Прием?

В динамике раздался легкий треск, а потом суровый голос:

– Штаб, «Беркут-один», на связи, прием!

– Вижу цель, – голос пилота вертолета, ровный, но сдавленный адреналином, пробивался сквозь гул лопастей. – Белый «Фольксваген-Транспортер», регистрационный номер Х семь восемь два... Движется в потоке по Аминьевскому шоссе, в сторону области. Полоса вторая, скорость около восьмидесяти. Как поняли, прием?

– «Беркут-один», штаб вас понял. Координаты подтверждаются. Передаю данные всем наземным единицам. Работаем по плану «Кречет».

Над Москвой барражировали вертолеты. Все экипажи ДПС и СОБРа были подняты по тревоге полчаса назад. Наземные патрули, не привлекая внимания, начинали мягко перекрывать съезды с крупных транспортных узлов, отсекая пути отхода. Город накрывала невидимая, но плотная сеть.

– «Пост семнадцать», «Пост семнадцать», штаб на связи, прием? – голос диспетчера был лишен эмоций, как инструкция к автомату.

– «Пост семнадцать» на связи, слушаю, – почти сразу ответили из машины, припаркованной на одном из следующих съездов.

– Всем группам прикрытия. Начинайте операцию «Пробка». Немедленно отсекаем поток по Аминьевскому шоссе в районе ЖК «Аминьево». Вводите тихо, повторяю, вводите тихо. Изолируем машину в «стакане».

С двух сторон шоссе, в трехстах метрах впереди и позади «фольксвагена», на полосу медленно выехали оранжевые дорожные машины, резко сузив проезжую часть до одной полосы. С одного боку пристроился пустой автобус, а слева – бетономешалка. Цель была помещена в «стакан» – ловушку, из которой не было быстрого выхода.

Операция началась.

Глава 27

Коренастый мужик с бычьей шеей нервно барабанил по уже потной баранке руля. Его взгляд, дикий и растерянный, метался от неподвижного грузовика-уборщика спереди до такого же стального заслона из автобуса сзади. Они попали в идеально расставленную ловушку.

– Костян, чего не едем? – кто-то возмущенно спросил его из салона. – Газуй давай, а то сам сюда сядешь!

И тут же раздался детский писк, уже хриплый плач…

– Ща поедем! – скривился Костян и со всей дури надавил на клаксон. – Дай дорогу! Че стал?! – орал он в сторону заблокировавшего его грузовика.

Тот не двигался.

– Да он совсем офигел!

Водила остановил машину, рванул ручку двери, выскочил на асфальт, инстинктивно выпятив грудь, сделал два резких шага к кабине уборщика, сжимая кулаки… И в этот момент его мир перевернулся. Буквально.

– Работает СОБР, всем лежать!

Из-под грузовика, из-за автобуса, словно из-под земли, выросли черные, бесшумные фигуры в масках. Тени. Призраки. Их движения были смертоносным танцем: резкие, точные, без единого лишнего жеста. Бойцы повязали водилу и уже выволакивали из микроавтобуса всех брыкающихся пассажиров.

Взрослых пассажиров.

Дело в том, что…

– Объект взят, подозреваемые зафиксированы, – докладывал в рацию командир бригады. – В микроавтобусе два младенца. Прием. – чувствовалось, что мужчина нервничает. – Младенца два!

А на газон, рядом с дорогой, плавно опускался вертолет. Не ведомственный. Частный. Тот самый, который был поднят первым. Тот самый, в котором сейчас находилась мать одного из младенцев.

– Быстро, быстро! Меняемся!

Руководитель спецоперации командовал четко, но нервно. Если на машине стоят маяки, то никто из отслеживающих ее перемещение не должен был ничего заподозрить.

– Отвечай, куда ехали?! – в висок Костяна упиралось что-то твердое, цилиндрическое, и он очень не хотел знать что.

– Четко! Максимально подробно! – орали СОБРовцы, не давая задержанным задуматься о сути происходящего.

– Большая Набережная, тридцать семь, – захрипел Костян. – Там пересадка. Связной – он, – кивнул в сторону второго мужика.

Точнее, попытался кивнуть.

Сразу после этого грузные мужские тела как перышки взлетели в воздух.

Костян осел все в том же странном автобусе, а второй вернулся в “фольксваген”.

Грузовик, блокирующий преступников, отъехал, и машина как ни в чем ни бывало продолжила движение по Аминьевскому шоссе, почти беспрепятственно встроившись в поток.

.

Лопасти вертолета все еще вертелись, поднимая вихрь из осенней листвы и пыли, когда его дверца распахнулась. Изнутри выпорхнула темноволосая женщина. Ветер тут же принялся трепать ее непокорные локоны, но она не обращала внимания. Вся ее сущность, каждый нерв были сосредоточены на крохотном свертке, который она видела у мужчин. А к своей груди она прижимала почти такого же младенца.

Следом с царственным спокойствием спустилась Дарья Сергеевна, одной рукой придерживая собственную дочь, а другой уверенно ведя за собой троих пацанят Соколовских. Их глаза горели азартом: вертолет, полиция, сирены – это был самый захватывающий день в их жизни.

Марийка не могла… не могла даже на миг расстаться ни с одним из своих детей. Они были частью ее, ее щитом и ее уязвимостью одновременно. Сегодня майор Никитич был с ней согласен. Во всем согласен. Он подал руку жене, указывая ей на спасенные из “фольксвагена” люльки.

– Покажите! – Марийкин голос, сиплый от слез и напряжения, прорезал гул магистрали.

Она рванула вперед, к группе людей в черном, не видя ни оружия, ни задержанных – только пластиковую люльку, которую один из бойцов бережно и с опаской держал на весу.

– Покажите! ДАЙТЕ! ЖЕ-Е-ЕНЯ! – этот крик был вырван из самой глубины души, первобытный и очищающий, он перекрыл все звуки большого города.

И Марийка рухнула на колени прямо на жесткий, холодный асфальт, не чувствуя боли. Ее пальцы, дрожащие и невероятно нежные, потянулись к люльке.

Мужики в черных масках, только что быстрые и безжалостные, застыли в неловком молчании. Они смотрели на эту женщину, которая, рыдая, смеясь и улыбаясь сквозь потоки слез, прижимала к себе сына. Она сумела сделать это, не выпуская из другой руки дочь, создав живой, трепещущий мостик между двумя своими детьми. Ее губы, теплые и соленые от слез, покрывали мальчика поцелуями – его вздернутый носик, влажный от плача лобик, сжатый тугой кулачок, каждую крошечную родинку на его щеке. Это был священный ритуал, возвращение, воссоединение, истинное, чистое счастье.

– А с этим что делать? – начальник группы СОБРа, сдвинув на затылок шлем, озадаченно указал на вторую люльку, из которой также доносилось негромкое, настойчивое кряхтение.

Бойцы переглянулись. Ситуация выходила за рамки стандартного протокола.

Марийка нахмурилась, как ребенок, у которого пытаются отобрать игрушку. Обиженно надула губы и, не выпуская из рук первых двух детей, совершила отточенное, почти цирковое движение, подхватив под мышки третьего младенца и прижав его к себе. Теперь у нее на руках был живой, шевелящийся трилистник – трое крох.